Не слишком изменилась к лучшему ситуация и в ХХ в. Русских и советских историков по-прежнему в намного большей степени интересовали проблемы внутренней политики Ивана IV, особенно реформы Избранной рады и последовавшая за нею опричнина, а также Ливонская война, нежели история русско-крымских отношений[22]. Лишь со второй половины столетия начали постепенно происходить перемены к лучшему. Одним из первых обратился к теме А.А. Зимин, давший в своей книге «Опричнина Ивана Грозного» едва ли ни первое основательное, основанное при привлечении значительного количества источников разнообразного происхождения, полное описание кампании 1572 г.[23] Неоднократно касался этой проблемы и один из крупнейших знатоков эпохи Р.Г. Скрынников[24]. Особняком стоят несколько работ, которые целиком или частично посвящены анализу самих военных действий, а также русским воеводам, возглавлявшим государево войско в эти месяцы[25]. Сегодня уже можно сказать, что кампании 1572 г. и сражению при Молодях постепенно возвращается то значение, которое по праву принадлежит им в военной летописи Российского государства. Однако сказать, что их история не таит в себе темных пятен и загадок, нельзя. Достаточно указать на существующие разногласия относительно численности армий, столкнувшихся в смертельном противоборстве на холмах и полях Подмосковья летом 1572 г., и ряд других проблем, неизбежно всплывающих при попытках сопоставить существующие реконструкции тех событий с данными источников. Поэтому считать перевернутой эту страницу ратного прошлого России нельзя.
Но вернемся обратно к истории сражения при Молодях. Эта битва стала апогеем противостояния двух царей, крымского Девлет-Гирея I и русского Ивана IV, растянувшегося фактически на четверть столетия — с 1552 г., когда пришедший к власти в Крыму хан попытался помешать Ивану покорить Казань, по 1577 г., когда крымский «царь» скончался, а его детям, занятым дележом отцовского наследства, стало не до организации больших походов на Русскую землю.
На первых порах инициатива была в руках Ивана Грозного, который на волне эйфории, вызванной успешным разрешением «казанского» и «астраханского» вопросов, предпринял попытку наступления на Крым, имея конечной целью подчинить и этот татарский «юрт» своей воле. Однако, в силу целого ряда объективных и субъективных обстоятельств и причин, это наступление не имело успеха и в начале 1560-х гг. Иван отказался от попыток решить крымскую проблему силовым путем, сделав упор на поиск дипломатического разрешения конфликта. Инициатива перешла в руки Девлет-Гирея, который не преминул этим воспользоваться. Крымское давление на Москву нарастало постепенно. Еще в процессе переговоров дважды, в 1564 и 1565 гг., Девлет-Гирей совершил успешные набеги на южную государеву «украйну»[26]. После того, как в 1566 г. переговоры окончательно были сорваны из-за взаимной неуступчивости сторон, стало очевидно — нового витка напряженности в отношениях между Москвой и Крымом не избежать. Как отмечал А.А. Новосельский, «…годы 1568—1574 образуют второй и наиболее опасный для Московского государства период татарских нападений. Если в предшествующие годы татары действовали только в качестве союзников польского короля, то теперь они ставят перед собой самостоятельные цели…»[27]. А цели эти заключались прежде всего в том, чтобы лишить Русское государство плодов его побед 1552—1556 гг. и, вынудив Ивана Грозного уплачивать Девлет-Гирею легендарные «Магмет-Киреевы поминки»[*], низвести Россию до положения крымского вассала.
Разгромив русские войска под стенами Москвы в мае 1571 г. и опустошив уезды к югу от русской столицы, Девлет-Гирей полагал, что находится в шаге от достижения этой желанной для него и его предшественников цели. Чтобы «дожать» недостаточно сговорчивого, по его мнению, русского царя, хан принял решение в 1572 г. повторить поход на Москву.
В русской столице относительно намерений «царя» не имели иллюзий — после знаменитого приема татарских послов в селе Братошино в июле 1571 г. желания его были более чем очевидны. Однако, продолжая поддерживать дипломатические контакты с крымским двором и демонстрируя готовность идти на определенные уступки, Иван Грозный и его советники едва ли не сразу после майской катастрофы начали готовиться ко второму акты драмы. Еще в ходе своего пребывания в северных городах Иван Грозный, по сообщению Дж. Горсея, «…имея среди сопровождавших митрополитов, епископов, священников, главных князей и старинную знать, послал за ними и созвал их на царский совет…»[28]. Можно только догадываться, о чем шла речь на этом совете, если он, конечно, действительно был. Однако предположим, что на нем обсуждались два вопроса – «Что делать?» и «Кто виноват?». Последних нашли быстро — еще в ходе нашествия началось следствие об измене в опричной среде, закончившееся в конечном итоге казнями многих ветеранов опричнины, а затем розыск коснулся и земщины. Поскольку командующий русскими войсками в эту кампанию князь И.Д. Бельский погиб в сгоревшей Москве, то главным виновником в «наведении» «безбожного» крымского «царя» на «православное крестьянство» был объявлен первый воевода полка правой руки боярин и князь И.Ф. Мстиславский. Правда, казнен он не был, однако вынужденно признал свою вину, а затем принес торжественную клятву на верность царю, подкрепленную «поручной записью» со стороны бояр князя Н.Р. Одоевского, М.Я. Морозова и окольничего князя Д.И. Хворостинина. Они обязались в случае измены Мстиславского не только заплатить 20 тыс. рублей, но и отдать свои головы «во княж Ивановы головы место». Их «запись» была дополнена еще одним поручительством со стороны князей М.И. Воротынского и И.В. Меньшого Шереметева, а также почти 300 детей боярских, еще на 20 тыс. рублей[29]. После этого Мстиславского отправили в Новгород, где в начале 1572 г. он был «уставлен» царем «наместником по старине»[30].
Разрешив вторую часть извечной русской проблемы, Иван Грозный и его новое правительство приступило к решению первой. Об этой работе сохранилось немного свидетельств, но отрывочные сведения позволяют представить те направления и тот размах, с которыми она осуществлялась. Уже в июне 1571 г. три полка под началом боярина князя И.А. Шуйского встали на «берегу» в ожидании набегов татар[31]. В октябре «по государеву цареву и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии указу» боярин князь И.М. Воротынский «со товарищи приговорили» «на поле ездити и поле жечи»[32], лишая тем самым татарскую конницу корма и возможности совершить поздней осенью набег на Русь. В конце декабря Иван Грозный приказал «князь Петру Волконскому да Елизарью Ржевскому ехать в Перемышль делать засеку», то есть там, где в мае Девлет-Гирей переправлялся через Жиздру[33]. Сам царь в конце года отправил своих воевод «Свийские земли воевать», а затем лично возглавил большой поход «на Свийские немцы»[34]. До большой войны дело не дошло, да Иван, видимо, к ней не особенно стремился[35]. Однако необходимый дипломатический эффект неожиданная демонстрация военной мощи Русского государства на шведов произвела — «и пришол государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии в Великий Новгород и был в Новегороде, а поход свой на Свийские немцы отложил, потому, что били челом государю свийские немцы послы Павел бискуп абовской с товарищи»[36]. Шведы явно не ожидали, что после погрома, учиненного татарами, русские способны предпринять серьезную военную экспедицию на северо-западном направлении.
Летом 1571 г. Иван Грозный начал обустраивать Новгород как свою временную резиденцию, более безопасную на случай нового вторжения татар, чем разрушенная Москва[37]. Особенный размах эти работы приобрели с конца декабря того же года, когда самодержец прибыл в Новгород «на свийские немцы» и привез с собой свою казну, которую еженощно охраняли 500 стрельцов[38]. 9-10 февраля 1572 г. в Новгород была доставлена и государственная казна на 450 возах. К тому времени Иван IV покинул Новгород и 5 февраля 1572 г. принял во все том же селе Братошино татарского посла Джан Болдуя и гонца Джан Мухаммеда. Во время этой встречи Иван вел себя уже иначе, чем в июне 1571 г. Психологический шок от майской катастрофы был позади, чрезвычайные меры по восстановлению обороны на юге и боеспособности армии уже дали свой первый эффект. К царю вернулось самообладание и поэтому на приеме Иван уклонился от прямого ответа на вопрос о судьбе не только Казани, но и Астрахани. Им было высказано пожелание, что для решения столь сложного вопроса необходим не простой обмен гонцами и грамотами, а прибытие из Крыма полномочного посольства, с которым и можно было бы обсудить все существующие между Москвой и Бахчисараем проблемы[39]. Свою точку зрения самодержец еще раз повторил в грамотах, что были посланы с гонцом в Крым в марте.
