...Измученный восторгами, я просыпаюсь глубокой ночью от визга баллонов. Тело мое, хоть и притянутое ремнем, кидает в разные стороны, спина горит и, кажется, стерта до крови – это начинаются кавказские серпантины. Свет фар прыгает с асфальта на отвесные стены скал и на мгновение исчезает вовсе – в черноте неба и пропасти. Когда до меня доходит, что светлячки на обочине, в метре от колес, вовсе не светлячки, а огни селений на дне долин и ущелий, меня опять охватывает животный, липкий, настоящий страх.
– Что это вы, – жалобно спрашиваю я Щавелева, – тренируетесь?
– Да нет, Юрок, сон разгоняю.
Теперь я понимаю, что шли мы тогда на шестьдесят – семьдесят процентов от возможностей машины. Обычный частник использует их на десять – пятнадцать процентов, таксист – на двадцать – тридцать, лихач – на тридцать – сорок, не больше. Та грань, за которой кончается повиновение машины, – это сто процентов ее возможностей. Вообще-то, это грань между жизнью и смертью. Ближе всех к ней подбираются, как вы понимаете, чемпионы. И конечно же не на улицах городов, не на шоссе, а на специальных, перекрытых от движения трассах.
Лишь однажды мне посчастливилось оказаться к этой грани близко-близко и навсегда опалить душу счастьем приближения к абсолюту – несколько скоростных участков я проехал на тренировке с Иваном Ивановичем Астафьевым, заслуженным мастером спорта, многократным чемпионом раллийных и кольцевых трасс, участником супермарафонов века: «Лондон – Мехико», «Лондон – Сидней». Светлая ему память!.. Но ни в одной моей книге вы не найдете описания этого случая – здесь я беспомощен.
Поверьте, автомобиль – мощнейший источник наслаждения в человеческой жизни, стоящий (для меня, по крайней мере) на третьем месте после царя наслаждений – секса с любимой. На втором месте – счастье, когда встаешь в полночь-заполночь, а то и под утро из-за стола, а на столе остается такое!.. Такое!!!
Это счастье творчества.
И это уже «мустанг»!
Если в МАМИ я попал случайно (ткнул наугад карандашом в список московских вузов), то после Еревана заболел автомобилями, автоспортом и, отслужив два офицерских года начальником автослужбы ракетной площадки в Казахстане, пришел проситься на АЗЛК испытателем, не обращая внимания на самый маленький для той поры инженерный оклад: девяносто пять рублей.
Так в моей жизни появилась и прочно в нее вошла первая составляющая: автомобиль.
Десять лет, работая инженером-испытателем АЗЛК, я мотался по стране на не совсем серийных «Москвичах» с надписью на госномерах: «проба». В году пару месяцев меня дома не было, частью из-за этого рухнул мой первый брак.
И одновременно вечерами, ночами в течение многих-многих лет, пусть и не каждый день, я писал свои дневники, стихи, рассказы. И из-за этого тоже рухнул мой первый брак.
Зато случился второй.
Вторая составляющая – слово – впервые проклюнулась в 1956 году в военном авиагарнизоне на краю Пскова, в Крестах: на восьмой день рождения мне кто-то подарил «сталинский» красный альбом, с золотыми вензелями, тиснением и грозной надписью: «АЛЬБОМ ДЛЯ СТИХОВ». И я не посмел вписывать туда ничего другого: пришлось начать писать стихи. И я начал – в духе своего времени:
Огонек одинокий горит,
Мрачный крестьянин над книгой сидит.
Он мечтает о годах,
Когда не будет царя никогда...
А через пару лет я уже вкусил сладость славы, прочитав что-то со сцены псковского Дома пионеров. Но это был еще не «мустанг» – стихи пишут многие. Я только готовился к тому, чтобы его увидеть.
Читал я, правда, запоем, во вред урокам, наперекор запретам отца, украдкой, иногда даже с фонариком под одеялом. Но и это был не «мустанг» – запоем читают тоже многие.
Отцу я благодарен безмерно – за то, что заставил меня вести дневник. Да, начиная с третьего класса я вел его – из-под палки, вымучивая мысли, но иногда увлекаясь и получая удовольствие. Писал не для себя, для отца, – но... замечать в событиях большее, зная, что вечером придется их описывать, но... задумываться над увиденным, отделять главное от неглавного, но... подбирать, взвешивать слова все же приходилось.
Ведение дневника считаю обязательным для любого человека, стремящегося к совершенству, а уж тем более для того, кто хочет складно излагать свои мысли на бумаге!..
И это был второй «мустанг».
Еще один «мустанг» – и тоже литературный – хотел пронестись мимо меня первого сентября 1964 года. В девятый класс московской 101-й школы вошла наша новая учительница литературы и русского языка – Софья Филипповна Иванова. И я влюбился в нее.
Черный тяжелый пучок на затылке, гордая осанка тонкого девичьего стана, чуть насмешливый взгляд, резкий, высокий голос – как же она умела с нами разговаривать! Как интересно и страстно рассказывала она о классиках – они оживали для нас, и мы глотали, впитывали их строки, мысли. Отчего возникали и свои строки, свои мысли. А как она читала «Евгения Онегина» – мурашки по коже бегали! И какие же потрясающе нестандартные темы сочинений она давала!
Естественно, что мне изо всех сил хотелось ее удивить, обратить на себя внимание: однажды домашнее сочинение я написал в стиле русской былины, в стихах. И она прочитала его классу. Да как прочитала! Я влюбился в нее еще больше.
Она наверняка видела это и отвечала «взаимностью» – выделяла меня, советовала и приносила мне книги, которые навсегда определили мои вкусы: Паустовский, Куприн, Тургенев, Пушкин, конечно же Байрон в переводе Пастернака, Бунин, Драйзер, Ремарк...
Она научила меня чувствовать слово – оно имеет вес, цвет, запах, может быть невесомым и тяжелым, скользким и шероховатым, теплым, горячим и ледяным.
Причем, одно и то же слово в окружении разных слов разное. Я научился слышать поэзию прозы в таких, например, фразах Паустовского: «Пахло мокрыми заборами и укропом». Или у Ремарка о любимой женщине, выходящей из моря: «С ее плеч стекал мокрый блеск».
И с помощью своей учительницы литературы я оседлал литературного «мустанга». Исписав за двадцать лет горы бумаги, накопив папку отказов редакций, в тридцать два года я пробил наконец ту «великую редакторскую стену», которая встает перед каждым пишущим, и начал много и успешно печататься.
Тут-то, в 1980 году, мне навстречу устремился третий «мустанг» – двадцатипятилетняя и тоже разведенная актриса Марина Дюжева...
Но я был готов к этой встрече – увидел и «взлетел в седло» в мгновение ока... И не просто «удерживаюсь в седле» – слившись в единое целое, мы летим по жизни вместе уже почти тридцать лет.
Итак, самая главная книга...
АВТО – НЕ РОСКОШЬ, А ЖИЗНЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО
Автомобиль – на канцелярском языке – механизм, предназначенный для увеличения человеческих возможностей. Автомобиль – на человеческом языке – безвредный наркотик. Источник мощнейшего наслаждения, стоящий для меня, как вы уже знаете, на третьем месте...
Но в источник мощнейшего наслаждения автомобиль превращается ТОЛЬКО ТОГДА, когда становится подвластен человеку. Первую дозу этого наркотика человек получает, когда овладевает управлением автомобилем настолько, что перестает бояться и его, и того, что вокруг него. И чем подвластнее человеку становится автомобиль, тем мощнее, продолжительнее и стабильнее его автомобильный оргазм.
Если у вас автомобиля еще нет, то готовьтесь к тому, что он, автомобиль, – живое существо, которое вы берете в семью. Он изменит почти все в вашей жизни – ее темп, бюджет, ваше мировоззрение и мироощущение, ваш характер. Он вполне может переменить ваших любовниц или любовников, если они есть. Он в какой-то степени подомнет вас под себя, изменит ваши привычки, заставит вас пахать на капиталистической ниве гораздо эффективнее, чем вы делали это до сих пор.
Автомобиль – это дверь в особый мир, в который пускают только посвященных, это та дверь, которая может захлопнуться только за вами единственным. Если вам очень плохо и требуется уединение, он даст вам его в любое время суток и любое время года – сухой, теплый и комфортабельный кусочек пространства ждет вас под окном. Поворот ключа – и вы наедине с самим собой, со своими проблемами и даже иногда с вечностью. Автомобиль, как собака, никогда вам не изменит, не предаст, не расскажет вашим друзьям, врагам о другой вашей жизни – тайной, которую знает только он.
Вашему автомобилю лучше самого близкого друга знакомы ваши привычки, он ждет вас на стоянке долгими ночами, радуется вашему появлению рано утром, но молчит, потому что железный.
Сейчас автомобиль выбирают совсем не так, как еще 15 – 20 лет назад, – «Москвич» или «Жигули»? Сначала полжизни копили. Потом определялись: на что проще записаться, чтобы отстоять несколько лет в очереди и перейти всей семьей в категорию зажиточных граждан, имеющих автомобиль.
