В обязанности групп наблюдения входило также принятие необходимых мер, чтобы уберечь вождя от лицезрения тяжелых, неприятных сторон жизни. Одно из заданий, полученных охранниками в связи с этим, касалось лишившегося ног ветерана Великой Отечественной войны. В 1947 году этот калека на протяжении нескольких вечеров катал свою инвалидную коляску по тротуару возле грузинского ресторана на улице Арбат, по которой регулярно проезжал Сталин, и попрошайничал деньги и папиросы у посетителей сего заведения, рассказывая им о ратных своих подвигах и показывая им врученный ему за боевые заслуги орден Красной Звезды.
Сотрудник службы наблюдения, одетый в штатское платье, не раз увещевал инвалида перебраться отсюда куда-нибудь еще, поскольку опасался, что этот человек может произвести на Сталина плохое впечатление. Но калека был глух к тому, что ему говорили, и тогда в дело вмешались другие сотрудники ОПЕРОДа, которые, не тратя лишних слов, арестовали его. Ветеран, с тех пор уже никогда не появлявшийся более на Арбате, успел-таки в момент схватки с охранниками обозвать своих обидчиков опричниками «Сталина Грозного», после чего швырнул им свой орден в лицо.
Чтобы впредь никогда подобного рода лица не создавали угрозу душевному покою вождя, Власик издал распоряжение, призывавшее его подчиненных «проявлять большую бдительность и убирать всех нищих с улиц», по которым пролегал маршрут Сталина и его приближенных.
* * *
Допросом всех подвергавшихся задержанию граждан занимался следственный сектор, и если в его распоряжении оказывался какой-либо «компрометирующий» материал или кем-то из подследственных и впрямь был совершен некий противоправный проступок, соответствующие лица подлежали аресту. Вместе с тем одна из главных обязанностей следственного сектора, которыми он должен заниматься изо дня в день, заключалась в составлении списков «подозрительных» лиц и передаче этих списков органам государственной безопасности, где официально регистрировали всех упоминавшихся в подобных бумагах. Для того чтобы оказаться «помеченным», то есть угодить в передаваемые органам безопасности «черные» списки, человеку достаточно было, неразумно проявляя беспечность, побывать два или три раза в «поднадзорной» зоне и провести там более получаса. Имя сей «подозрительной» личности незамедлительно вносилось в картотеку органов государственной безопасности с соответствующей пометкой типа «замечен в зоне особого наблюдения» или «часто появляется неподалеку от мест, находящихся под особой охраной».
Следователи ОПЕРОДа всеми правдами и неправдами добивались от заключенных «добровольно-принудительного» признания, что достигалось, использованием «чудодейственной» комбинации самых различных методов, к коим относились проведение с подследственными «душеспасительных» бесед, применявшиеся инквизицией различные способы воздействия на психику и, наконец, допросы с применением пыток. Долгое время внешний мир принимал на веру подобные «признания». Примерно так же обстояло дело и в Советском Союзе. Рядовой советский человек не сомневался в достоверности того, о чем ему говорили. Полагая, что каждый, кто оказался за решеткой, действительно совершил тот или иной тяжкий проступок, обыватель, естественно, считал вполне закономерным, что арестованный признался в своей вине.
Стремление следователя добиваться признания вины лицами, чьими делами он занимался, проистекало, однако, не только из его желания получить повышение или просто сохранить себе жизнь. Он исходил при этом и из практической целесообразности защитить и собственных агентов, и осведомителей, работавших на органы государственной безопасности, которые несли главную ответственность за открытие того или иного дела. Если сотрудник следственных органов вынужден был во время судебного разбирательства привлекать для дачи свидетельских показаний своих осведомителей, то он тем самым автоматически разрушал отлаженную им агентурную сеть. Поэтому он старался повернуть дело так, чтобы обвиняемый начинал внезапно испытывать настоящий ужас, когда он знакомился с собранными следователем «свидетельствами» его вины и когда до его сознания вдруг доходило, что донес на него кто-то из близких. Сам же следователь, если ему удавалось добиться признания, был вправе хранить в тайне источник полученной им информации.
При проведении следственной работы сотрудник Охраны мог черпать уверенность в том обстоятельстве, что официально выступал от лица Советского государства. А оно никогда не ошибается. В контексте советской действительности из данного утверждения следовало, что если кто-то и допускает ошибки, так только отдельные личности, которые преднамеренно «извращают» или «фальсифицируют» суть ясных коммунистических принципов. Сам же следователь вооружался этими «принципами» еще до того, как впервые встречался с подследственным в камере или комнате для допросов.
Объективности ради отметим, что после смерти Сталина прямое насилие в отношении подследственных стало применяться значительно реже. Однако, несмотря на различные «смягчения» в политической жизни, наблюдавшиеся при преемниках грузинского диктатора, исходные «теоретические» посылки, касавшиеся методов ведения следственной работы, не изменились ни на йоту: от них не отказались ни на практике, ни на словах.
* * *
В глазах Поскребышева и Сталина наиболее ценным элементом в структуре охранной службы являлся сектор, занимавшийся приведением смертных приговоров в исполнение. Истинное предназначение данного органа, естественно, никак не отражалось в таком безобидном его названии, как «спецподразделение». Однако, независимо от употреблявшейся в данном случае терминологии, он представлял собой специфичную группу, к которой всякий раз обращались диктатор со своим «Пятницей», когда эта пара принимала решение от кого-то избавиться.
В роли главного палача в период всевластия Сталина выступал полковник Окунев, человек крайне болезненный, которого его сподвижники считали «выдающимся» чекистом. Помимо того что его отличало особое пристрастие к столь необычному ремеслу, как лишение людей жизни, он слыл также заядлым пьяницей, каковым был уже к 1947 году, когда вступил в новую для себя «должность». Настоящий психопат, проявивший себя в полной мере и в предшествующий период, он продолжал вести себя так же, как прежде. Со временем безудержное потребление им алкогольных напитков перешло все мыслимые и немыслимые границы и привело в конечном итоге к нарушению речи, что проявлялось не только в заикании, но и в длительных паузах, делавшихся им поневоле, когда он пытался что-то сказать.
После того как этот кровавый «экзекутор», лично уничтоживший немало людей, «ушел в отставку», что произошло в 1952 году, он безуспешно пытался устроиться на работу в печально известной лаборатории Министерства государственной безопасности, именовавшейся «камерой». По-видимому, данное учреждение не случайно влекло его к себе: там ставились опыты на живых людях — заключенных и лицах, приговоренных к смертной казни, — чтобы выявить степень воздействия на человека различных ядов и инъекций, а также определить степень эффективности использования гипноза и наркотиков в процессе допроса. (Хотя указанная лаборатория непосредственно не входила в структуру Управления охраны, «камера» тем не менее рассматривалась всеми как важное, исключительно полезное вспомогательное подразделение в системе органов государственной безопасности, готовое в любой момент оказать охранной организации необходимое содействие.)
Занимая пост главного палача Управления, Окунев жил в своем маленьком, замкнутом мире. Его коллеги — другие служащие Охраны — сторонились его, и не из-за отвращения к возложенным на него обязанностям, а лишь потому, что слишком уж часто приходилось им видеть, как брел он шаткой походкой по коридорам штаб-квартиры охранной службы в здании на площади Дзержинского, держа в руке неизменную бутылку водки и не замечая слюны, стекавшей из его рта.
* * *
Одной из первых крупных акций, совершенных для Управления полковником Окуневым, стало убийство выдающегося еврейского актера и режиссера Соломона Михоэлса. Хотя в годы Великой Отечественной войны Михоэлсом, которому удалось привлечь на сторону своей страны граждан США из евреев и представителей других национальностей, был внесен значительный вклад в победу Советского Союза над фашистской Германией, Сталин не только решил, что более Михоэлс ему не нужен, но и задумал по политическим и некоторым иным причинам осуществить целый ряд «мини-погромов». Частью этой антисемитской программы явились закрытие Еврейского театра Михоэлса в Москве и расправа с такими известными почитателями-евреями этого деятеля культуры, как жена Молотова, бывший министр иностранных дел Литвинов и его заместитель Лозовский.
