Добыча женщины, напротив, предсказуема, и ее объем мало меняется день ото дня. Пальм в округе множество, и количество добытого женщиной крахмала зависит лишь от времени, потраченного на эту работу. Женщина всегда может рассчитывать, что прокормит себя и детей, но ей никогда не выпадет такая находка, которой можно было бы поделиться с кем-то еще.
Первой неожиданностью для Кристен Хоукс и ее коллег стали сравнительные результаты двух добывающих стратегий — мужской и женской. Максимальные значения, выраженные в калориях, приходились, конечно, на долю мужчин: если охотнику везло и он приносил домой пекари, то получалось, что он за один день добыл 40 000 килокалорий. Однако в среднем мужчина добывал в удачный день 9634 килокалории, а женщина — 10 356. Средний показатель за период был у мужчины еще ниже и равнялся 4663 ккал — ведь было немало дней, когда он вообще ничего не добыл.
Таким образом, в целом мужчины аче выиграли бы, переключившись на негероическую «женскую работу» по добыванию крахмала, вместо того чтобы с упоением гоняться за дикими зверями по лесу. Будучи физически сильнее женщин, мужчины, если бы они захотели, могли бы добывать пальмового крахмала еще больше, чем женщины. В своем стремлении к большим, но ненадежным ставкам мужчины аче напоминают азартных игроков, которые хотят во что бы то ни стало сорвать джекпот: в долгосрочной стратегии игроки извлекали бы большую выгоду, положив деньги в банк и получая небольшой, но предсказуемый процент.
Не меньшее удивление вызвало у исследователей и другое обстоятельство. После успешной охоты индеец аче не спешил с добычей к жене и детям, а начинал щедро делиться мясом с каждым соплеменником, оказавшимся поблизости. Точно так же они поступали и с добытым диким медом. В результате подобной щедрости три четверти всей добытой на охоте пищи достается кому угодно, но только не самому охотнику и не его жене и детям.
Легко понять, почему женщины аче не увлекаются охотой. Они не могут себе позволить проводить время на охоте, бросив дома детей, и они не могут себе позволить хотя бы раз вернуться домой с пустыми руками: голод может плохо отразиться и на лактации, и на беременности. Но почему же мужчины-охотники пренебрегают пальмовым крахмалом, довольствуясь менее выгодной в среднем охотой, и, вопреки устоявшимся антропологическим представлениям, даже не отдают семье всю добычу?
Этот парадокс подсказывает, что если мужчины аче с таким азартом отдаются охоте на крупную дичь, то, по-видимому, у них есть для этого стимул более важный, чем интересы их жен и детей. Когда Кристен Хоукс описывала мне эти парадоксы, у меня возникло неприятное предчувствие, что их подлинное объяснение, возможно, окажется не столь возвышенным и благородным, как священный миф о мужчине-добытчике, приносящем детям мясо. Я даже почувствовал, что мне хочется встать на защиту моих собратьев-мужчин и найти какие-то объяснения, которые помогли бы мне вновь поверить в благородную роль мужской стратегии.
Мое первое возражение на расчеты Кристен Хоукс сводилось к тому, что эти расчеты были сделаны в калориях. Каждый современный читатель, осведомленный в вопросах здорового питания, прекрасно знает, что не все калории равны. Возможно, целью крупной охоты является удовлетворение нашей потребности в белке, пищевая ценность которого выше, чем у скромных углеводов, из которых главным образом и состоит пальмовый крахмал. Но ведь мужчины аче добывают не только богатое белком мясо, но и мед, который состоит из столь же скромных углеводов, что и пальмовый крахмал.
Пока мужчины живущего в пустыне Калахари народа сан (бушменов) охотятся на крупного зверя, их женщины собирают и готовят к употреблению орехи монгонго, очень богатые белком. Пока охотники новогвинейских равнин проводят день за днем в поисках кенгуру (чаще всего безуспешных), их жены и дети в предсказуемых количествах добывают белок в виде рыбы, крыс, пауков и личинок. Так почему же бушмены и папуасы Новой Гвинеи упорно не хотят поступать так же, как их жены?
Тогда я начал думать: может быть, мужчины аче — просто необычайно плохие охотники, исключение среди современных охотничьих племен? Несомненно, инуитам (эскимосам) и индейцам, живущим в полярных областях, охотничьи навыки жизненно необходимы, особенно зимой, когда им почти недоступна никакая еда, кроме крупной дичи. Мужчинам народности хадза (Танзания) охота приносит в среднем больший результат, чем мужчинам аче, поскольку они охотятся в основном на крупную дичь. Однако новогвинейские мужчины, так же как и аче, упорно продолжают охотиться, хотя их добыча очень скудна. С другой стороны, удачливые хадза постоянно подвергают и себя, и своих близких огромному риску, так как из 29 дней, проведенных ими на охоте, 28 оказываются совершенно бесплодными. Семья охотника может умереть с голоду, дожидаясь, пока их муж и отец наконец сорвет свой джекпот и притащит домой тушу жирафа. И в любом случае отнюдь не все мясо, добытое на охоте хадза или аче, будет отдано семье. Так что для семьи охотника вопрос о том, что более эффективно в принципе — охота на крупного зверя или собирательство, — сугубо академический. Охота на крупного зверя явно не самый лучший способ прокормить семью.
Все еще стремясь оправдать мужчин, я задал себе вопрос: а не может ли щедрость, с которой охотник делится добычей с соплеменниками, быть проявлением взаимного альтруизма? Допустим, я надеюсь добыть жирафа лишь один раз за 29 дней, на то же рассчитывает и каждый из моих друзей-охотников. Но все мы охотимся в разных местах, и все наши жирафы, вероятно, будут убиты в разные дни. Если каждый из удачливых охотников согласится поделиться мясом с другими охотниками и их семьями, то все они часто смогут наедаться до отвала. Однако при таком подходе охотник должен делиться добычей по возможности с лучшими охотниками, от которых с большей вероятностью можно будет получить мясо в другой день.
Однако в действительности удачливые охотники народностей аче и хадза делятся добычей с каждым, кто оказался поблизости, независимо от того, какой он охотник — хороший или безнадежно плохой. Тут возникает закономерный вопрос, а зачем мужчина аче или хадза вообще тратит время на охоту, если он в любом случае может получить долю добычи, даже если сам он никогда ничего не добыл? И наоборот — зачем ему охотиться, если всю добычу все равно придется раздать? Почему тогда охотник не собирает орехи и не ловит крыс, которых он сможет принести домой и которыми не надо будет ни с кем делиться? Должен же быть во всем этом хотя бы какой-нибудь низменный смысл, который ускользнул от моего внимания, пока я пытался отыскать в действиях мужчин-охотников благородные мотивы.
Еще одно возвышенное объяснение, подумал я, может заключаться в следующем: вероятно, щедрость при раздаче мяса помогает всему племени, члены которого, по всей видимости, разделяют и нужду, и процветание. Недостаточно сконцентрироваться на пропитании только своей семьи, если остальные члены племени голодают и, ослабев, не смогут в случае чего отразить нападение врагов. Такое объяснение в принципе возможно, однако оно опять возвращает нас к изначальному парадоксу. Если добывание пальмового крахмала, собирание фруктов или личинок — это наилучший способ обеспечить едой все племя аче, то мужчинам не следует тратить столько времени, гоняясь за случайным пекари.
Предприняв последнюю попытку обнаружить семейную ценность охоты, я задумался о связи охоты с ролью мужчины как защитника. Самцы многих видов животных, например певчих птиц, львов, шимпанзе, немало времени посвящают патрулированию границ своей территории. Это патрулирование служит многочисленным целям: обнаружить и изгнать вторгшегося чужака; не упустить возможности самому вторгнуться на чужую территорию; следить за появлением хищников, которые могут напасть на самку или потомство; знать о сезонных изменениях в количестве разных видов корма и других ресурсов. Точно так же действуют и люди-охотники: преследуя добычу, они одновременно отслеживают и потенциальные опасности, и благоприятные обстоятельства, которые могут пригодиться всему племени. Кроме того, охота — это хорошая школа боевых навыков, которые, безусловно, пригодятся мужчинам для защиты своего племени от врагов.
Несомненно, подобная роль охоты очень важна. Однако встает вопрос, какие конкретно опасности охотники пытаются отследить и чьи интересы они при этом прежде всего преследуют. В некоторых регионах мира львы и другие крупные хищники по-прежнему представляют угрозу для людей, однако наибольшая опасность для любого племени охотников-собирателей всегда исходит от людей — мужчин соперничающего племени. Мужчины в подобных обществах постоянно участвуют в межплеменных войнах, основной целью которых является убийство воинов вражеского племени. Захваченных женщин и детей побежденного врага либо убивают, либо обращают в жен и рабов соответственно. В худшем случае охотников, патрулирующих границы своей территории, можно рассматривать как агрессоров, преследующих собственные эгоистические генетические интересы за счет мужчин соперничающего племени. В лучшем случае их можно считать защитниками своих жен и детей, но защищают они их главным образом от нападений других мужчин. Даже в этом случае польза и вред от патрульной активности мужчин для остального племени как минимум примерно одинаковы.
