Но Толкачев проявлял упрямство. Сначала он просил за те секретные данные, которые уже передал, 10 тысяч рублей, потом 40 и 50 тысяч{115}. Он настаивал, чтобы в будущем ему платили щедро — и в долларах. Он требовал как минимум той же суммы в долларах, что получил летчик Беленко, когда увел свой МиГ-25 в Японию в 1976 году. Толкачев писал, что слышал по “Голосу Америки”: это было “шестизначное число”.
Он тоже хотел шестизначную сумму.
1 мая 1979 года из штаб-квартиры Гилшеру и Хэтэуэю пришла телеграмма с новым планом выплаты Толкачеву “шестизначной” зарплаты. “Мы в принципе готовы предложить ему в общей сложности 300 тысяч долларов”, — говорилось в телеграмме. Однако, поскольку в Москве такие деньги хранить невозможно, в Лэнгли предлагали класть деньги под проценты на депозитный счет в западном банке, открытый на имя Толкачева либо на чье-то еще, или, скажем, положить на счет сразу 100 тысяч долларов и затем платить по 50 тысяч в год в течение следующих четырех лет. В телеграмме предлагался еще один вариант. “Поскольку деньги, очевидно, не единственный мотив, учитывая его слова о необходимости “одобрительно потрепать по плечу”, стоит задуматься, не будет ли уместна другая форма поощрения, — говорилось в телеграмме. — Нам приходит на ум, например, медаль, членство в нашей организации и (или) сертификат с признанием заслуг… Будет ли одна из этих “наград” удачным шагом с психологической точки зрения?”{116} Когда Гилшер составлял оперативную записку для следующей передачи Толкачеву, намеченной на июнь, он специально включил туда слова одобрения, вроде как потрепал по плечу. Но в следующие несколько недель главное управление опять засомневалось: а стоит ли все-таки выдавать Толкачеву столько денег? 18 мая директор ЦРУ Тернер, известный своим скептическим отношением к разведданным, полученным от агентов, одобрил выдачу Толкачеву 100 тысяч долларов за проделанную им уже работу — “в знак нашего доверия”, — но постановил производить остальные выплаты в течение пяти, а не четырех лет. Решение Тернера, о котором сообщалось в очередной телеграмме из штаб-квартиры, имело еще условие: “С учетом того, что поступления от него будут продолжаться”{117}.
Гилшер считал такое выворачивание рук крайне неразумным. Толкачев не проявлял колебаний. Он предложил план работы на 12 лет, из семи этапов, и, похоже, был готов с железной твердостью его выполнить. 22 мая Гилшер послал ответную телеграмму о том, что такие условия “не увязываются” с пожеланиями Толкачева. Обусловливать оплату продолжением работы глупо, писал он, “поскольку главная мотивация “Сферы” — не деньги”. Он также писал, что Толкачев предпочитает бессрочное соглашение, тогда как план штаб-квартиры рассчитан на пять лет. Гилшер советовал пообещать Толкачеву 100 тысяч долларов сразу и затем по 40 тысяч в год без каких-либо условий{118}. Гилшер упорно уточнял все финансовые детали, стараясь, с одной стороны, укрепить доверие Толкачева, а с другой — учесть сомнения штаб-квартиры. Он написал Толкачеву в оперативной записке к следующей встрече, что ЦРУ заплатит ему 300 тысяч долларов, но управление беспокоится о том, как передать и где разместить эти деньги. Гилшер предложил открыть для Толкачева на Западе сберегательный счет с выплатой процентов (8,75 процента годовых) и возможностью снятия средств, а также показывать ему при каждой встрече банковскую книжку. Гилшер также предложил подумать о “каких-то еще ценностях”, кроме денег{119}.
В конце мая 1979 года ряд экспертов американской разведки, в основном специалисты по советским комплексам вооружений, собрались на семинар в Вашингтоне в тщательно защищенном зале заседаний. Среди участников были офицеры ВВС, военно-морского флота, ЦРУ и разведывательного управления министерства обороны. Все они прочли распространенный в апреле 100-страничный секретный отчет, приводящий материалы из блокнота Толкачева, который тот передал Гилшеру в морозный новогодний день.
Пришло время ответить на главный вопрос: подлинна ли информация Толкачева? Целью семинара было проверить материал на наличие малейших признаков дезинформации. Прошло два с половиной года после первого обращения Толкачева на московской бензоколонке, но разведка и военные по-прежнему испытывали сомнения. Если Толкачев работает под контролем КГБ, если его документы сфабрикованы, чтобы пустить Соединенные Штаты по ложному следу, будет катастрофой проглотить эту наживку. Угроза определенно была реальной; у КГБ имелся обширный опыт использования обмана, дезинформации и дезориентирования. Соединенные Штаты использовали те же методы против Советского Союза{120}. В то же время Соединенные Штаты остро нуждались в сведениях о советских военных планах и намерениях. Если у Толкачева действительно есть доступ и его материалы подлинны, отдача может быть очень щедрой: планы и исследовательские документы из самых передовых лабораторий советского военно-промышленного комплекса. Соединенные Штаты имели преимущество перед Советским Союзом в области оборонных технологий, но всегда опасались неприятных сюрпризов. Шпион мог заранее предупредить их о том, какое оружие СССР будет разрабатывать на протяжении следующих нескольких лет.
По окончании семинара главное управление направило Гилшеру и Хэтэуэю краткое резюме. В телеграмме отмечалось, что документы, заметки и рисунки Толкачева раскрывали многое о прежде закрытом мире советского военного планирования. “Все участники согласились, что результаты впечатляют и вся проверяемая информация признана логичной, — говорилось там. — Не обнаружено фактических утверждений, которые можно было бы опровергнуть. Вам будет приятно узнать, что данные “Сферы” обозначили рамку, позволяющую собрать воедино все разрозненные фрагменты информации, полученной на данный момент из других источников, и теперь может быть представлена полная картина советских достижений в этой конкретной области. По нашим оценкам, данные сэкономили нам пять лет научно-исследовательской работы”{121}. Конкретная область советских “достижений”, о которой здесь говорится, не вполне ясна, но, вероятно, это была бортовая электроника и радары, в том числе системы обнаружения целей в нижней полусфере, поскольку именно в этой области работал Толкачев.
В тот момент общий бюджет министерства обороны США на научно-исследовательские, конструкторские, испытательные и инженерные работы превышал 12 миллиардов долларов в год. Бо́льшая его часть выделялась для ВВС и флота на разработку новых и модернизированных вооружений для противостояния советской угрозе. Первая крупная партия документов Толкачева сэкономила пять лет работы и имела для США ценность как минимум в несколько миллионов долларов, а скорее всего, гораздо большую. Эксперты на семинаре проявили немалый энтузиазм и составили новые вопросы для передачи Толкачеву на следующей встрече{122}. Хэтэуэй вспоминал, что когда материалы Толкачева прибыли в штаб-квартиру, “люди пришли в дикий восторг. Военные говорили: боже мой, где вы это добыли? Давайте еще!”
А в Москве Гилшер готовился к грядущей июньской встрече. “Как вы хорошо понимаете, — писал он Толкачеву, — ваша информация представляет чрезвычайный интерес для нас, и небольшая группа людей высочайшего уровня, которые в курсе вашей работы, обратилась ко мне с просьбой выразить вам огромную благодарность за ваш труд, огромное уважение к вам лично и подтвердить, что ваши данные представляют огромную ценность”. Гилшер понимал, что Толкачев идет на колоссальный риск, и заверял его: “Ваша информация, ввиду ее чрезвычайно конфиденциального характера, распространяется весьма ограниченно, под сугубо секретным грифом, и с ней знакомы лишь те специалисты, которым необходимо быть с ней знакомыми”{123}.
100-страничное описание данных Толкачева было распечатано лишь в семи экземплярах, и все они хранились в условиях строжайшей секретности. Имена тех, кто видел эти данные, записывались в реестр, прозванный “списком фанатов”, который хранился вместе с донесениями и запросами сотрудников “советского” отдела ЦРУ. Если информацию Толкачева переводили и распространяли, ее часто смешивали с данными других источников из Советского Союза, так что если бы произошла утечка, то на Толкачева нельзя было бы выйти как на источник{124}. При отправке телеграмм из Москвы резидентура всегда шифровала их, но в случае Толкачева принимались дополнительные меры предосторожности. Любая идентифицирующая информация: имя, возраст, местоположение, физические характеристики и т. д. — подвергалась двойному шифрованию. К примеру, имя “Олег” заменялось на “Алекс” еще до того, как телеграмма полностью кодировалась для отправки в штаб-квартиру. В Лэнгли телеграмму расшифровывали и подставляли назад правильные имена или слова. Таким образом, если бы КГБ и удалось перехватить шифрограмму, у них все равно не было бы никаких имен или намеков на личность агента. Лишь несколько человек в главном управлении знали, кто такой “Сфера” на самом деле{125}.
