Советское правительство было заинтересовано в германских кредитах, а «рейх, — по словам советника посольства Германии в Москве Г. Хильге-ра, — проявил большой интерес к сырьевым ресурсам Советов». В январе 1939 года в Берлине было решено послать в Москву на переговоры о кредитах руководителя восточноевропейской референтуры отдела экономической политики МИДа К. Шнурре196.
Последний уже выехал в Москву, где 30 января 1939 года должен был встретиться с А. Микояном, возглавлявшим в СССР внешнюю торговлю, но был, уже находясь в Варшаве по пути в Москву, отозван в Берлин. В Советском Союзе это расценили как «политический акт». Это негативно отразилось на начавшихся переговорах: они были прерваны.
Этот эпизод затормозил начавшееся было потепление отношений СССР с Третьим рейхом. В январе, казалось, Германия изменила свое отношение к большевистскому государству. 12 января на новогоднем приеме дипкорпуса Гитлер неожиданно для всех несколько минут беседовал с Мерека-ловым197. В своей речи в рейхстаге 30 января он избежал обычных нападок на политику СССР, набирали силу торговые переговоры. И вот отзыв Шнурре резко нарушил весь этот процесс.
Как выяснилось впоследствии, истинной причиной этого были метания гитлеровского руководства, в то время еще не решившего, в каком направлении готовить очередную агрессию: в восточном (против СССР с Польшей) или в западном (против Польши и западных демократий при нейтрализации СССР).
Все эти зигзаги международной политики в послемюнхенский период не ускользали от внимания Москвы.
Наиболее четко взгляды Советского правительства на международное положение 1938 — начала 1939 годов были выражены в докладе Сталина на XVIII съезде ВКП(б). В нем указывалось на пагубность политики «умиротворения», подчеркивалось, что «неагрессивные, демократические государства, взятые вместе, бесспорно сильнее фашистских государств и в экономическом, и в военном отношении». В докладе прозвучало явное предупреждение в адрес мюнхенцев: «...большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства, может окончиться для них серьезным провалом»198.
Это было сказано 10 марта 1939 года, а пять дней спустя гитлеровцы вторглись в Чехословакию и ликвидировали ее как суверенное государство, через две недели был захвачен Мемель. Гитлер потребовал территориальных уступок от Польши. Иллюзии Мюнхена таяли на глазах. Грозный призрак войны вставал над Европой.
Год упущенных возможностей
Сложившаяся к весне 1939 года расстановка сил в Европе поставила перед Советским Союзом острейшие вопросы: обеспечение безопасности страны, противостояние попыткам вовлечения ее в войну, преодоление международной изоляции. И хотя на XVIII съезде ВКП(б) подчеркивалось, что СССР выступает и будет выступать в защиту жертв агрессии, за объединение усилий в борьбе с захватчиками, в поддержку народов и государств, отстаивающих свою независимость, прежней уверенности в успехе этой политики уже не было: мюнхенский сговор подорвал ее основу — взаимные обязательства Франции, Чехословакии и СССР, ставившие целью создать эффективную преграду германской агрессии. В отчетном докладе Сталин заявил, что Запад толкает Германию на восток, обещая ей легкую добычу. Дж. Дэвис, посол США в Москве, комментируя доклад Сталина, писал: «Это явное предупреждение правительствам Англии и Франции о том, что Советы устали от нереальной оппозиции агрессору199. Съезд признал необходимым соблюдать осторожность, чтобы не допустить втягивания страны в военные конфликты.
Между тем события принимали все более опасный оборот. 15 марта 1939 года Германия поглотила Чехословакию. Словакия, формально ставшая «независимым» государством, превратилась в вассала Третьего рейха, а остальная часть Чехословацкой Республики была включена в состав Германии как «протекторат Богемии и Моравии». Англия и Франция сделали вид, будто никаких гарантий сохранить границы оставшейся части ЧСР они в Мюнхене не давали. Чемберлен, воспользовавшись декларацией о «независимости» Словакии, заявил в палате общин: «Эта декларация положила конец тому государству, соблюдение границ которого мы гарантировали. Правительство Его Величества не может считать себя далее связанным с этим обещанием»200, то есть Гитлеру еще раз дали понять, что он может претворять свои планы в жизнь, не опасаясь противодействия Запада, а весь мир получил наглядное подтверждение, что политика «умиротворения» потерпела полный провал. Европа, набирая скорость, катилась к войне.
В этой обстановке каждое европейское государство в первую очередь было озабочено вопросами собственной национальной безопасности. Политика попустительства агрессорам позволила
Германии сделать резкий скачок в области вооружений: к весне 1939 года вермахт по многим показателям обогнал ряд западноевропейских стран. Для того чтобы выровнять положение, требова-
лось время. И хотя в совокупности демократические страны Запада превосходили Германию в количестве вооружений и численности армий, отсутствие доверия друг к другу, национальный эгоизм, выразившийся в стремлении решать задачи своей безопасности за счет других, препятствовали возможности создания действенного антифашистского союза.
Главная задача СССР в этот период заключалась в том, чтобы не допустить втягивания страны в надвигавшуюся на Европу войну.
По сравнению с другими европейскими странами положение СССР усугублялось тем, что в мае милитаристская Япония спровоцировала вооруженный конфликт против Монгольской Народной Республики (союзной СССР); в него оказался втянутым и СССР. Поэтому советское руководство было крайне заинтересовано в том, чтобы военный пожар не разгорелся в Европе.
Наилучшим решением, которое могло бы остановить дальнейшее распространение германской агрессии, был бы, конечно, политический и военный договор с Англией, Францией и их союзниками. Однако после мюнхенского урока Советское правительство не было уверено в благожелательной позиции западных держав в отношении равноправного и действенного союза с СССР. В такой ситуации нужно было приготовиться к любым зигзагам европейской политики. Кроме того, условия изоляции, в которых оказался СССР после Мюнхена, требовали от него политического курса, направленного на улучшение отношений, по возможности, со всеми странами, особенно с сопредельными, а также и с Германией. В свою очередь, Германия, по выражению Гитлера, должна была осуществить инсценировку «нового рапалльского этапа»1. Приняв решение нанести первый удар по странам Запада (нападение на СССР требовало «основательной подготовки»), Гитлер и его окружение считали необходимым прежде всего ликвидировать союзницу Англии и Франции Польшу, опасаясь с ее стороны «удара в спину», а для этого предстояло изолировать Польшу как с запада, так и с востока.
Гитлеровская дипломатия развернула активную работу в двух направлениях: на западе проводилась политика изоляции Польши от ее союзников; на востоке делались настойчивые шаги к нормализации отношений с СССР, чтобы в случае германо-польской войны оставить его за рамками конфликта. Шел осторожный поиск возможностей улучшения политических отношений с Советским Союзом.
В свою очередь, Великобритания и Франция, наблюдая за усилением Германии, предпринимали ответные меры, чтобы сохранить влияние в традиционной сфере своих интересов и оградить себя от войны. Если непосредственно после Мюнхена часть буржуазии и трудящихся воспринимали Чемберлена и Даладье как миротворцев, то теперь
' DGFP. Ser. D. Vol. VII. Р. 200-206.
практически всем стало ясно, что политика «умиротворения», а вместе с ней и англо-французская концепция безопасности в Европе, суть которой заключалась в удерживании захватнических устремлений Германии политическими средствами, провалились.
Исходя из того, что национальные интересы неагрессивных стран совпадали в главном, советское руководство предприняло попытку заключить союз с Англией и Францией. 18 марта, то есть сразу после захвата Чехословакии, в ответ на тревогу, высказанную Чемберленом по поводу возможной угрозы Румынии со стороны Германии, Советское правительство предложило созвать совещание представителей СССР, Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции для предотвращения новой агрессии. Однако премьер-министр Великобритании счел такое совещание «преждевременным».
СССР обратился к правительствам Латвии, Эстонии и Финляндии с предложением подписать договоры о взаимной помощи, но и это было отклонено.
В то время западные державы весьма негативно относились к союзу с Москвой, но этого не афишировали, прибегая ко всякого рода уловкам. 21 марта британский посол в СССР У. Сиде представил наркому иностранных дел СССР Литвинову проект декларации, в которой указывалось, что в случае угрозы политической независимости любого европейского государства соответствующие правительства (Англии, СССР, Франции и Польши) «настоящим обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям»201.
