Отбыв назначенный ему КГБ срок в психиатрической больнице общего типа, наш измученный лекарствами и отчаянием арестант возвращается домой. Пребывание в психбольнице, особенно в специальной, остается в его жизни вечным клеймом. Его мытарства продолжаются и на воле.
Суд, освободивший от принудительного лечения в психбольнице, может признать его недееспособным. Он лишается гражданских прав, предоставленных ему законом. Над ним учреждается опека. Взрослый, здоровый, самостоятельный человек зависит от воли своих опекунов, часто идущей вразрез с его убеждениями. Это обычно родные, искренне желающие ему добра, но неспособные понять или хотя бы уважать его жизненные принципы и стремления.
ВТЭК признает его инвалидом второй группы, и ему назначается пенсия 45 рублей в месяц. Это, кажется, единственная издержка карательной медицины, но и она не проходит без отрицательных для ее жертвы последствий. Инвалидам второй группы закрыт доступ ко многим работам, а на 45 рублей в месяц прожить почти невозможно. Отказавшись от пенсии, через какое-то время можно добиться третьей группы инвалидности и устроиться на приемлемую работу. Но все равно такому человеку закрыт доступ к работе в авиации, педагогике, автомобилевождении и многих других областях. Также ему навсегда закрыт доступ к учебе в высших учебных заведениях.
Кроме официального запрета на профессии существуют и неофициальные. На каждом производстве при устройстве на работу необходимо пройти через отдел кадров, подробно проверяющий анкетные данные. Прежде всего нужно предъявить трудовую книжку, а там перерыв в трудовом стаже, скажем, пять лет. И в последней записи сказано, что уволен по статье 297 КЗОТ[80], да еще в скобках приписано — «арест». Ни один отдел кадров не примет этого человека на работу, не потребовав справку об освобождении, где сказано, что такие-то годы проходил принудительное лечение в связи с совершением преступного деяния, предусмотренного статьей 70 или 190-1 УК РСФСР. От этой справки побледнеет и шарахнется чиновник отдела кадров. Он станет спешно звонить в КГБ и спрашивать, что ему делать. Даже если КГБ и не будет возражать, администрация не захочет иметь у себя такого неудобного и страшного человека.
На каждый яд есть противоядие. Пусть удалось достать новую трудовую книжку или исправить старую, но паспорт?! Он выдан на основании все той же справки об освобождении или другого документа, свидетельствующего о пребывании в СПБ. А еще в номере и серии паспорта любой кадровик прочтет о нелояльности его обладателя. Трудно нашему герою ускользнуть от пристального внимания КГБ и милиции. Долго ему еще придется менять места работы, искать новые, терпеть нищету и лишения. Если не помогут друзья, то придется ему жить впроголодь, расплачиваясь за совершенный когда-то смелый поступок.
Но это не все. За каждым его шагом следит еще одна служба карательной медицины — районный психоневрологический диспансер. Каждого вышедшего из психболъницы ставят на учет в ПНД. Диспансеру вменяется в обязанность регулярно проводить обследование, записывать в диспансерную карточку катамнестические наблюдения. Врачи часто относятся к этой обязанности формально, понимая ее ненужность с медицинской точки зрения. Но при соответствующих сигналах из КГБ диспансер занимает жесткую позицию по отношению к наблюдаемому. Не будучи специальной службой карательной медицины, ПНД оказывается в двойственном положении. С одной стороны, трудно, да и бесчестно подчеркивать несуществующую психопатологическую симптоматику «больного». С другой стороны, диспансерная карточка должна быть в таком состоянии, чтобы в любой момент можно было госпитализировать «больного», если этого потребует КГБ.
Госбезопасность часто оказывает давление на бывшего узника психбольницы через психоневрологический диспансер. Психиатры предлагают ему прекратить ту или иную вызывающую недовольство КГБ деятельность, совершенно недвусмысленно угрожая принудительной госпитализацией или новым судебным делом и «спецом». Поводом для госпитализации может послужшъ уже только то, что когда-то этот человек побывал в психбольнице.
Так и проходит жизнь нашего бывшего заключенного в раздумьях и взвешивании каждого шага, под постоянной угрозой вновь попасть в психиатрическую больницу.
Прослеженные нами дороги принудительного лечения — это только магистральные пути. Каждый прошедший через психбольницу мог бы рассказать про свою собственную неповторимую, тяжелую дорогу. Мог бы рассказать про неизвестные тропинки и темные закоулки карательной медицины. Мы же попытались дать только общее представление о том, что значит принудительное лечение.
Принципы содержания психически больных складывались в течение длительного времени. Методы изоляции душевнобольных от общества всегда соответствовали господствующим в данное время представлениям о психической болезни, уровню экономического развития государства и систем социального презрения и обеспечения, всему нравственному облику общества. Отношение к больным вообще характеризует моральную атмосферу и материальное благосостояние государства, а отношение к душевнобольным как самой отверженной части общества — тем более. Общество, не обремененное идеологией ненависти или борьбой за физическое выживание, всегда выделяло значительную часть общественных фондов на презрение больных и неимущих.
Даже примитивные социальные системы автократического или тоталитарного типов проявляют известную заботу о душевнобольных. Впрочем, скорее всего она диктуется не столько мотивами сострадания к больным, сколько стремлением обезопасить здоровую часть общества. Но как бы то ни было институты психиатрической помощи существуют уже не одну сотню лет. Посмотрим, как изменились условия содержания психически больных за это время.
У читателя может возникнуть закономерный вопрос — зачем нам смотреть на условия содержания больных людей, если карательная медицина занимается здоровыми? Это правильно, но не забудем, что в советских психбольницах содержатся и душевнобольные, судьба которых хотя и не связана с карательной медициной, но нам небезразлична. Кроме того, рассмотреть этот вопрос нас обязывает близость тематики. К нашим инакомыслящим в СПБ применяются некоторые меры, распространенные в практике домедицинского периода психиатрии. Это свидетельствует либо о действительном чудовищном отставании советской психиатрии в вопросах диагностики и лечения, либо о преднамеренном использовании средств средневековой медицины с целью подавления инакомыслия. Мы склоняемся к последнему.
Первые убежища для больных появились на Ближнем Востоке у арабов в VII веке от Р. X.
В X веке такие убежища появились в Древнерусском государстве.
В 1377 году в Лондоне открылась первая больница для психически больных — Вифлеемский госпиталь. Вслед за этим подобные приюты начали открываться и в других городах Европы. Располагались они, как правило, в зданиях аббатств, тюрем или заброшенных солеварен. Помещения были сырые и холодные, питание отвратительное. Больные приковывались цепями к стенам. Лишенные наблюдения врача, находясь в ужасных условиях, они умирали от соматических заболеваний.
Мероприятия медицинской направленности сводились в основном к ограничению физической свободы. Для этого применялись смирительные, «горячечные» рубашки, смирительные кровать и стул (насильственная фиксация к кровати или стулу). Считалось, что терапевтическое значение имеет принудительное стояние и принудительное вращение в специальной «вращательной машине», обливание головы больного струей воды или монотонно падающими каплями. Все это дополнялось грубым, часто издевательским отношением надзирателей.
Такое положение повсеместно продолжалось до Великой Французской революции. В 1792 году французский врач Филипп Пинель (1745-1826 гг.), заведующий психиатрическими убежищами Бисетр и Сальпетриер в Париже, впервые снял с душевнобольных цепи, чем положил начало практическому осуществлению принципа нестеснения. В 1796 году английский врач Тьюк (W. Tuke) открыл «Йоркское убежище», основанное на нестеснении психически больных и трудотерапии.
Принцип нестеснения был впервые сформулирован английским врачом Джоном Конолли в 1842 году и до сих пор не потерял своей актуальности. В 1839 году один из родоначальников петербургской школы психиатров И.Ф. Рюль писал: «Никто не имеет права подвергать больных телесному или другому какому-либо наказанию...» В России идеи Конолли были поддержаны выдающимся русским психиатром С.С. Корсаковым (1854-1900 гг.) и его школой.
Один из самых известных и почитаемых советскими психиатрами учеников Корсакова В.П. Сербский вспоминает о своей деятельности в Тамбовской земской психиатрической больнице:
