Поначалу дорога (до Ависсавеллы) тяжёлой была, в неизменной запруженности. По обочине – заселённость тесная; дома низенькие, сараи каменные.
Монахи буддийские за кюветом стоят в ярко-оранжевых саронгах. Полицейские – в белых до плеча перчатках. Женщины – в кофточках, юбках. Мужчины – в брюках. От индийской одежды тут лишь белая (от банта до туфлей) форма школьников.
На Цейлоне в лицах больше азиатской раскосости, отчего (по чёрной коже) выдают ланкийцы нечто туземное. Люди тут здоровее телом и улыбкой (в сравнении с индийцами). Несравнимо больше людей толстых, высоких. И нет в глазах болезненности, онемения, красноты. Здоровые, живые горожане (в Индии найти их можно, но затёрты они толпой болезненной, слабой).
Вдоль дороги – заросли частые с гроздьями бананов, бамбуковые урочища, пальмовые перелески, сосны, дома, хижины, землянки, невысокие, искусной отделки особняки, ступы белые, статуи Будды (по которым он женственным видится и пухлым).
Из-за частых заторов машина едет неровно.
Здесь отметил я живость ланкийцев, которые от машины при гудке бегут, дёргаются, волнуются.
Дорога опустела, сузилась, когда мы свернули к Далхуси. Теперь не было и пятисот метров ровного пути, только петли – одна изогнутее другой. В таком болтании, с перепадом давления ехать пришлось 20 километров. Предчувствие тошноты (так же худо было нам несколько месяцев назад – на дороге от армянского Гориса до карабахского Степанакерта).
Путь облегчали частыми остановками – для водопада или хорошего горного обзора. Вершины ланкийские пышностью зелёной напоминали абхазские, но другими были в том, что пик выраженный имели – почти заострённый (горы Абхазии мягче; похожи они на зелёную шерсть гигантских овец, состриженную на землю небесным чабаном).
По холмам теперь лежали чайные поля. Горные деревушки пристроены к этим холмам узкими, резкими лесенками.
Оля тем временем красотой этой пренебрегла для населивших Цейлон сухопутных пиявок, опасных москитов – думала о них, говорила (телефон ещё утром напомнил нам о сроке для очередной противомалярийной таблетки; мы ответили небрежением).
Остановка долгой была, когда заметил я в низине сборщиц чая. Сбежал к ним уверенно; обнаружил там двух мужчин – надзирателей. Препятствий от них не было. Более того, они обрадовались мне и показали лучший проход к сборщицам. Тут весёлость началась. Я шутил с надзирателями о чудесных фотомоделях (водитель позже указал, что были они тамильцами); модели смехом обсуждали всякую, кого обозначал я объективом. В окончание такому знакомству были пожелания удачи, улыбки (здоровые, не заискивающие; никаких просьб о рупиях; они сами себе отплатили радостью, разнообразием от нелёгкой ручной работы). Нет, далеки континентальные индийцы от ланкийцев!
Спокойствие здесь необоримое. И сухопутные пиявки не пугают. Речки, водопады, водохранилище горное Маскелиоя; пресный, без примесей воздух и густо-зелёные чайные холмы.
В горах ланкийцы одежду показали иную. Здесь чаще виделось сари, появились дхоти. Колоритом были мужчины – босые, но в шапках шерстяных.
В Далхуси мы приехали к 17 часам, и село это нам представилось чудесным. Нашли комнату с видом на пик Адама (сейчас он плотно сокрыт облаками). 800 рублей в день. Скромная цена, если учесть постеленные нам без просьб чистые простыни, выданные полотенца, горячую воду и кровать с чистой, без дыр противомоскитной сеткой. О сельчанах могу лишь повторить, что улыбались они по-здоровому. Приветствовали нас обязательно, и это не звучало болезненным «Hel-lo-o-o» от индийского нищего. Мы отвечали улыбкой – искренно.
Оля отдохнуть могла вполне от внимания чужого – перед возвращением на континент. Однако вздувшийся глаз её тревожил. Несмотря на боли и получившуюся от них слабость, Оля твёрдо ответила, что ночью пойдёт со мной.
Палец у меня загноился, но беспокойств в этом пока что нет. Обрабатываю ранку (широкую от участия плоскогубцев) перекисью водорода и надеюсь на неожиданное исцеление. Вдруг так случится, что ноготь как-нибудь сам изойдёт…
Для дороги в магазинчике местном купили воду и закуску. Продавец весёлый был, показал нам собрание обширное иностранных монет (подарки от приезжих). География монетная оказалась богатой, но России в ней не было. Была Украина. Недостаток этот мы исправили новенькой десятирублёвой монетой и четырьмя монетами иной ценности. Продавец был рад.
Очередная тут перестройка ритма биологического. Но организм, должно быть, свыкся с переменами – возражений не обозначил. Стемнело лишь к 19:15; небо ещё долго (в контраст горному мраку) оставалось светлым. Оно и сейчас (22:57) не погасло – сияет незаоблачённая луна.
Прохлада в ногах. Для восхождения одеться нужно в тёплое и вымазаться репеллентами.
Сейчас решил, что выйдем мы ещё раньше – опасаюсь плутаний по неизвестному пути. Спать я не буду, сон может выйти глубокий.
Оля спит.
От домика – напротив нашего отеля – второй час слышно заунывное чтение мантр (будто ветер гудит в деревьях).
Оглядываюсь на горное спокойствие. Здесь нет тишины, но шумы иные. Не сигналят рикши (в Шри-Ланке их, точнее – их мотоцикл, называют «тук-туком»), не кричат жители улиц, не гремит вентилятор. Морем шебуршит листва. Утручат сверчки, вскрикивает редкая птица. Каким оно получится – ночное восхождение?
(Пик Адама – 2243 метра над уровнем моря. Иное название – Саманалаканда, что значит «гора бабочек». К названию такому легенда указана о бабочках – душах погибших солдат, – к вершине стремящихся, но вершины не достигающих. Стремиться им туда указано, чтобы прощение за грехи узнать и тем себя освободить.)
Итак, режим растерян окончательно. Организм в дикости пребывает, не зная, каким светом день считать, каким мраком – ночь.
Прежде чем описать восхождение, укажу по часам ритм жизни нашей в эти сутки. Сон мой последний был до 8 утра прошлого дня. В 0:30 вышли мы на подъём. К 4:50 поднялись в горный храм (на пике). Пробыли там до 7:30. Спуск окончился в 10:15. Поспешили к тёплой воде душевой; увалились в кровать и проспали до 15:00. Затем спустились в ресторанчик для обеда. В 15:30 мы изготовились для повторного сна. Я проснулся в 19:30. Оставил Олю спящей, вышел на веранду записать под чашку чая восхождение наше. Завтра надлежит встать для восьмичасового автобуса в Хэттон. Утро будет раннее.
Теперь – пик Адама.
«А Цейлон же есть немалая пристань Индийского моря, а в нём на высокой горе отец Адам. Да около него родятся драгоценные камни, рубины, кристаллы, агаты, смола, хрусталь, наждак [29] . Родятся также слоны, а продают их на локоть, да страусы – продают их на вес» {32} .
Ни слонов, ни страусов, ни рубинов мы здесь не видели. Никто из жителей местных, по нашим вопросам, не умел даже вспомнить, что всё это когда-то здесь рождалось.
Вышли по темноте, едва разбавленной лунным светом. Плотные, чёрные облака. Были у нас фонари, но пользы от них мы не искали – свет пусть выказывал камни под ногами, но лишал общего обзора, определял всё стороннее во мрак гуталиновый. Да и глаза в скорой привычке научились различать дорогу.
Загодя (краткой вечерней разведкой) разузнал я начало пути и сейчас шёл поворотами уверенно, не опасаясь плутаний.
В переходах ночных таинственность случается, ведь ничто не предстаёт видом обыденным; всё обманывает, искажается. Мох по камню песочком чудится, листья – тряпьём, галька – грязью. При сомнениях определяли мы предмет фонарём или ногой.
По дороге устроены павильоны, палатки, беседки частые – всё поставлено для торговли во время паломническое, но сейчас стоит заколоченное, пустое и отчасти разрушенное.
По обочине – чай растёт, плакаты покошенные высятся с указанием пути, с текстами, нам непонятными, и рекламой – мыла, мобильной связи, бальзама целебного.
Оделись мы излишне тепло; взмокли, отчего свитера пришлось снять.
Ступени пока что нечастые были – с пролётами долгими. Знали мы, что в общем числе подняться предстоит нам по пяти тысячам ступеней. Цепей железных, о которых писал Марко Поло, здесь не сохранилось.
Видно при луне, что горы, нам уготованные, ошапкованы облаками. Вершину разглядеть невозможно.
Шумят речки. Бусенец в дождик крепнет и опять в пыль возвращается. По дороге провода тянутся электрические.
Встречаем мы Будд многочисленных – видом разным представленных, светом всенощным выделенных. Наибольшим был Будда, лежащий на боку – возле ворот, путь на вершину зачинающих. Каждому Сиддхартхе в соседство Ганеша посажен.
За мостиком кратким нашли мы павильон пустой с динамиками, мантрами гудящими. За ширмой в любопытстве обнаружили кровать и спящего на ней кого-то . Здесь же алтарь был укреплён с Буддой, слонами, благовоньями.
Дальше в пути был китайский монастырь с цветником по кругу (сотни горшков цветов разнообразных); здесь же – ступа высокая с выставленной и подсвеченной коробкой для пожертвований.
