Виорель Ломов - 100 великих романов

В «Тамани» повествователем выступает сам Печорин. В своем дневнике он рассказывает историю своей души – как «следствие наблюдений ума зрелого над самим собою». До Печорина психологических автопортретов русская литература не знала, что и сделало это сочинение первым русским с оциа льно – психологическим романом. В захудалой Тамани офицер пережил любовное приключение с красавицей-контрабандисткой, едва не закончившееся его гибелью. Адреналин в крови Печорина обошелся очень дорого «честным контрабандистам», старухе и слепому мальчику – он сломал их судьбу и обрек на нищенское существование.

«Княжна Мери» – композиционный центр книги, роман в романе. Здесь все разбиты по парам: Печорин – Грушницкий, княжна Мери – Вера, драгунский капитан – доктор Вернер. И эта разбивка и соперничество, а еще более «игра» Печорина то ли в байронического героя, то ли в практикующего психиатра закономерно привели к дуэли и развязке – убийству Печориным Грушницкого, и, как следствие, к компрометации княжны Мери и разрушению семьи Веры… Печорин, не дожидаясь суда читателей и критики, сам себя судил беспощадным судом, чем только добавил обаяния к своему портрету.

Загадочная повесть «Фаталист» заключает роман. В ней Печорин от испытаний собственной судьбы перешел к ее философскому осмыслению – в чьих она руках и кто ее предопределяет? Богоборческая по форме, она стала таковой и по сути. Именно в ней герой проявил свою неуемную гордыню. В маленькой казачьей станице спровоцированный Печориным поручик Вулич сыграл на свою жизнь с судьбой в «русскую рулетку» и выиграл, но той же ночью судьба «отыгралась» на нем – поручика зарубил пьяный казак. Казак заперся в хате, и Печорин, испытывая свою судьбу, а может, опять разыгрывая из себя героя либо проводя все тот же психологический эксперимент, бросился навстречу выстрелу и схватил казака за руки.

Весь в размышлениях о судьбе человеческой, жизни и смерти, о суде и вине, «герой нашего времени» ушел со страниц романа, а затем и из жизни при невыясненных обстоятельствах по пути из Персии.

Выход «Героя нашего времени» был с восторгом принят демократической общественностью. Императору Николаю I первая часть романа понравилась, особенно страницы о Максиме Максимовиче, но вторую часть он нашел «отвратительной, вполне достойной быть в моде». Критика встретила роман неоднозначно, завязалась острая полемика. Раньше всех о нем восторженно отозвался В.Г. Белинский, заметивший, что это не сборник повестей и рассказов, а единый роман, а Н.В. Гоголь сказал: «Никто не писал у нас такой правильной, такой прекрасной, такой благоуханной прозой». На замечание ряда критиков, что автор изобразил самого себя в романе, Лермонтов написал предисловие ко второму изданию (1841), в котором язвительно высмеял попытки критиков поставить знак равенства между ним и Печориным, а также, как нам представляется, из-за своего юношеского максимализма и по дьявольской привычке смеяться надо всем написал, что «Герой Нашего Времени… точно портрет, но не одного человека; это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии». С этим утверждением можно согласиться только по аналогии с утверждением Л.Н. Толстого в «Анне Карениной», что «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Несчастливой Лермонтов сделал свою судьбу, то ли провидя ее в дуэли Печорина и Грушницкого и тем самым приблизив, то ли искусно режиссировав ее по этому образу и подобию со своим приятелем Н. Мартыновым.

«Герой нашего времени», по мнению Л.Н. Толстого и А.П. Чехова, – одно из самых поэтичных произведений русской классической прозы. Собственно, он и предварил будущий русский классический роман, с него и началась эта славная эпоха.

Первые фильмы по «Герою нашего времени» – «Княжна Мери», «Максим Максимыч» и «Бэла» – были поставлены в 1926–1927 гг. режиссером В.Г Барским. В 1955 г. режиссер И.М. Анненский снял «Княжну Мери», в 1965–1966 гг. СИ. Ростоцкий – «Героя нашего времени» («Максим Максимыч», «Тамань», «Бэла»), а в 2006 г. А.К. Котт – 6-серийный фильм по всем повестям романа.

Даже самый независимый от мнений критики писатель полностью зависим от нее. Тот нерукотворный памятник, который он себе воздвиг при жизни, могут не замечать, переносить с места на места, а то и вовсе сломать. С Николаем Васильевичем Гоголем (Яновским) (1809–1852) случилось худшее, что только могло случиться – его памятник просто-напросто подменили. Объявив часть творческого наследия писателя – «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847) – заблуждением безумца, выхолостили и его роман-поэму «Мертвые души» (1835–1842). И роковую роль тут сыграл В.Г. Белинский, противопоставивший ранний – якобы «антиславянофильский» период творчества Гоголя позднему «славянофильскому» – времени создания «Выбранных мест». В своем яростном «Письме к Н.В. Гоголю» великий критик, будучи сам атеистом, обвинил писателя во всех смертных грехах, назвав его «проповедником кнута, апостолом невежества, поборником обскурантизма и мракобесия, панегиристом татарских нравов». Ради красного словца неистовый Виссарион не пожалел отца Великой русской литературы. Тогда как все его нападки не стоили и выеденного яйца. Многочисленные биографические факты и признания самого Гоголя говорят о неизменности его религиозно-политических взглядов, воспитанных в нем с детства. И эти два сочинения («Мертвые души» и «Выбранные места») никак нельзя рассматривать изолированно друг от друга, тем более противопоставлять, – это два этапа одного и того же пути духовного роста писателя, а значит, и литературного. Более того, путь богоискательства заставил Гоголя переосмыслить свои сочинения и своих героев и дать им более глубокую, иногда противоположную первоначальной оценку.

«Боже, – писал Гоголь во время работы над поэмой, – соприсутствуй мне в труде моем, для него же призвал меня в мир. Верю, яко не от моего произволения началось сие самое дело, над ним же работаю во славу Твою. Много труда и пути, и душевного воспитания впереди еще! Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя, и тогда только я приду в силы начать подвиг и великое поприще». Писателя в первую очередь заботило не «изобличение нравов» крепостнической России, что было официально признано главным и едва ли не единственным содержанием «Мертвых душ», а живые души ее жителей, которые мертвеют и каменеют при жизни. «Точно вся Россия населена в самом деле мертвыми душами», – не раз повторял Гоголь, как патологоанатом доискиваясь до причин их омертвения. Их он видел прежде всего в грехах человеческих. Ведь герои романа – Манилов, Коробочка, Собакевич, Ноздрев, Плюшкин – и стали олицетворением того или иного греха, а Чичиков – и вовсе выступил в роли черта, скупщика мертвых и собирателя живых душ.

Нет, не критика пошлости жизни и пошлости героев занимала писателя – а созидание, «воскрешение» падшего человека. Замысел Гоголя был грандиозен. Он собирался подобно «Божественной комедии» Данте создать поэму в трех частях, посвященных Аду, Чистилищу и Раю. «Мертвые души» и стали тем адом, в котором судят грешников. И не вина писателя, а его беда, что в центр этого ада он поместил не только грешников, но и Чичикова – персонифицированного беса стяжательства. Поначалу Гоголь еще хотел «воскресить» Чичикова. «И, может быть, в семже самом Чичикове… заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека пред мудростью небес», – рассуждал он и много лет потратил на оживление души того, у кого ее нет. Писатель запоздало осознал, что в Чистилище, а уж тем более в Рай этот «герой» не может попасть априори. И совершенно правы те представители духовенства, которые утверждают, что «адекватность восприятия и интерпретации „Мертвых душ“ не может быть достигнута вне учета религиозной „составляющей“ замысла поэмы, тем более что для самого Гоголя как художника-христианина эта „составляющая“ являлась единственно оправданным основанием критики современного ему общества». И не надо забывать, что писатель с юности жаждал служить на государевом поприще. Таковым и стало для него литературное, которое он по своей воле водрузил на три столпа Николаевской эпохи: Православие, Самодержавие, Народность.

В связи со сказанным не имеет смысла пересказывать уцелевшие пять глав второго тома поэмы (дабы не беспокоить дух Николая Васильевича), кратко изложим первый.

Вскоре после Отечественной войны 1812 г. в губернский город NN приехал коллежский советник Павел Иванович Чичиков, весьма интересующийся здоровьем населения края. Сделав визиты чиновникам, от губернатора до инспектора врачебной управы, он снискал всеобщее расположение и свел знакомство с рядом помещиков, зазвавших его в гости. Чичиков покатил по губернии, скупая у помещиков умерших крестьян, которые еще не были заявлены таковыми в ревизской справке. Затем он намеревался заложить их в казну как живых, на вырученные деньги купить деревеньку где-нибудь в Херсонской губернии и зажить себе припеваючи, коптя небо и воспитывая детей.