Возникшее положение дел было уникальным в мировой истории. Хотя Пиночет и был диктатором, он целиком передал экономику «чикагским мальчикам». Единственной его функцией осталось подавление политической и профсоюзной оппозиции карательными мерами. Такое разделение труда было представлено чилийскому обществу как устранение политики и политиков из управления нацией. Вместо них экономикой будут править технократы с учеными степенями, руководствуясь лучшей из существующих экономических теорий. Под этой теорией, само собой, понимался «неолиберализм» Милтона Фридмана. Считалось, что отныне политический курс будет определяться не лозунгами и не порочной демократией, но рациональной наукой.
Таким был ещё один из труднообъяснимых парадоксов чилийской истории последних трёх десятилетий XX века. До сих пор спорят — удалось ли «чикагским мальчикам» привести Чили к «экономическому чуду» или это была видимость временной стабилизации, когда после откровенной депрессии начинается рост, который кажется фантастическим (так, кстати, было и в гитлеровской Германии).
Можно было бы говорить ещё о многом, что мы увидели и узнали во время командировки в Сантьяго осенью 2003 года. Что-то вошло в фильм, что-то осталось в памяти. Но главное, что мы вынесли из работы над фильмом, — ощущение трагедии раскола народного самосознания, порождённое сокрушением жизненных устоев, перешагиванием через те нормы, которым люди следовали в течение многих лет. Такое сокрушение того, что казалось несокрушимым, наложило неизгладимый отпечаток на всю историю Чили после 1973 года.
Кстати об истории. В то время, когда мы были в Сантьяго — в 2003 году, — нам говорили, что последние три десятилетия в школьных учебниках представлены предельно кратко. Из памяти людей стереть ничего было нельзя, но никакой оценки событиям этого времени составители учебников давать не хотели (или не могли).
А несколько лет назад в мировых СМИ появились сообщения о том, что в Чили разразился скандал — в учебниках истории вместо определения «диктатура Пиночета» появилось другое, более нейтральное и мягкое — «военный режим». Это вызвало возмущение многих политиков, историков и вообще представителей разных слоёв общественности. Никто не хочет повторения ночи над Чили — но теперь одни предлагают забыть, что она была вообще, другие настаивают на том, что нельзя предавать память её жертв. Это актуально и для нашей страны, а также для многих государств мира, где сейчас стараются на все лады переписать важнейшие этапы истории человечества в XX веке.
На Балканы я приехал уже не новичком в кризисной журналистике. За спиной были командировки в Афганистан, Таджикистан, Чечню, Ингушетию, Северную Осетию, Абхазию… Я видел войну и то, что война делает с людьми, во что их превращает.
Но именно здесь, на земле, которая ещё недавно называлась Югославией, а теперь рассыпалась на горсть мелких государств, я увидел и прочувствовал, как большая мировая политика безжалостным катком прокатывается по человеческим судьбам, калеча их и сровнивая с землёй. Здесь меня допрашивал личный представитель Усамы бен Ладена, о котором тогда ещё не говорил весь мир. Здесь я встретился с президентом России Владимиром Путиным, находившимся в рабочей поездке. И после разговора со мной он принял решение, изменившее судьбу российского миротворческого контингента. Мы с ребятами из моей телегруппы сняли на этой земле фильм, который ещё до своего выхода на экран вызвал бурную реакцию Государственного департамента США, заставил его срочно выступить с официальным заявлением, признать то, что американцы не хотели признавать раньше.
И ещё. Именно в районах бывшей Югославии мне и моей съёмочной группе пришлось попадать в такие ситуации, где спасение было невозможно даже теоретически. Уходить оттуда, откуда уйти, как мы понимали потом, в принципе было невозможно. И происходило это вопреки всем законам жизни, даже простому здравому смыслу.
Как это происходило? За счёт чего? Обоснованного ответа на этот вопрос ни у кого из нас не было и нет.
Именно такой мы увидели балканскую землю на рубеже двух столетий — прошедшего, двадцатого, и нынешнего, двадцать первого. Такой запечатлели и показали её в своих фильмах и телерепортажах. И такой запомнили навсегда. Чудесное спасение не забывается. А если чудес всё же не бывает, значит, Бог хранил меня и ребят из моей съёмочной группы для того, чтобы люди нас услышали.
«БАЗА» — съёмки под прицелом
Наш фильм «База», снятый в Боснии, вышел в эфир уже через пару месяцев после той памятной командировки — в 2000 году. Те, кто его видел, должны помнить первые кадры. На экране под стук телеграфа проступают машинописные строки:
«Государственный департамент США крайне обеспокоен развитием ситуации в Боснии и Герцеговине, особенно наличием в этой европейской стране лагерей подготовки исламских боевиков, о чем свидетельствует фильм, подготовленный и показанный журналистами Государственного российского телевидения…»
Это сообщение в таком виде прошло в то время по всем линиям информационных агентств — «ТАСС», «Интерфакс», «РИА» и других.
Сразу после этого в кадре возникает большое красивое здание мечети в турецком архитектурном стиле. Такие мечети можно увидеть только в Боснии и Герцеговине. В том же Косове, например, мечети другие, более современные по архитектуре. Предки нынешних боснийцев несколько веков назад стали принимать ислам — религию своих завоевателей, и регион стал почти полностью мусульманским. Тем самым тогдашние боснийцы, возможно, облегчили для себя участь подданных могущественной Османской империи. Однако, как выяснилось в конце двадцатого века, для их потомков это обстоятельство обернулось неожиданными последствиями. Их земля стала местом, где обосновались сторонники радикального ислама из стран Ближнего и Среднего Востока.
А начиналось всё очень просто — как это часто и бывает с удивительными историями. Летом 2000 года нашему начальнику отдела международной информации программы «Вести» Андрею Биневу попалась на глаза небольшая заметка в загребском еженедельнике «Глобус». Автор этой публикации — хорватский журналист — кратко рассказал о том, что на территории Боснии и Герцеговины находится база подготовки моджахедов — исламских боевиков. Он указал примерное месторасположение этой базы — близ города Маглай. При этом как-то вскользь обмолвился, что подготовленных на боснийской земле моджахедов затем перебрасывают в разные регионы планеты, где идут боевые действия. И одно из направлений их переброски — российский Северный Кавказ.
Я в это время как раз находился в командировке в Боснии. Приехал всего на несколько дней вместе с бывшим командующим воздушно-десантными войсками России генералом Евгением Николаевичем Подколзиным, он встречался с личным составом нашего миротворческого контингента в этой балканской стране — это были именно десантники. Наша съёмочная группа сопровождала военачальника во время его визита.
И тут мне вдруг звонит из Москвы наш начальник отдела международной информации. Говорит: вот такая история, то ли правда, то ли нет, попалась на глаза заметка о том, что в Боснии, под городом Маглай, есть какие-то лагеря подготовки моджахедов. Я ему отвечаю, что это очень интересная информация, но выдвинуться немедленно в этот район я не могу, потому что наша командировка с бывшим командующим ВДВ была рассчитана всего на три дня и мы готовились к этому соответственно. У нас нет с собой ничего из необходимого для более длительной командировки — ни денег, ни оборудования.
— У меня есть встречное предложение. Давай я прилечу в Москву — а вы, не теряя времени, запускайте оформление документов на длительную командировку. Я получу деньги, оборудование, скомплектую полноценную группу — и уже тогда повторно выдвинемся в Боснию.
Когда я приехал в Москву, случилось неожиданное. Этот самый начальник отдела Андрей Бинев подошёл ко мне и сказал: «Ты не будешь возражать, если я поеду с вами?» Я очень удивился и попытался его отговорить: «Это же не твоя работа, здесь будет все по-другому, мы можем оказаться в очень непростых ситуациях».
Надо сказать, что Андрей раньше, до прихода в тележурналистику, был оперуполномоченным МУРа, поэтому в ответ я услышал: «Никаких проблем».
Так стартовала наша боснийская эпопея, которую ни я, ни другие ребята — участники группы — не забудут до конца своих дней.
Сначала мы прилетели в Загреб — столицу Хорватии, ведь всё началось с заметки в здешнем еженедельнике «Глобус». План работы у меня был такой: в первую очередь встретиться с хорватским журналистом — автором статьи. Поговорить с ним, понять, какой информацией он реально обладает. Что вошло в его заметку, а что осталось «за кадром». И главное, конечно, узнать более конкретно о тех деревнях, в которых вроде бы существуют лагеря подготовки боевиков. Слишком серьёзная намечалась тема, и мне категорически не хотелось действовать вслепую, любые просчёты и ошибки могли стоить очень дорого. Да и просто необходимо было убедиться в том, что это не слух, не сплетня и не журнальная «утка».
