– Вы спятили? – закричали в один голос Игорь и компаньон. – Мы уже выполнили ваш контракт.
– Вы не поняли, – пояснили партнеры. – Речь идет о безопасности груза и о вашей личной безопасности.
– Что-о? – ахнул Игорь, а компаньон просто послал заказчиков подальше.
В ту же ночь уже принадлежавшие им автомобили были взорваны на той самой «охраняемой стоянке». Преступление освещалось прессой, телевидением, тоже звучала фраза «кавказский след», но на этом дело и кончилось. В конце концов, никто же не погиб, верно? Чего ж рыдать и тратить правоохранительный ресурс.
– А ты пробовал с ними разобраться? – спросила я, открыв рот.
– Пробовал, – грустно кивнул Игорь, и я сразу поняла, откуда у него такой богатый опыт ведения переговоров.
– И как?
– Денег вернуть не смогли, но живы остались, – хмыкнул он. – Но это было давно и неправда. А в твоем случае мы будем действовать иначе.
– Как?
– Мы пойдем в РУБОП.
О том, что существуют такие органы правопорядка, как УБЭП, РУБОП и всякие прочие службы собственной безопасности, наивная чукотская риелторша Таня, конечно же, не знала. Не имела о них ни малейшего представления. До этого если мне и приходилось сталкиваться с представителями правоохранительных органов, то только в паспортных столах, где нужно было дать денег, чтобы побыстрее вернули-взяли паспорт с прописки. Когда-то вся ответственность за процедуру перерегистрации с места на место лежала на людях. Сейчас все проще – приходишь на новое место прописки, сдаешь документы в паспортный стол, и все, свободен. Все-таки что-то меняется к лучшему.
Так вот, когда Игорь сказал мне, что нужно идти в какой-то страшный РУБОП, я сначала хотела было отказаться. Возникло желание забраться под одеяло и никогда оттуда больше не вылезать. Однако, после некоторого размышления, я подумала, что, уподобляясь страусу, могу попасть в крайне затруднительное и уязвимое положение. Поэтому я, во-первых, согласилась идти на улицу и звонить кавказцу, а уже после этого, со всей душой, была готова идти куда угодно.
– Здравствуйте, это Татьяна, – сказала я кавказцу, включив диктофон. Это было ужасно неудобно, стоять под дождем возле метро «Медведково», в продуваемой ветрами телефонной будке, и придерживать трубку аппарата одной рукой, а диктофон – другой.
– Ты гдэ живешь? – тут же, без предисловий рявкнул кавказец. – Я к тэбэ приэду сейчас.
– Нет! – вскрикнула я. – Ко мне вы не приедете.
– Ты мнэ дэнэг должна, – заметил он.
– Я вам предложила отдать аванс, – напомнила я. – Ради этого и звоню.
– Нэ аванс. Дэнги! – пояснил кавказец. – Дэсять тысяч долларов ты мнэ должна.
– Что?! – воскликнула я и тут же покосилась на диктофон. Теперь мне уже не казалось такой плохой идеей записывать разговор на эту машинку. Холодок ужаса снова пополз по спине.
– Ты мэня кинула, ты мнэ дэнэг должна.
– Но договор. Вы читали договор? – пискнула я.
– Плэвать мнэ на договор. Жить хочэшь? Мама-папа жить хочэшь? Отдашь.
– Вы… вы…
– Дай адрэс, я приеду, мы все обсудэм. Поговорым, – снова настойчиво затребовал он адрес.
Тут уже я, посмотрев на бледного Игоря, стоявшего под дождем рядом со мной, выдала именно то, чему он меня настойчиво учил:
– Я отдам тебе только то, что должна по договору. – Я старалась говорить твердо. – Мы встретимся в офисе. Своего номера телефона я тебе не дам. Позвоню завтра и скажу, когда будет назначена встреча. У меня мало времени. Не ищи меня, я тебя сама найду.
– Ну? Как ты? – спросил Игорь после того, как я повесила трубку.
Сказать, как я себя чувствовала, – это ничего не сказать. Чувствовала я себя ужасно. Мне только что реально угрожали смертью, требовали денег, которых у меня не было и быть не могло. Десять тысяч долларов! Да моя комиссия за большую сделку по расселению не превышала тогда двух тысяч долларов, а зарабатывала я их за полгода. Десять тысяч – да даже если бы я захотела, таких денег не смогла бы достать. Сумма аванса, полученного мною от кавказцев, составляла полторы тысячи, всю мою потенциальную комиссию. Выбора у меня не было никакого, хоть я и была готова на все.
– Едем? – спросила я и жалобно улыбнулась.
– Ты пойми, Танюшка, если даже им начать платить, они прицепятся как пиявки и это все равно кончится плохо. Вспомни дом на Гурьянова. Эти люди реально способны на все. И на то, что ты мать-одиночка, – им плевать. Ты для них – неверная. Они тебя убьют, и еще за это им памятник поставят.
– Хватит! Ты меня пугаешь, – расстроилась я.
В РУБОП мы поехали с самого утра. На Шаболовке мы встретились с некоей Ольгой, адвокатом, которую к моему делу подключили клиенты. Они испытывали чувство вины – ведь я их предупреждала, что с такими покупателями лучше не связываться, – и попросили эту Ольгу помочь мне в РУБОПе.
– Вы, Таня, главное, успокойтесь. Все будет хорошо, – заверила меня она.
Я нервничала так, что это было видно невооруженным глазом. Дергалась, грызла ногти, крутила волосы и вращала глазами без остановки. Бабка-ёжка при Ватерлоо.
– Вам чего? – неприветливо встретил нас охранник на проходной, но, услышав, что мне угрожают, сменил гнев на милость, а выражение лица с каменного на оживленное. Он указал нам на кресла в холле и велел подождать. Тишина и покой здания приемной РУБОПа на Шаболовке обманчиво убаюкивали меня. Перейдя линию проходной, я расслабилась и попыталась привести мысли в порядок. В сумке у меня лежал договор аванса с гражданкой Багаевой, ксерокопии всех долларовых купюр, полученных мною от нее (мы практиковали тогда это во избежание вопросов при возврате зеленой наличности) и маленькая кассета с записью моего «милого» диалога с кавказцем. Слышимость на кассете была ужасная, но все же, хвала небесам, разобрать голос было можно.
– Пройдемте за мной, – подошел к нам с Ольгой приятного вида молодой человек лет двадцати пяти, у которого была холодная улыбка и крайне неприятный, острый, ощупывающий взгляд.
Мы встали и двинулись за ним. Он нахмурился и посмотрел на Ольгу:
– А вы кто?
– Я – адвокат, – сказала она и тоже нахмурилась и подобралась, словно принимая боевую позицию.
– Ну-у… – протянул он и, не закончив, пошел вперед.
Мы проследовали за ним по каким-то путаным коридорам и зашли в большой, разделенный несколькими столами кабинет. Метров сорок-пятьдесят, не меньше, где за столами сидели и что-то делали, уткнувшись в бумаги, какие-то люди.
– Татьяна Евгеньевна? – еще раз обратился ко мне тот, что нас привел.
– Да, – кивнула я, непроизвольно сглотнув.
– Вы что же, хотите написать заявление? – строго спросил он, присев за один из столов.
– Я? Не знаю. Да, наверное. Нет, не знаю. Мне угрожают, – путано забормотала я.
– Мы бы хотели сначала посоветоваться. Пока речи о заявлении нет, – подала спокойный голос Ольга.
Наш провожатый нахмурился и посмотрел на Ольгу так, словно она была надоевшим до ужаса комаром. Потом он повернулся ко мне и спросил:
– Вам нужна наша помощь?
– Да, да, – кивнула я с полной готовностью.
– Тогда зачем же вы пришли к нам с адвокатом? Это же ваш адвокат?
– Я… мы…
– У вас есть ордер? – еще злее спросил он Ольгу.
Та хмыкнула так, что, мол, все ясно, ребята. Опять за старое. И недобро процедила:
– Я тут присутствую в качестве сопровождающего.
– Ну, сопровождающие нам не нужны. Верно, Татьяна Евгеньевна?
– Но… я…
– Вы поймите, мы с вами так не договоримся, – обратился он напрямую ко мне. – Хотите – просите помощи у вашего адвоката. Хотите – у нас. Вы же сами к нам приехали. Решайте. У нас нет времени на разговоры.
– У вас, – прошептала я, после чего Ольгу, невзирая на ее бурные протесты и цитаты каких-то статей Конституции, выставили вон. Последнее, что она крикнула перед тем, как за ней закрылась дверь, было «ничего не пиши». И вот буквально через десять минут я делала ровно обратное – писала заявление. И вообще, я делала все, что было мне велено людьми, сидевшими в этом огромном кабинете. Было их там, как я потом подсчитала, пять человек. Тот, что меня привел, едва закрылась дверь, улыбнулся, подошел ко мне и представился:
– Павел Евгеньевич.
– Очень приятно, – кивнула я.
Оставшиеся четверо потихоньку оставили свои столы и подошли к нам.
– Андрей Евгеньевич.
– Татьяна.
– Алексей Евгеньевич.
– Татьяна.
– Олег Евгеньевич.
– Татьяна, – в панике продолжала я кивать.
Последний тоже оказался Евгеньевичем, только Петром, из чего я сделала вывод, что ни одного настоящего имени тут не прозвучало.
– Без заявления, Татьяна, у нас с вами ничего вообще не получится, – сказал мне Павел Евгеньевич (я буду продолжать его звать так, потому что другого его имени не знаю). – Вы, Татьяна, дайте-ка мне ваш паспорт. И пишите.
– Что писать?
– А все как есть, – пояснил он. – У вас что, фирма? ООО?
– ПБОЮЛ, – пробормотала я, меньше всего желая в РУБОПе разговаривать о своих делах. Все дела в те годы были, мягко говоря, законодательно несовершенны. Я нервничала.
