Посол подчеркивал «необходимость особой срочности и исключительной секретности231.
15 августа, излагая план военного сотрудничества трех держав, начальник Генерального штаба Красной Армии Шапошников сообщил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тыс. тяжелых орудий, 8—10 тыс. танков, 5—5,5 тыс. боевых самолетов.
Подкомиссия британского Комитета начальников штабов, в состав которой входили заместители начальников штабов всех трех видов вооруженных сил, представила кабинету министров 17 августа 1939 года доклад. В нем говорилось, что без «быстрой и эффективной русской помощи полякам не приходится рассчитывать на то, чтобы продолжительное время выдержать германское наступление на суше и в воздухе. В такой же степени это относится и к румынам, за тем лишь исключением, что время у них будет еще более ограниченным». Подкомиссия считала, что заключение договора с Россией представляется лучшим средством предотвращения войны. Успешное заключение договора будет, без сомнения, поставлено под угрозу, если выдвинутые русскими предложения о сотрудничестве с Польшей и Румынией эти страны отклонят.
Из этого следовал вывод: «в случае необходимости должно быть оказано сильнейшее давление на Польшу и Румынию, с тем чтобы они заранее
'Там же. Р. 190-191.
дали согласие на использование русскими силами территории в случае нападения Германии»'.
Однако Чемберлену и его кабинету германское нападение на Польшу и последствия этого для СССР виделись в ином свете. Об этом можно судить по высказываниям английского военного атташе в Москве полковника Файэрбрейса: «В будущей войне Германия, напав превосходящими силами на Польшу, захватит ее в течение одного-двух месяцев. В этом случае вскоре после начала войны немецкие войска окажутся на советской границе. Несомненно, что затем Германия предложит западным державам сепаратный мир с условием предоставления ей свободы для наступления на восток»231 232.
Конечно, и в Париже, и в Лондоне была известна антисоветская позиция польского и румынского правительств, исключавшая их согласие принять совместные с СССР меры для пресечения германской агрессии. Член французской делегации на Московских переговорах капитан (впоследствии генерал) А. Бофр писал: «Проблема заключалась не в том, чтобы добиться у поляков ответа, согласны они или нет на пропуск советских войск через свою территорию, а в том, чтобы найти лазейку, которая позволила бы продолжить переговоры...»233
Французская позиция отражала двойственность положения Франции: с одной стороны — страх перед германской агрессией, а с другой — нежелание (в большой мере под давлением Англии) заключить равноправное соглашение с СССР. Член французской делегации капитан III ранга Ж. Вийон сделал после бесед с Драксом следующий вывод: «При отсутствии политического соглашения английская делегация рассчитывала на длительные переговоры, чтобы поставить Германию под угрозу англо-франко-советского пакта и выиграть время до осени или зимы и тем самым задержать начало войны»234.
Но искренность советских намерений у французов не вызывала сомнений. В телеграмме от 17 августа, сразу же после заседания военных миссий, Думенк сообщал в Париж: «Не подлежит сомнению, что СССР желает заключить военный пакт и не хочет, чтобы мы превращали этот пакт в простую бумажку, не имеющую конкретного значения»235.
В ожидании ответа из Лондона и Парижа на кардинальный вопрос — пропуск советских войск через Польшу — Ворошилов 17 августа предложил сделать перерыв в переговорах, ссылаясь на предстоящую в ближайшее время «почти бесспорную... большую европейскую войну»236.
В тот же день адмирал Драке обратился к Воро-
Шилову с просьбой возобновить переговоры 21 августа. Советская сторона приняла это предложение. 20 августа начальник французского генерального штаба Гамелен направил Думенку телеграмму о согласии Франции подписать военную конвенцию: «По приказу председателя Даладье генерал Думенк уполномочен совместно с послом подписать в общих интересах военную конвенцию»237. Но позиция Польши оставалась неизменной.
Переговоры французского военного атташе в Варшаве генерала Ф. Мюссе и французского посла Л. Ноэля с начальником главного штаба польской армии генералом В. Стахевичем и министром иностранных дел Ю. Беком не принесли результатов. 18 августа в Париже получили сообщение — отказ. Правительство Польши — страны, над которой был уже занесен топор гитлеровской агрессии, отказывалось от помощи Советского Союза. По сути, это было на руку тем, кто саботировал заключение военной конвенции между ним и западными державами. Польский министр иностранных дел Бек 20 августа заявил Ноэлю: «У нас нет военного соглашения с СССР. Нам не нужно такого соглашения». В тот же день генерал Стахевич сообщил британскому военному атташе, что «ни в коем случае не будет согласия на пребывание в Польше советских войск»238.
Ноэль вынужден был констатировать, что «позиция Польши не заключать с СССР никаких политических и военных соглашений — это «болезнь» польской политики», что крепнувшие связи Франции и Англии с Польшей, предоставление ей кредитов и другой помощи не были ими использованы для того, чтобы добиться согласия ее правительства на сотрудничество с Советским Союзом239.
Следует отметить, что и советская сторона не сделала всего возможного, чтобы попытаться преодолеть это препятствие, в частности, для участия в переговорах в Москве не был приглашен официальный представитель Польши. Объясняя это английским представителям, Ворошилов сказал: «В течение всего периода переговоров польская пресса и общественность заявляли, что они не хотят помощи от Советов; что же, мы должны были завоевывать Польшу, чтобы предложить нашу помощь, или нам надо было на коленях умолять эту помощь принять?!»240
Это, конечно, так, но все же в той обстановке советская дипломатия должна была сделать все от нее зависящее, чтобы изменить позицию польского правительства. В 20-х числах августа англо-франко-советские переговоры зашли в тупик. Французский посол в СССР П. Наджияр писал 25 августа в Париж: «Действительно, как можно было надеяться получить обязательства СССР против
Германии... если поляки и румыны продолжали игнорировать русскую помощь»241.
Безрезультатные переговоры с Англией и Францией не позволили СССР выйти из изоляции, в которой он оказался после мюнхенского сговора. Продолжались бои на Халхин-Голе. Не исключалась, как полагали в Кремле, и возможность нового «Мюнхена». Необходимо было принимать экстренные меры, чтобы обеспечить безопасность СССР и не позволить втянуть его в войну, которая вот-вот должна была вспыхнуть в Европе.
Действительно, готовившаяся агрессия Германии против Польши вырисовывалась все отчетливее. Явные и тайные пружины дипломатических контактов в сложном переплетении переговоров между западными державами и СССР, Англией и Германией, Германией и Советским Союзом сжались до предела. Европа неудержимо катилась к войне. В образовавшемся политическом цейтноте и великие державы, и малые страны стремились обеспечить себе наилучшие позиции как при возможности сохранения мира, так и на случай войны.
С принятием решения о военных переговорах в Москве между СССР, Великобританией и Францией активность германских дипломатов заметно возросла. По мере приближения срока нападения на Польшу (часть войск вермахта уже выдвинулась к польской границе, в стране шла частичная мобилизация) Гитлер стремился быстрее изолировать
Польское государство, не допустить советско-англо-французского соглашения. Хорошо зная о стремлении руководства СССР избежать втягивания страны в войну и добиться гарантий Прибалтике, Берлин готовился предложить ему пакт о ненападении, который отвечал бы национальным интересам Советского государства и в то же время позволял Гитлеру воевать с Польшей без вмешательства последнего. Он предлагал СССР то, в чем ему отказывали западные державы.
В Берлине искали пути максимального ускорения переговоров и с Англией, для чего было решено наделить немецких представителей большими полномочиями, а одновременно подготовить все для поездок Геринга в Англию, а Риббентропа в Москву. Началась напряженная подготовка этих визитов. Поскольку один из них исключал другой, выбор предстояло сделать в «последний час». На этом этапе закулисной дипломатической борьбы главным по-прежнему являлось обеспечение наиболее выгодных внешнеполитических условий для захвата Польши.
