Алескендер Рамазанов - Трагедия в ущелье Шаеста

Несколько беженцев, петляя и сгибаясь, перебежали к кустам, где предусмотрительно остановилась «Антилопа». Наперебой возбужденно объяснили Зорану, откуда стрелял пулемет. Тот спокойно выслушал, внимательно осмотрел в бинокль противоположный берег и, казалось, погрузился в раздумье. Казак, не выдержав паузы среди общего напряжения, предложил ударить изо всех стволов в указанном направлении, а затем идти на прорыв. «Проскочим и задолбим. У них пулемет, у нас два! Все равно ведь нужно на тот берег?» Зоран, однако, и бровью не повел: приказал развернуться и искать другую переправу. Проклятия беженцев, а уж тем более их жесты вслед «Антилопе» перевода не требовали. А невозмутимость Зорана Мадьяра не удивляла. Перед ним был профессионал этой войны, а не киношно-благородный воин.

В Возуче, городке, где остановился Зоран, Мадьяр со товарищи пробыл около месяца. Все это время сербы отбивались с трех сторон на оборонительных рубежах, накапливая силы в тылу, а затем перешли в контрнаступление. Зоран внезапно изменил своим привычкам и приказал двигаться по отбитой территории вслед за передовыми частями. Возможно, это было связано с действиями одного сербского подразделения, чья тактика вызвала у Мадьяра искреннее уважение.

Начинал этот спецназ с разведки боем, причем построенной так умело, что ее трудно было отличить от настоящей атаки. Этот прием позволял им выявить расположение огневых средств противника. Затем в дело вступали минометчики и артиллерия – накрывали огневые точки. Одновременно начиналось общее наступление. Здесь тоже была своя особенность: штурмуя левый фланг противника, всю артиллерийскую мощь переносили на правый. Мадьяра поражала стремительность, с которой они сближались с противником, слаженность действий. И все это на фоне весьма скромной боевой выучки сербских войск!

Особой опасности телохранители Зорана не подвергались. К тому же некий высокопоставленный чин из Югославской Народной армии отечески посоветовал беречь Мадьяра, и вот по какой причине. Давным-давно в Ленинграде служил в военкомате югославский офицер, не пожелавший иметь дела с режимом Тито. Он-то и устроил Мадьяру в конце семидесятых годов отсрочку от призыва в связи с женитьбой. Только стал этот офицер впоследствии генералом у себя на родине. А Мадьяр, услышав знакомую фамилию, поделился воспоминанием с Зораном. Тот, конечно, профессионально подошел к информации, проверил и получил указание: русского товарища беречь. Впрочем, Мадьяра особенно-то в живое дело и не тянуло, чего было не сказать о казаке.

Мадьяр видел, что казак искренне сокрушался, когда Зоран решительно запрещал ему вылазки на передовую. Боевой опыт прошлого кипел в казаке. Мадьяр не раз слышал весьма правдивые рассказы о том, как под Бендерами казак ходил в разведку и голыми руками убивал молдавских полицейских, сжигал бронетранспортеры, забрасывая их бутылками с керосином. Не сами рассказы вызывали беспокойство Мадьяра. А их частота и растущая экспрессия. Тут вот в чем дело: бахвалиться своими заслугами – скверная примета на войне. Нет, друзья поймут, а вот сам-то оценишь ли свои возможности правильно? Или поведет тебя на смерть твоя же легенда? Да хорошо, если тебя одного.

Так и случилась беда с казаком под Сараево, точнее, во время штурма высот у Пале, с которых босняки обстреливали из орудий даже резиденцию правительства Республики Сербской.

Атакующих сербов остановил фланговый пулеметный огонь. Хорошо замаскированные и защищенные гнезда не удавалось подавить минометами. Штурмовые отряды откатывались назад, избегая ненужных потерь. И вдруг Мадьяр увидел, что казак перемахнул через бруствер с гранатометом «Муха» и, пригибаясь, побежал по склону. Мадьяр поискал глазами Зорана, Тот, склонившись над картой, диктовал кодовые группы, очевидно, корректируя огонь артиллерии. В эту минуту – не подходи! Оставалось наблюдать за казаком, мысленно желая ему военного счастья.

Место для стрельбы казак выбрал удачное, затаился в ложбинке, ожидая новой атаки. Но сербы, очевидно, получив команду, организованно отползли на исходную позицию. У Мадьяра застучало в висках: у казака не оставалось шансов проскочить к своим. «Лежи. Прикинься трупом. Лежи!» – заклинал он про себя. Но казак пошел ва-банк. Привстал, выпустил гранату в сторону босняков и рывками, припадая к земле, начал отход. Да еще ведь и отстреливался из автомата! Мастерски уходил, красиво. По всем правилам, как в кино.

Его пытались прикрыть огнем с командного пункта и флангов, но это была тщетная попытка: босняки, похоже, не сделали ни одного ответного выстрела. Мадьяру на миг показалось, что казак успеет проскочить, до укрытия оставалось метров двадцать, как вдруг он, вскинувшись, плюхнулся на землю. На следующий день, вынося окоченевшее тело товарища, Мадьяр некстати подумал, что вчерашний случай похож на расстрел. Может быть, даже там, в своих траншеях, босняки и прочитали, смеясь, приговор «нахальному сербу». Пуля прошила казаку затылок и вышла над левым глазом.

Гибель иностранца-добровольца не стали предавать гласности, похоронили в могиле с неопознанными бойцами. Живой волонтер – нормальное явление. С мертвым – сложнее. Попробуйте заявить в посольстве или консульстве, что героический нелегал был гражданином вашей уважаемой державы. При полном отсутствии документов даже провокацией не назовут!

За сербов воевало немало граждан бывшего СССР. Они держались вместе, давая своим отрядам красивые названия. Впрочем, это характерно для затяжных войн с их победами и поражениями местного значения. Интересно, что если сербы предпочитали «зверинец» (волки, пантеры, тигры), то босняки отдавали предпочтение пернатым (лебеди, гуси, соколы). Что же касается российского миротворческого батальона, то Мадьяр держался от него подальше, поскольку понимал, что процент контрразведчиков там достаточно высок, а задачу вычислять и экстрадировать нелегалов никто не отменял. На людях он больше молчал, не обозначая своего гражданства. Да и было ли оно в ту пору? Благо обязанности телохранителя исключали необходимость широкого общения. Только вот один случай врезался в память…

Во время бесконечных переговоров по поводу очередного перемирия Зоран остановился в горном селении. Телохранители столовались в сельском кафе. Заведение не пустовало ввиду наплыва войск, да еще и потому, что хозяину помогала миловидная юница лет семнадцати, младшая дочь. Солдаты с ней дежурно заигрывали, шутили, но не более! Мадьяр же, с его скромными познаниями в сербском языке, и этого удовольствия был лишен. Впрочем, однажды вручил девушке букет ромашек. Собрал их на минном поле, где по заданию Зорана саперы проделывали проход для переговорщиков. Увы, на войне человек остро чувствует красоту. Потому цветы достигают истинной прелести в относительно недоступных местах.

Как-то в кафе появился журналист, полный, медвежистый, в защитном «джекетфилде» с дорогим фотоаппаратом на шее. Не это, однако, удивило Мадьяра. На корреспонденте красовалась рыжая «пуштунка» – национальный головной убор афганцев. Мадьяр усмехнулся, поскольку, по его мнению, рязанские черты с пуштунским «блинчиком» не очень-то гармонировали.

Компания сербских солдат наперебой позировала с оружием, пивными кружками и в обнимку. Мадьяр уже собрался отчалить от возможных предложений «увековечиться», как вдруг дочь хозяина кафе взяла его за руку: «Русский, я хочу с тобой. – Она нажала пальцем на воображаемый затвор аппарата и очертила в воздухе рамку. – Так?» Мадьяр не мог отказать. Сам выбрал место, чтобы не попали в кадр лишние детали, – цветастую ширму у глухой стены. В то, что солдаты и девчушка дождутся снимков, он не верил. Но ошибся. Журналист к тому же оказался «с секретом».

Выйдя на площадь, Мадьяр вдруг услышал за спиной на чистом русском: «Я не ошибаюсь, простите? Я мог видеть вас много лет назад в Кундузе или Баграме? Пятьдесят шестая ДШБ (десантно-штурмовая бригада. – Прим. авт.)?». У Мадьяра екнуло в груди. Прошлое воскресало непрошено, в ненужном месте и совсем не в то время!

«Простите еще раз, я не мог перепутать, знаете, если я видел человека хотя бы один раз в объектив, то не могу забыть его лицо. Ни имени, ни места, бывает, не вспомню, а лицо в объективе, ну это мистика…»

Мадьяр предупреждающе поднял руку: «Возможно, но я вас не помню, жаль, да и мне не очень… понимаете?»

«Да-да. Как тут узнать! Два года сижу тут на хлебе и водке! Разнесло. А вот так узнаете?» – Корреспондент разломил блокнот. С фотографии смотрели двое из далекого прошлого: его, Мадьяра, ротный в Афганистане и он сам.

«Вижу, вспомнили. Простите, я понимаю. Не беспокойтесь, я уже семь лет не живу в России. Вот, возможно, будете в Вене». – Корреспондент протянул визитку с логотипом известного европейского агентства.