Государыня сполна отблагодарит Ирбит за верность и храбрость: в 1775 году слобода станет городом. Князь Щербатов, герольдмейстер, составит для Ирбита герб: сабля, символ войны, скрестится с жезлом Меркурия, символом торговли. В указе Екатерина скажет: ежели кто ещё придумает чего-нибудь этакое на пользу новому городу, «Ея Величеству будет приятно».
Торг получит полную волю, и через столетие по богатству Ирбитская ярмарка станет второй в империи. В 1883 году на ярмарочные барыши в Ирбите воздвигнут бронзовый памятник Екатерине. Ваять государыню пригласят скульптора Михаила Микешина, автора знаменитого монумента «Тысячелетие России». И памятник, и ярмарку уничтожит советская власть.
Отважный писарь Мартышев, герой битвы у Зайковой деревни, в награду получил дворянское достоинство. А вот мятежный полковник Ерушов, попавший в плен, вскоре был четвертован на площади в Тобольске. Тобольск поторопился отомстить полковнику сразу и за бунт, и за крах надежд на разорение Ирбита.
Другим сибирским мятежникам повезло куда больше, чем Ерушову. В 1775 году, начиная новую войну с Турцией, государыня «покрыла милостивым указом» тех бунтовщиков, кто ещё не принял кары. Смертную казнь заменили каторгой, каторгу – ссылкой, ссылку – кнутом, обречённых на кнут вообще простили. Это спасло пугачёвцев Сибири, сидевших в тобольских казематах. Курьеры так долго возили судебные бумаги туда-сюда из Тобольска в Петербург, что указ помиловал узников раньше, чем судьи осудили их, а палачи исполнили приговоры.
Милость императрицы не позволила пугачёвщине стать в Сибири таким же могучим мифом, пожирающим жизни людей, как поверья раскольников о райских вертоградах и огненной купели.
Из бойни в Сакмарском городке в марте 1774 года Пугачёв вырвался с полутысячей казаков. Ещё с ним был Кинзя Арсланов: мудрый, как змей, владыка мятежной Башкирии. Окровавленным казакам Кинзя дал ночлег в деревне Ташла, а потом тайными тропами через снежные леса привёл Емельяна и остатки его войска в свою деревню Красная Мечеть. Здесь казаки охолонули от поражения.
Да, их разбили наголову – но война не проиграна. А Емельян осознал, что теперь он свободен от интересов Яика. Он стал царём, когда лишился царства. Пугачёв решил идти под Уфу на соединение с Ванькой Зарубиным-Чикой. Путь к Уфе пролегал через Воскресенский завод. «С Красной Мечети пошел на Каргалинской завод», – запишут потом следователи. Каргалинский – потому что на руде Каргалы.
Емельян на своём веку повидал русские, европейские и турецкие города, но уральский город-завод видел впервые: горы, пруд, плотина, под ней – крепость, но в крепости не храмы с колокольнями, а цеха с трубами. Это был особый мир, загадочный для донского казака, – «новая земля и новое небо».
Зачем заводам крепости, если в них нет гарнизона? И почему многие заводы дерутся с мятежниками, хотя не присягали престолу, как «транжементы»? С горы над ледяным прудом Пугачёв оглядывал завод, это странное индустриальное пространство, и чувствовал: ежели он вздыбит такую мощь, то дворянам конец.
На Воскресенский завод из-под Уфы прискакал полковник Канзафар. Он сказал, что Чика тоже разбит. И тогда Пугачёв принял совет мудрого Кинзи: идти дальше по таким же вот заводам среди лесов и гор. Тут Пугачёву всегда помогут башкиры. Главной силой Пугачёва тогда оставался Авзянский полк: двести отчаянных крестьян с Авзянских заводов Демидова. Коней и оружие авзянцы добыли в боях под Оренбургом. Командовал ими полковник Дорофей Загуменных. Полк и полковник дойдут с Пугачёвым до самого конца и полягут на поле последнего сражения.
Пугачёв приказал поворачивать на Авзян. Это было так неожиданно для жителей Воскресенки, что потом они сложат легенду, будто пугачёвцы исчезли с их завода, уйдя из храма во время службы через подземный ход.
Дорога вела к реке Большой Ик. Здесь, в лесных теснинах, стоял погибший Покровский завод. Пугачёв увидел унылое селение, чёрные остовы плавильных печей, пробитую плотину и ледяное ложе спущенного пруда, сияющее на мартовском солнце. Сквозь руины цехов журчал Большой Ик.
Отряд шёл дальше по тракту через дебри горной Башкирии. Дорога на Авзян проходила через другой завод – Вознесенский на реке Иргизле. Завод основал остзейский барон Карл фон Сиверс, гофмаршал императрицы Елизаветы. Сиверс был таким же баловнем приватизации, как Турчанинов, но куш урвал поменьше – несколько рудников Каргалинских медных полей. Гофмаршал сумел построить завод, а справиться с делом не сумел и сдал разорённый завод в казну. Вознесенка питалась рудой Каргалы и поэтому забунтовала вместе с Каргалой и Воскресенкой – в октябре 1773 года. Сейчас Вознесенка встречала Пугачёва с благовестом. И здесь Емельян в третий раз увидел каноническую иконографию горного завода.
Маленькая речка Иргизлы и прокопанная плотина Вознесенского завода
Все заводы были похожи друг на друга, как друг на друга были похожи «транжементы». А заводская жизнь отличалась от казачьей так же сильно, как сторожевые крепости отличались от промышленных предприятий.
Где-то неподалёку от Вознесенки в заповедных скалах реки Агидель таилась огромная пещера Шульган-Таш, по-русски – Капова: стойло священного крылатого коня Тулпара. Башкиры не желали, чтобы русский завод коптил небо, где летал их Тулпар. «Сожжём?» – спросил у Емельяна Кинзя, кивая на завод.
Пугачёв был казак, а казак – сразу воин и крестьянин. Как воину, Пугачёву нужны были заводы: они делали пушки. Но как крестьянину, заводы были ему враги: они уводили работников с полей. Под Оренбургом Пугачёв оставался казаком, и пока длилась осада, гибель заводам не угрожала. Но по Уралу Пугачёв пошёл уже крестьянским вождём, и заводы оказались обречены. «Жги», – ответил Кинзе Емельян. И Вознесенский завод сгорел, погибнув безвозвратно.
А Пугачёв уходил всё дальше, за крутые лесные горы и ледяные реки. Авзян, главный арсенал бунта, ревниво ожидал царя, потому что по всем окрестным дорогам, поднимая мятеж, полгода назад уже прошёл пугачёвский атаман Хлопуша.
После первого штурма Оренбурга Пугачёву привели добровольно сдавшегося киллера: 60-летнего костлявого старика с каторжными клеймами на лбу и на щеках. У старика были вырваны ноздри, поэтому он носил поперёк лица повязку. Звали убийцу Хлопушей. В гиблой тюрьме Оренбурга он сидел пожизненный срок.
Когда бунт подступил к городу, губернатор Рейнсдорп вытащил Хлопушу из каземата и предложил: убей самозванца – получишь волю. Каторжник согласился. Он пришёл в Бёрды в лагерь бунтовщиков и сдался пикету, честно рассказал всё о заказе на убийство и попросился на службу к Емельяну. Ошарашенный караул отослал старика к Пугачёву. Однако Пугачёв не поверил и велел повесить гостя.
Жизнь Хлопуши была цепью несправедливостей, и завершить её должна была главная несправедливость. Хлопуша понуро пошагал по лужам к виселице. Но вдруг Емельяна за плечо схватил атаман Максим Шигаев. Жалостливый Шигаев и так заступался за всех подряд, но теперь просто взмолился о Хлопуше: не казни его, государь, это «самый бедный человек!»
Родился Хлопуша Афанасием Соколовым, крепостным тверского архиерея. Парнишкой он ушёл в Москву зарабатывать оброк извозом, но там деревенского дурня облапошили и едва не сдали в солдаты. Он еле унёс ноги, потеряв коня-кормильца. Потом три года горбатился в деревне, чтобы купить новую лошадь. Купил. Оказалась – краденая. И невезучего Афоню забубенили в ссылку.
Его определили жить в Бёрдах под Оренбургом, возить руду с Каргалы на Покровский завод. Этот завод на реке Большой Ик основал граф Александр Шувалов. Познаний в деле графу не хватило, завод он разорил и спихнул в казну, а уж потом его купили компанейщики.
15 лет Хлопуша мирно отработал возчиком, и опять его жизнь сломалась. Татары из города Касимов украли у его товарища лошадь. Воры были известны, но власть их не наказала. Когда бездействуют законы государства, действуют законы общины. По таким законам виноват не вор, а его город. И мужик, ограбленный касимовцами, сколотил артелку, которая увела коней у другого касимовского татарина. В той артелке мстителей был и Хлопуша. Но теперь лиходеев поймали.
Хлопуше «повезло» через два века после гибели. В пугачёвщине он был фигурой эпизодической, но в поэме Есенина «Пугачёв» стал одним из главных героев. Образ Хлопуши потряс Россию в исполнении Высоцкого. Есенин и Высоцкий вернули пугачёвщине пушкинскую высоту драматизма и сделали Хлопушу олицетворением национального бунта
За кражу лошади тогда полагалась виселица. На счастье Хлопуши, а может, и на горе, смертную казнь в России в 1754 году отменили. Два года Хлопуша просидел в остроге Екатеринбурга, затем его кинули под кнут, заклеймили, вырвали ноздри и отправили на каторгу в Нерчинск. На этапе Хлопуша сбежал. Он вернулся домой, и здесь его снова сцапали. Опять кнуты и этап – уже в Омскую крепость, – и опять Хлопуша сбежал домой. Дома его скрутили в третий раз и больше никуда не угоняли: оставили гнить заживо в оренбургском каземате. Не убийца и даже не конокрад, Хлопуша стал мучеником державного равнодушия.
