Дмитрий Дурасов
Люди и судьбы:
Сирано де Бержерак: человек и персонаж
Долину Шеврез французы иногда называют еще «страной де Бержерака». Земляки отождествляют славного Сирано с героем знаменитой пьесы Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак». Здесь вам покажут памятник «тому самому» Сирано и повсюду предложат «стаканчик старого доброго вина», заверив, что это его любимое вино. Покажут и «замок» Мовьер, а скорее, господский дом, где жила семья де Бержерака, хотя от тех времен уцелело немногое, здание было перестроено еще в XVIII веке. Сам поэт покинул этот мир 350 лет назад. Ему не суждено было дожить до 37 лет. Зато ему суждено было стать легендой…
Среди бретеров и педантов
…Сирано сидел в кордегардии роты гасконцев и что-то быстро писал. Перо стремительно носилось по бумаге. При этом он так энергично тыкал пером в чернильницу, что его кончик долго не выдерживал и ломался. Бержерак чертыхался, искал новое, а, не найдя, бывало, выдергивал перо из собственной шляпы, очинял его и продолжал строчить.
Его сослуживцы делали вид, что ничего не замечают. Если бы на месте Сирано был кто-то другой, в его рукопись заглядывали бы из-за плеча, отпускали бы двусмысленные шутки. Но Боже упаси шутить с де Бержераком! Вон как он тычет пером в чернильницу и так же орудует шпагой.
…Во всей роте, да, пожалуй, и во всем Париже, один только Анри Лебре знал правду о происхождении своего друга и о том, что при рождении родители нарекли его Савиньеном — в честь покойного деда, державшего в Париже рыбную лавку… Знаменитый француз не был аристократом. Сирано — в действительности не имя, а фамилия…
Впрочем, наш герой не спешил разубеждать окружающих в своем дворянском происхождении и некоторые основания для этого имел. Дело в том, что дед его, еще в середине XVI века поставлявший рыбу в аббатство Сен-Дени и даже ко двору, в 1582 году купил в долине Шеврез сразу два поместья — Мовьер и Суфоре, которые входили прежде во владения дворянской семьи Бержераков. Именно этот факт дал деду Савиньену Сирано право присоединить к своему имени желанное де Бержерак. Кроме того, в названии «Бержерак» есть что-то гасконское, и поэту всю жизнь нравилось выдавать себя за гасконца.
Почтенный торговец знал свое дело и вел его с завидным умением и твердостью, поэтому, когда в 1590 году Господь призвал его к себе, четверо детей стали законными наследниками значительного состояния. Старший, Абель, не был обделен ни здоровьем, ни статью, чего не скажешь о его деловой хватке. Женился он поздно, только в 47 лет, впрочем, весьма удачно — на дочери казначея Эсперансе Белланже. Однако и этот поворот судьбы не принес ему благоденствия. Эсперанса родила мужу шестерых детей, Савиньен-младший появился на свет в 1619 году. Кстати, последнего ребенка Абель принял на руки, уже перешагнув 60-летний рубеж…
Шло время, дети подрастали, расходы увеличивались, а положение дел — ухудшалось. Продолжать жить в Париже стало невозможно, и Абелю Сирано ничего не оставалось, как передать и торговлю, и дом брату Самюэлю и перебраться с женой и детьми в купленное когда-то отцом поместье Мовьер. Там, вдалеке от столицы, жизнь была не в пример дешевле.
Для юного Савиньена тем временем началась пора ученичества. Его первым наставником стал приходской священник. В науках святой отец разумел не много и вдобавок был типичным педантом. Именно это обстоятельство достаточно рано выявило вольнолюбивый нрав мальчика — зубрежке и лицемерному почтению он предпочитал… розги.
В отрочестве судьба подарила Савиньену верного друга, однокашника Лебре. Это трогательное мальчишеское братство они пронесли через всю жизнь, а Лебре служил памяти Сирано и после его смерти. Немного времени понадобилось не по годам пытливому Савиньену, чтобы понять — такая учеба мало что ему даст. И он решил убедить отца, что у священника он вряд ли научится чему-нибудь путному. Одновременно с ним подобную же тактику в отношении своих родителей выбрал и Лебре. Их усилия увенчались успехом, и в 1631 году Абель Сирано отправил сына учиться в Париж. Следом за ним туда поехал и верный товарищ.
Все сложилось как нельзя лучше: дедовский дом, в котором жила теперь семья его дяди, с радостью распахнул для родственника двери. Кузены и кузины не давали Савиньену скучать, особенно он сблизился со своим ровесником Жерменом. Помимо городской усадьбы Самюэлю Сирано — в виде приданого за женой — досталась еще и загородная, в предместье Саннуа. И вся компания вместе с племянником Савиньеном туда любила наезжать…
…Однако пришло время вспомнить и о цели приезда. Бержерак и Лебре решили было поступать в престижный коллеж Дорман, расположенный в Латинском квартале. Руководил учебным заведением некий Жан Гранжье, весьма эрудированный ученый, автор французских и латинских трактатов. Но и тут Савиньену не повезло — в аудиториях витал все тот же дух схоластики, даже в уставе было записано, что воспитанники «не предаются забавам, говорят только на латыни и повинуются железной дисциплине». Словом, натерпевшийся в молодые лета от педантов Сирано не мог, в конце концов, не превратиться в вольнодумца. Пройдет не так уж много времени, и он сочинит комедию с характерным названием «Одураченный педант», для которой не испытает недостатка в материале. В пьесу выведен карикатурный персонаж, «коллежская крыса», «скупой и гнусный» старик по имени Гранже. Автор мог бы удалить из фамилии Гранжье не одну букву, а все семь — все равно прототип узнаваем.
А пока жаждавшему знаний юноше приходилось заниматься самообразованием. Отец, чтобы помочь ему в этом, даже продал все поместья и вновь поселился с домочадцами под Парижем (Савиньен, несмотря на это, до конца жизни называл себя «де Бержераком»). В 1638 году коллеж был, худо-бедно, окончен. В «багаже» выпускника осталось превосходное знание древних языков и литературы и репутация завсегдатая кабачков и трактиров литературной богемы.
Окончив учебу, Анри Лебре по настоянию и протекции отца записался в королевскую гвардию. За ним последовал и Савиньен. Молодому философу, лишенному мощной родительской поддержки, военное поприще сулило и приличное жалованье, и перспективы. Друзья попали в роту господина де Карбона де Кастельжалу. Командир происходил из знатного гасконского рода, и все подразделение состояло преимущественно из его земляков. Впоследствии к ним «по недоразумению» припишут и Бержерака. Тем более что он был таким гордецом и забиякой, что один стоил целой армии гасконцев…
Ни дня без поединка
Эта «агрессивная» грань личности Савиньена Сирано де Бержерака прославила его чуть ли не больше, чем литературные занятия. Лебре много лет спустя вспоминал: «Дуэли, которые в то время были, пожалуй, единственным и наиболее быстрым средством прославиться, тут же снискали ему такую известность, что гасконцы… взирали на него как на истинного демона храбрости и числили за ним столько поединков, сколько дней он находился на службе».
Писал Сирано в неполные 20 лет, преимущественно картели — «официальные» вызовы на дуэль. Справедливости ради надо сказать, что сам он не так часто затевал ссоры и по крайней мере в половине «своих» поединков выступал как секундант. Но и это было делом ответственным и небезопасным. Формально благородное «выяснение отношений» между дворянами во Франции тогда уже строго воспрещалось. Однако никакие указы, угрозы и кары не останавливали тех, кто по сто раз на дню считал себя оскорбленным. Даже принцы крови, как известно, погибали на дуэлях… Конечно, часто они затевались из-за пустяков, косого взгляда или просто по блажи. Попадались, наконец, бретеры, для которых игра со смертью составляла единственный смысл жизни. Но Савиньен Сирано де Бержерак, вопреки мнению многих, к ним не принадлежал.
Иное дело, что он любил риск и охотно сопровождал друзей и знакомых, которым могла угрожать какая-либо опасность на улицах Парижа. В таких случаях дворянин приглашал в спутники одного или нескольких верных и отважных друзей (если таковых не находилось, «эскорт» попросту нанимался). Теофиль Готье писал о тех, кто всегда готов был обнажить шпагу за умеренную плату, так: «…грудь колесом, ноги циркулем, плащ через плечо, шляпа до бровей, клинок длиннее голодного дня». Излишне и говорить, что Сирано к ним не относился. Он обнажал свою шпагу исключительно по дружбе. Еще при его жизни в фонд столичных легенд вошел такой эпизод, много позже использованный в одной из ключевых сцен ростановской пьесы. Мушкетер и поэт Франсуа Линьер, автор множества злых и метких эпиграмм, чрезвычайно разозлил одного вельможу. Тот, оскорбленный до глубины души, нанял целую сотню головорезов, чтобы разделаться с обидчиком. Линьер, не долго думая, решил выступить против «мстителей» — вдвоем с одним из своих друзей…
