рак предстательной железы. Он знал, что смертельно болен. Держался мужественно. Терпел боль, не просил делать ему обезболивающие уколы. Говорил:
— Я же солдат.
Он скончался 3 августа 1968 года.
Он прожил семьдесят два года, из них пятьдесят четыре — в военной форме.
Смерть встретил без страха. Жалел, что так и не успел увидеть свою книгу. Ему предлагали разные названия. Он все отверг, сказал: слишком пышно. И назвал ее просто — «Солдатский долг». Лучше, пожалуй, не скажешь.
Парад Победы и судьба победителей
После того как Красная армия перешла в контрнаступление и начала громить врага, Сталин окончательно пришел в себя и обрел прежнюю самоуверенность.
«После наших побед Сталин ходил буквально как петух, грудь колесом, смотрел на всех свысока, и его нос задирался высоко в небо, — вспоминал Хрущев. — Я только подчеркиваю тут разницу с прошлым: я же видел Сталина и когда приближалась война, он ходил тогда как мокрая курица».
И к своим полководцам вождь стал относиться несколько иначе. Он больше от них не зависел. И он спешил напомнить им, насколько они зависели от него.
Во время войны он бывал даже снисходителен к военным. Начальник Главного артиллерийского управления Николай Дмитриевич Яковлев присутствовал в кабинете вождя, когда Поскребышев доложил, что прибыл вызванный Сталиным генерал.
— Пусть войдет, — распорядился вождь.
Но появившийся генерал с трудом держался на ногах. Запах спиртного завершал картину. Ухватившись за край стола, он пробормотал, что явился по приказанию. Все затаили дыхание, ожидая невероятной вспышки гнева.
Но Сталин мягко спросил:
— Вы как будто сейчас нездоровы?
— Так точно, — выдавил из себя генерал.
— Тогда мы встретимся с вами завтра, — сказал Сталин.
Когда генерал вышел, Сталин заметил:
— Товарищ сегодня получил орден за успешно проведенную операцию. Что его вызовут в Ставку, он, естественно, не знал. Ну и отметил на радостях свою награду. Так что особой вины в том, что он явился в таком состоянии, считаю, нет...
Потом настали другие времена.
Однажды Сталин вызвал к себе, того же Яковлева и командующего артиллерией Красной армии главного маршала артиллерии Николая Николаевича Воронова.
Внешний вид бравого маршала Воронова обычно вызывал у Сталина доброжелательную реакцию (см. Военно-исторический журнал. 2002. № 12). А тут, держа потухшую трубку в руке (это, как все знали, показатель дурного настроения), он молча прохаживался по кабинету.
Яковлев и Воронов стояли по стойке «смирно». Суровый взгляд Сталина уперся в грудь высокого Воронова и, естественно, в ордена начальника артиллерии Красной армии. И вождь вдруг недовольно произнес:
— Зазнались, орденов нахватали!..
Фраза показалась неуместной, как будто не он сам раздавал ордена своим маршалам. Но в ней отразилось некое беспокойство вождя: а вдруг боевые маршалы и генералы, увенчанные воинской славой, станут менее управляемыми?
Маршала артиллерии Яковлева после войны арестовали...
Сталин теперь не упускал возможности напомнить, что без его ведома ничего делать нельзя.
«Осенью 1944 года до некоторых офицеров генштаба, в том числе и до меня, — писал генерал-лейтенант Павленко, — дошли слухи о том, что в одной из комнат, примыкавших к кабинету нового заместителя наркома обороны Булганина, работает группа офицеров. Она ищет «вредительство» в двух артиллерийских уставах, утвержденных Жуковым».
Офицеры поработали не зря, и в декабре Сталин сделал замечание начальнику Генштаба и начальнику оперуправления за то, что изданы два артиллерийских устава в нарушение установленных правил.
Разбор этого дела, вспоминал генерал Штеменко, Сталин устроил на заседании политбюро. Командующий артиллерией Красной армии главный маршал артиллерии Воронов представил 29 мая 1944 года — Боевой устав зенитной артиллерии, а 18 октября 1944-го — Боевой устав артиллерии Красной армии. Оба устава утвердил Жуков, как заместитель наркома обороны.
Сталин, выступая, сказал:
— Проверка показала, что эти уставы в связи с поспешностью, допущенной при их утверждении, имеют серьезные пробелы, они не учитывают ряда новых систем орудий и не увязаны с планом принятия уставов артиллерии Красной армии. Устав — это не приказ, имеющий силу на короткий срок. Устав — это свод законов для Красной армии на годы. Поэтому требуется перед утверждением устава тщательная его проверка с вызовом товарищей с фронта. Товарищ Воронов пренебрег этим методом выработки и представления уставов, а маршал Жуков забыл об этом...
Сталин отменил подписанные Жуковым приказы и продиктовал новый приказ, в котором говорилось:
— Обязываю маршала Жукова впредь не допускать торопливости при решении серьезных вопросов.
Сам Георгий Константинович впоследствии говорил, что отношение Сталина к нему стало меняться именно с конца сорок четвертого. Появились упреки в «зазнайстве» и «отсутствии большевистской скромности». Война заканчивалась, и присущая вождю подозрительность в отношении военных брала верх.
Будущий президент Франции, а тогда лидер временного правительства только что освобожденной от нацистской оккупации страны, генерал Шарль де Голль, который приезжал в Москву в декабре 1944 года, запомнил, как Сталин обращался со своими военными.
Генерал прилетал в Москву в годы войны, чтобы договориться о совместной борьбе против Германии. Генерал понял, что за человек перед ним. На него Сталин произвел тягостное впечатление: «Приученный жизнью, полной заговоров, скрывать подлинное выражение своего лица и свои душевные порывы, не поддаваться иллюзиям, жалости, искренности, приученный видеть в каждом человеке препятствие или опасность, он был весь маневр, недоверие и упрямство. Молчал Сталин или говорил, его глаза были опущены, и он непрестанно рисовал карандашом какие-то иероглифы...»
Генерал де Голль не знал, что Сталину он не понравился.
«Сталин был невысокого мнения о способностях военных лиц в политической деятельности, — рассказывал Хрущев. — Его любимое слово «солдафон» означало наличие тупости, ограниченности, непонимания социальных условий, в которых живешь. Такое мнение распространялось им не только на наших генералов, но и на генералов всех стран, включая де Голля... Сталин относился к нему без особого уважения».
После обеда Сталин пригласил всех, в том числе летчиков из полка «Нормандия — Неман», посмотреть кино. Принесли фрукты и шампанское.
«Сам был крепко подвыпивши, его даже шатало, — вспоминал Хрущев. — Нам стало неудобно, мы переглядывались между собой. С нашей стороны там присутствовали при этом Берия, Маленков и я... Сталин обнимался с французами, пил сам и их спаивал. Французы могли подумать, что он пьяница. Нам этого не хотелось, хотя такое заключение было бы абсолютно правильным... Остановить Сталина вообще никто не мог, да никто и не пытался. Это ведь означало стать его личным врагом».
Во время торжественного обеда Сталин тридцать раз поднимался с места, чтобы выпить за здоровье
