Описывая эти подробности грабежа, газета «Новое время» свою корреспонденцию «Герои бомб и револьверов» кончила восклицанием: «Только дьявол знает, как этот грабеж неслыханной дерзости был совершен».
Тотальная мобилизация всех войск, полицейских сил, агентурной сети, повальные обыски, закрытие границ, сотни арестов, – но ни одного бандита не поймали ни в тот день, ни после него, ни одной копейки денег тоже не нашли.
Куда же бандиты делись, где же деньги очутились? Бандиты вернулись к «мирной» работе, которую они так великолепно сочетали со своей основной профессией (ленинское «сочетание легальной работы с нелегальной»), а деньги очутились под диваном бюро директора Тифлисской обсерватории, где Коба-Coco Джугашвили тоже занимался «мирным трудом» в качестве счетчика-наблюдателя. Через непродолжительное время деньги очутились в руках Ленина.
Вот этой «экспроприацией» и руководил Коба. Его обвиняли также, что он принял косвенное участие в убийстве тифлисского губернатора генерала Грязнова, князя Чавчавадзе, даже одного своего сотоварища в бакинской тюрьме, о чем еще будет речь впереди. Вот после этой тифлисской «экспроприации» оба – и Коба, и Камо – сумели пробраться за границу, где встретились с Лениным, надо полагать, для доклада о проведенной операции. Тем временем, поставленные в известность русским правительством заграничные органы уголовной полиции начали аресты среди большевиков-эмигрантов, когда те пытались обменивать награбленные рубли на иностранную валюту. Такие аресты были проведены в Париже, Мюнхене, Стокгольме и Женеве. Среди арестованных были будущие наркомы Литвинов и Семашко. Только после этих арестов партия, в том числе и ее большевистская фракция, узнала, что вооруженный тифлисский грабеж – дело рук учеников Ленина – Коба и Камо. Поскольку каждая попытка обменять рубли на валюту кончалась арестами, ЦК постановил сжечь оставшуюся сумму денег.
По требованию меньшевиков, ЦК, в котором после У съезда преобладали большевики, вынужден был обсудить вопрос и о самой тифлисской «экспроприации». Создается комиссия во главе с будущим наркомом иностранных дел Чичериным (тогда меньшевик), которая должна была произвести подробное расследование. Комиссия Чичерина очень скоро установила, что ученики Ленина не только организовали кровопролитное ограбление в Тифлисе, но что Камо подготовляет взрыв известного банка Мендельсона в Берлине, чтобы экспроприировать для Ленина на этот раз иностранную валюту. Комиссия Чичерина установила также, что большевики дали указания своим агентам приобрести специальную бумагу для производства фальшивых банкнотов. Некоторое количество такой бумаги уже было направлено через экспедицию германской социал-демократической газеты «Форвертс» (о чем, конечно, руководство газеты ничего не знало) в Куоккала (Финляндия), где жили тогда нелегально Ленин и Зиновьев.
Курьер вручил бумагу председателю «Технического бюро ЦК» Красину (члену «триумвирата»), которого он узнал по фотографии, предъявленной ему.
Ленин, пользуясь своим большинством в ЦК, сумел положить конец этим разоблачениям, предложив Центральному Комитету передать дело на доследование «Бюро иностранных сношений». (Троцкий потребовал, чтобы всем этим делом занялся II Интернационал, но это предложение не было принято.) Кроме того, изучением и расследованием дела об «экспроприации» в Тифлисе занялся и Кавказский союзный комитет РСДРП. Установив, что «экспроприацию» провели, в нарушение решений IV и V съездов, Коба и Камо, Кавказский комитет постановил исключить их из партии, как и всех остальных ее участников – социал-демократов. Имена не были названы публично, чтобы не выдать их полиции (В. С. Souvarine, там же, стр. 99-100).
Уже в Советской России в своей «Рабочей газете» от 18 марта 1918 года Мартов напомнил Ленину, что в состав его правительства входит «некий гражданин Сталин», хорошо известный из-за своего участия во всяких сомнительных предприятиях и исключенный из партии за тифлисскую «экспроприацию» (L. Trotsky, цит. пр., стр. 101). Скоро «Бюро иностранных отношений» ЦК «законсервировало» свое расследование, так как главный исполнитель тифлисской «экспроприации» Камо был арестован берлинской полицией по доносу видного большевика Житомирского, оказавшегося агентом русской полиции. Поскольку дело Камо могло привести не только к раскрытию всей кавказской сети «эксов», но иметь и катастрофические политические и уголовные последствия для всего большевистского руководства ЦК, Красин, через немецкого адвоката Камо, предложил Камо играть роль душевнобольного.
Камо эту роль так гениально сыграл, что превзошел действительно душевнобольных не только по симптомам самой болезни, но и по естественности ее проявления в поступках. Он топочет ногами, кричит, рыдает, бушует, рвёт на себе одежду, отказывается от пищи, бьёт надзирателей, бьется об стенку… Его сажают в ледяную камеру, но это не производит на него никакого впечатления. Его переводят в специальное отделение больницы, подвергают там в течение четырех месяцев самым различным испытаниям от тонких научных и до тяжких физических, но он не сдается. Он вновь отказывается от пищи, тогда его подвергают принудительному кормлению не по очень тонкому методу – во время такого кормления ему ломают несколько зубов. Он бушует дальше, рвет волосы, бьется об стенку, и вдруг гробовая тишина: удивленные надзиратели бросаются в камеру – его находят повесившимся, прямо в предсмертных судорогах его снимают с оконной решетки и приводят в себя. Новые «испытания», новые муки. Ему не дают жить, но не дают и умереть. Он пробует последний раз «перехитрить» и жизнь, и немецких «психоаналитиков»: заостренным куском кости он режет себе вену, и его находят без сознания в луже крови. Его опять приводят в себя. Он не сдается, но сдаются врачи. Тогда его переводят в дом для умалишенных, где испытания продолжаются дальше, но на этот раз уже при помощи исключительно физических пыток, которых действительно нормальный человек никогда не выдержит. Чтобы убедиться, что Камо не симулирует бесчувственность, ему под ногти закалывают иголки, выжигают тело каленым железом, – все это он переносит стоически, без всякой внешней реакции, словно он сам из железа.
Ученые авторитеты немецкой медицины засвидетельствовали, что Камо не симулирует, а безнадежный сумасшедший. Вот тогда, в конце 1909 года, немецкое правительство его выдало русскому правительству, которое направило его по месту преступления в тифлисскую тюрьму (в Метехский замок). Начались новые испытания, новые пытки, более жестокие и менее церемонные, чем у немецких педантов. Конечно, не такие жестокие методы, чтобы от них можно было умереть, но, как выражается Суварин, вполне достаточные, чтобы «сделать здорового человека сумасшедшим». Однако Камо не сдается и на этот раз. Тем не менее, его отдают под военный суд в Тифлисе. На заседаниях суда он сидит совершенно безучастно и спокойно кормит крошками хлеба птичку, которую он приручил в камере. Он убедил суд, что судить его также бессмысленно, как бессмысленно судить птичку, которую он кормит. Суд отменяется, и его переводят в больницу, в отделение душевнобольных для продолжения испытания.
В августе 1911 года при помощи члена группы «эксов» Коте Цинцадзе он подготовляет побег. Побег из Метехского замка считался делом абсолютно безнадежным. Камо решил доказать обратное. Он распилил свои кандалы и оконные решетки, спустился по на скорую руку сплетенной тонкой веревке в реку Кура, но веревка сорвалась и Камо упал на скалу с такой силой, что потерял сознание. Однако сказалась долголетняя «закалка» «сумасшедшего», он быстро пришел в себя, перехитрив погоню, бежал в Батум, а там пробрался на один из пароходов, залез в трюм и «зайцем» отплыл за границу. Через неделю-две он был гостем Ленина в Париже. Ленин его накормил, переодел, проинструктировал и направил на Балканы для выполнения нового задания – переправлять оттуда оружие на Кавказ для новых «экспроприации». Его арестовывают в Константинополе, но из-за поручительства грузинских монахов освобождают. Камо переезжает в Софию, но и там он «попался», был арестован, однако благодаря помощи известного болгарского революционера и друга Ленина Благоева ему удается бежать. При проведении очередной «операции» турки задерживают его вновь на небольшом судне, весь багаж которого состоял из бомб разных калибров. Но он опять выкрутился или откупился и переехал в Грецию. Когда касса партии начала пустовать, Ленин отозвал Камо с Балкан и отправил на Кавказ для организации новой «экспроприации». Камо благополучно прибывает в Тифлис, собирает старую банду на новое дело. В сентябре 1912 года Камо и его банда совершают новое смелое нападение на денежную почту на Коджарском шоссе. Почту сопровождал чуть ли не целый эскадрон казаков, завязался жаркий бой, в результате которого были убиты семь казаков, перебита почти вся банда, а ее главарь Камо, хотя и остался невредим, но вновь очутился в том же Метехском замке. Военный суд четырежды приговаривал его к смертной казни. Своему соседу по камере и соратнику К. Цинцадзе он пишет записку, что он абсолютно спокойно встретит смерть… «На моей могиле уже давно должна была вырасти трава в несколько аршинов. Смерти никому не миновать, но я попробую еще раз мое счастье. Старайтесь любыми средствами организовать побег. Быть может, нам удастся еще раз посмеяться над нашими врагами. Поступайте по собственному разумению. Я готов на всё». (В. С. Souvarine, там же, стр. 103). Побег не состоялся. Но, как замечает Суварин, начальство питало скрытую симпатию к Камо за его беспримерные по храбрости, дерзости и хитрости криминальные подвиги и поэтому умышленно затягивало оформление формальностей, связанных с казнью Камо. Оно ожидало всеобщей амнистии в связи с предстоящим через год трехсотлетием дома Романовых, чтобы подвести Камо под эту амнистию. Так и случилось. Камо был в следующем, 1913 году, амнистирован заменой смертной казни двадцатилетним заключением в каторжной тюрьме, откуда его освободила революция 1917 года.
