— Ничего страшного… Наполеон тоже окружил себя при создании своей директории незначительными людьми…
Кончились все его выступления тем, что над Гитлером начали откровенно смеяться, и военный руководитель «Союза борьбы» подполковник Крибель с улыбкой говорил очередному визитеру из Берлина:
— Никакого руководящего поста Гитлер не получит! Да и зачем он ему? У него в голове только одна пропаганда!
— Кто будет нам чинить малейшие препятствия, того мы немедленно расстреляем. Вожди уже теперь должны наметить лица, которые надо будет уничтожить. Для устрашения следует сейчас же после переворота расстрелять хотя бы одного человека!
Атмосфера становилась все напряженнее, Гитлер продолжал неистовствовать, и по Мюнхену поползли слухи о готовившемся перевороте. 6 ноября 1923 года уставший от бесконечных нападок на него правых фон Кар встретился с начальниками военных союзов и фон Лоссовом, запретив им даже думать о перевороте.
— Выступление начнется тогда, — жестко заявил он, — когда все будет готово. Приказ к выступлению могу отдать только я…
Один из рвавшихся в бой офицеров с недоумением взглянул на сидевшего напротив фон Лоссова — пожав плечами, тот произнес свою знаменитую фразу:
— Мой бог, я готов выступить, но только тогда, когда у меня будет пятьдесят один процент вероятности успеха!
* * *
— Хватит, Адольф, — оборвал его причитания Эккарт, — мы не на митинге…
— И что же нам теперь делать? — нахмурился Гитлер.
Эккарт усмехнулся, и в следующее мгновенье Гитлер услышал от него то, чего так хотел и боялся услышать:
— Выступать, что же еще… Если, конечно, — с многозначительной улыбкой продолжал Эккарт, — ты не хочешь, чтобы Кар опередил нас…
Гитлер не хотел, и с этого дня группа заговорщиков, в которую вместе с Гитлером входили Геринг, Рем, Г. Штрассер, Гесс и Штрайхер, с утра до вечера заседала в уединенных комнатах «Бюргербройкеллера». Часто бывал там и Гиммлер, безработный агроном, возмечтавший стать офицером. Как говорили о будущем палаче народов, он мог упасть в обморок от вида зарезанной у него на глазах курицы, но в то же время был напрочь лишен жалости и сострадания. Завсегдатаем пивной стал и начальник мюнхенской криминальной полиции Вильгельм Фрик. Это был честный и беззлобный человек. Именно он добился того, что Людендорфу, которому был запрещен въезд в Мюнхен, разрешили поселиться в столице Баварии. С его помощью получили поддельные паспорта и вернулись в Германию и убийцы Маттиаса Эрцбергера. Фрик мечтал о возрождении монархии в Баварии и очень надеялся на то, что с помощью Гитлера осуществит свою мечту.
Штрассер предлагал выступить против коммунистической Пруссии и «красного» севера и таким образом спровоцировать власти Баварии на восстание. Гитлер колебался, все еще надеясь на выступление под знаком государственной власти Баварии. Он снова встретился с триумвирами, но все было безрезультатно. Что, говоря откровенно, выглядело странным: если фон Кар на самом деле собирался идти на Берлин, то совершенно непонятно, почему он держал на расстоянии Гитлера. Союзники в таких делах всегда нужны. Он отправлялся не на увеселительную прогулку по Баварским Альпам, и штурмовики Гитлера пригодились бы в уличных боях.
Объяснение подобному поведению генерального комиссара Баварии может быть только одно: либо он не собирался выступать и всячески тянул время, намереваясь в конце концов спустить всю эту эпопею с восстанием на тормозах, либо договорился с начальником «Союза борьбы» Людендорфом обойтись в святом для всякого монархиста деле уничтожения республики без Гитлера — без своих штурмовиков он ничего не стоил.
Так ничего и не добившись от триумвиров, Гитлер вместе с другими лидерами «Союза борьбы» решился на выступление. Он не мог допустить, чтобы повторилось первомайское фиаско. С какими бы глазами он появился после нового позорного поражения перед рвавшимися в бой голодными штурмовиками, которых он сам к этому бою и готовил? О какой революции он мог бы говорить, откажись он от того самого похода на «новый Вавилон», о котором постоянно твердил своим восторженным поклонникам?
В конце концов Гитлер дрогнул. Связавшись с канцелярией Кара, он попросил назначить ему 8 ноября встречу с ним, намереваясь уговорить его на совместное выступление. Неизвестно, как бы развивались дальнейшие события, если бы Кар принял его. Однако тот обиделся на лидера нацистов за то, что тот не явился к нему на важное совещание, и не стал с ним встречаться. В довершение ко всему 8 ноября фон Лоссова посетил граф Гельдорф, адъютант руководителя «Стального шлема» Дастюрберга. Судя по всему, он и сообщил генералу, что в Берлине никто не решается выступить против республики. Потерявший терпение фон Лоссов довольно витиевато заявил:
— Мы не намерены застревать вместе с Севером в болоте. Если у Севера нет воли к жизни, то, в конце концов, желаем мы этого или нет, это должно в той или иной форме привести к отпадению!
— Все, Адольф, — подвел он итог, — больше ждать нельзя! Или мы, или они!
Через час заговорщики разработали новый план восстания. Выступление было намечено на 8 ноября, поскольку в этот день фон Кар собирался выступить со своей программной речью в пивной «Бюргербройкеллер» перед баварскими промышленниками. Гитлер должен был ворваться в зал, арестовать Кара и объявить о начале «национальной революции».
Вечером 8 ноября Гитлер облачился в свой лучший костюм и, нацепив Железный крест, вместе с Дрекслером отправился в пивную, куда должны были подтянуться вызванные им штурмовики. По дороге Гитлер спросил пребывавшего в полном неведении слесаря:
— Ты умеешь молчать, Тони?
Озадаченный слесарь кивнул головой.
— Так знай же, — торжественно продолжал Гитлер, — что мы едем не во Фрейзинг! В половине девятого я начинаю!
Когда до туго соображавшего слесаря наконец дошло, что они едут отнюдь не на безобидное собрание в пригороде Мюнхена, а начинают поход на Север, он не нашел ничего лучшего, чем сказать: «Желаю тебе успеха…».
В зале было полно народа, и Гитлер принял парадоксальное на первый взгляд решение. Он подозвал к себе полицейского офицера и под предлогом пресечения возможных беспорядков приказал ему очистить вестибюль. Даже не предполагая, для чего он наводит порядок, тот повиновался.
Через минуту в пивной появилась «ударная бригада» Гитлера и установила на входе два пулемета. Гитлер достал пистолет и в сопровождении штурмовиков вошел в зал. Трудно сказать, отдавал ли он себе отчет в том, что делает (по словам очевидцев, Гитлер напоминал в ту минуту помешанного). Лидер нацистов подошел к трибуне, с которой выступал Кар, вскочил на стул и выстрелил в потолок. Спрыгнув со стула, он решительно направился в сторону Кара. Ему преградил дорогу один из полицейских. Гитлер, приставив к его виску пистолет, скомандовал:
— Руки вверх!
Передав полицейского боевикам, Гитлер поднялся на трибуну, где в полной растерянности стоял побледневший фон Кар.
— Все, — истерично прокричал Гитлер, — национальная революция началась! В зале находятся шестьсот вооруженных людей, и никому не позволяется покидать зал. Если сию же минуту не наступит тишина, я прикажу поставить на хорах пулеметы. Казармы рейхсвера и полиции заняты моими штурмовыми отрядами, и очень скоро они придут к нам на помощь под знаменем со свастикой!
Никто и не думал сопротивляться, поскольку зал действительно был занят вооруженными до зубов боевиками. Бездействовала и полиция. Ее начальник Пенер пребывал на дружеской ноге с Гитлером и обещал ему свою полную поддержку. Что же касается доктора Фрика, его правой руки, то он внимательно следил за тем, чтобы полиция не мешала Гитлеру.
После некоторой паузы Гитлер приказал фон Кару и сидевшим недалеко от трибуны фон Лоссову и начальнику полиции Зейсеру следовать за ним. Под конвоем штурмовиков триумвиры покорно пошли за Гитлером.
Однако последовать этому отчаянному совету было сложно по той простой причине, что ни у кого из арестованных Гитлером людей не было оружия. Но даже если бы оно у них и было, вряд ли они осмелились бы пустить его в ход. В этом не было нужды: они обладали куда более мощным оружием, нежели примитивный пистолет, — хитростью! Шедший последним фон Лоссов шепнул своим соратникам:
— Ничего не бойтесь! Будем играть комедию!
В зале недовольно зашумели. Обывателям не очень понравилось столь откровенное унижение первых лиц Баварии. Еще минута — и в ход пошли бы тяжелые пивные кружки, которыми были заставлены столы. Однако Геринг сумел предупредить возмущение.
— Прекратите орать! — проревел он голосом, не предвещающим ничего хорошего. — А для самых непонятливых повторяю: национальное восстание началось, имперское и баварское правительства низложены, и там, — указал он рукой на дверь, за которой скрылись Гитлер с компанией, — сейчас будет создано временное правительство Германии…
