В один из октябрьских дней 1939 года Остер приехал к Сасу домой и сказал ему: «Нет, пока до этого еще не дошло. Сейчас они разрабатывают планы наступления только через Бельгию. Если что–то изменится, я тебе немедленно сообщу». Спустя две недели он снова приехал к Сасу и с грустью сказал: «Ты был прав. Теперь настал черед Голландии». Сас сообщил об этом Рейндерсу, и с этого момента его отношения с Верховным главнокомандующим стали непрерывно ухудшаться. Генерал просто отказывался верить, что такое могло произойти, тем более что Сас не раскрывал источник этих сведений, говоря лишь, что это высокопоставленный офицер из ОКВ, которому «совесть больше не позволяет продолжать работать на шайку бандитов». Все возрастающие скептицизм и пренебрежение Рейндерса по отношению к Сасу передавались и его подчиненным и, что было особенно неприятно, руководителям разведки, которые непосредственно получали передаваемые Сасом донесения и давали по ним заключения. Когда в то время в Германию приехал из Голландии подполковник Джисберт Ходенпил, Сас лишь случайно узнал об истинной цели его приезда. По приказу руководителя разведки полковника ван де Пласке, Ходенпил под видом обычной инспекционной поездки специально прибыл для того, чтобы выяснить достоверность посылаемых Сасом донесений. По результатам проверки он сообщил из Берлина, что сообщения Саса слишком преувеличены и в них чрезмерно «сгущаются краски», а потому к ним не следует относиться всерьез.
Сас решил окончательно во всем разобраться и расставить все точки над «i». 5 ноября 1939 года он приехал в Гаагу и отстаивал свою точку зрения перед ван де Пласке, который дал Сасу самые серьезные заверения о своем полном доверии к нему. Более откровенным, даже можно сказать слишком, был адъютант военного министра капитан Крулс, который прокричал Сасу: «Воспринимать все это всерьез? Да посмотрите сюда!» И Крулс показал ему секретную папку с разведывательными донесениями, в которой были подшиты и сообщения Саса – на полях их были сделаны ироничные восклицания и пренебрежительные реплики. Позже Сас узнал, что на всех его донесениях была нанесена короткая резолюция в виде строчки, гласившей, что сообщения военного атташе в Берлине «не заслуживают доверия»[52].
Сас решил, что с него довольно, и, вернувшись в Берлин, приготовился подать рапорт об отставке. Приехав в немецкую столицу рано утром 7 ноября, он нашел дома срочный вызов на встречу с Остером. Рядом с домом последнего стоял служебный автомобиль, а Остер, что было также неожиданно, был в военной форме. Сказав Сасу, что он должен срочно уехать из города, и пригласив его наскоро позавтракать, Остер сообщил, что наступление на Западе запланировано на 12 ноября и что оно будет осуществляться через Голландию. Сам же он, по его словам, ехал на Западный фронт, чтобы встретиться с Витцлебеном и другими генералами и убедить их осуществить переворот и таким образом сорвать запланированное наступление. «Шансы минимальные, – сказал Остер. – Но ты в любом случае предприми все меры, которые сможешь». Остер имел в виду, что Сас должен вернуться в Гаагу и сделать все, чтобы вооруженные силы Голландии были приведены в повышенную боевую готовность.
Сас, чтобы не терять ни минуты, позвонил жене, которая была еще в Гааге, и сказал, чтобы она в предварительном порядке приняла нужные меры, оповестив кого необходимо о грозящей опасности. Сам он прибыл в Гаагу утром 8 ноября и немедленно принял участие в заседании «малого министерского совета» в составе премьер–министра Йонкхеера де Гира, министра иностранных дел ван Клеффенса, военного министра Диксхорна и генерала Рейндерса. Позже Сас понял, что его выступление на заседании было слишком возбужденным и эмоциональным, а потому не произвело должного эффекта. Все присутствовавшие, за исключением Диксхорна, отнеслись к словам Саса скептически и даже позволили себе довольно пренебрежительные замечания в его адрес.
Когда Сас обнаружил на следующий день, что ничего не предпринимается и все остается по–прежнему, его начали терзать муки совести, и он задавал себе лишь один вопрос: сделал ли он все, что мог. Видя, что ничего не изменилось и 10 ноября, он стал отчаянно перебирать все имевшиеся возможности. Он позвонил одному за другим командующему военно–морскими силами адмиралу Фюрстнеру и бывшему военному министру Колийну. Последний, надо полагать, был несколько напуган тем напором, с которым говорил Сас, и, как считал Сас, после их разговора позвонил Рейндерсу, чтобы сказать, что военный атташе в Берлине находится в крайне взвинченном и нервозном состоянии и поэтому на его слова не следует обращать внимания. Тогда Сас отправился в Генеральный штаб, чтобы побеседовать с генералом ван Оорсхотом. Этот разговор не дал положительных результатов; произошел обмен резкостями, и Сас, уходя хлопнув дверью, воскликнул: «Хорошо! Теперь я пойду к королеве». Во дворце он встретил своего друга полковника Паффа, который был адъютантом королевы и ответственным за контакты с главнокомандующим вооруженными силами. Пафф выслушал Саса благожелательно и вместе с ним дожидался в приемной аудиенции у королевы. Однако в это время появился адъютант королевы генерал ван Эльмет, который сообщил, что Рейндерс передал по телефону приказ, чтобы Сас не встречался с королевой Вильгельминой. Сасу не оставалось ничего другого, как уйти, но он передал всю информацию полковнику Паффу, который впоследствии сообщил ее королеве[53].
Наступило 12 ноября – и ничего не произошло! Сас, судя по всему, легко отделался, получив лишь выговор от военного министра за свой визит к Колийну. Однако не могут не вызывать сочувствие его волнения и переживания в течение ближайших недель – ведь Сас прошел сквозь настоящее чистилище. Вернувшись в Берлин, он продолжал направлять в Гаагу получаемую от Остера информацию о датах наступления на Западе, которые Гитлер назначал, а потом переносил. Сас при этом хорошо осознавал, что с каждым новым ложным сигналом тревоги доверие к его информации и к нему лично неуклонно падает. В подшивках донесений разведывательного ведомства в Гааге продолжали встречаться едкие замечания об «испуге 12 ноября». Раздражение Саса все нарастало, и 5 декабря 1939 года он направил Рейндерсу запрос, в котором просил ясно и откровенно ответить, доверяют его донесениям или нет. На это он не получил никакого ответа. Когда Сас приехал в Голландию на рождественские каникулы, а также для того, чтобы доложить Рейндерсу о проделанной работе, Рейндерс сказал ему, что военный министр хочет назначить его заведующим отделом в своем министерстве. Когда же Сас напомнил главнокомандующему, что так и не получил ответа на свое письмо, тот закричал: «Черт побери! Опять эти разговоры о ваших контактах и сообщениях. Да я не верю ни одному слову! Вы мне сообщаете кучу всяких дат, ну и что, по–вашему, я должен со всем этим делать?»
И как бы сильно Рейндерс и те, кто разделял его точку зрения, ни ошиблись в конце концов в своих расчетах, нельзя не признать, что основания сомневаться в начале немецкого наступления в ближайшее время у них были. Начинать наступление поздней осенью казалось голландским военным, как и немецким генералам, таким же безумством. Погодные условия – сильная низкая облачность и густые туманы, набухшие от избытка воды реки и короткие дни – откровенно угрожали провалом осуществлению столь часто упоминаемого стратегического военного идеала Третьего рейха – молниеносной победы, блицкрига. Казалось верхом легкомыслия предполагать, что в Германии не примут во внимание вышеупомянутые обстоятельства; ведь немцы имели репутацию людей серьезных и основательных, которые принимают тщательно продуманные и взвешенные решения. Тогда мало кто осознавал, что все нормальные и разумные доводы не могут быть применимы к Гитлеру, который действовал по своей собственной, необычной и зачастую извращенной логике, бросая вызов всем доводам здравого смысла. В то время тем более трудно было предположить, что в военной области будут руководствоваться всякого рода «причудами» и идти на авантюры, поскольку после аншлюса внешнеполитические успехи Германии следовали один за другим, коли все и так идет хорошо, что зачем «мудрить»? Сас вернулся в Берлин после Рождества, поскольку Остер сообщил ему, что 26 и 27 декабря состоятся очень важные совещания, где будут обсуждаться планы наступления. Вернувшись в Гаагу, Сас сообщил Рейндерсу, что наступление перенесено на более поздний срок. Когда генерал снизошел до того, чтобы спросить: «На какой именно?», Сас ответил с некоторой иронией, и его ответ позволяет представить, что он в то время чувствовал: «Генерал, я удивлен вашим вопросом… Ориентировочно на 15 января этого года». Реакция Рейндерса была такой же, как и прежде; сообщение Саса не произвело на него никакого впечатления. Именно в те самые дни Рейндерс дал следующий ответ на предостережение об опасности, полученное из высших эшелонов бельгийских военных кругов: «Благодарю вас, но я этому не верю. Это просто война нервов».
