За почти два тысячелетия Танаис мог поглотить (безвозвратно) именно зыбучий песок. Это означало бы, что поиски бессмысленны. Но скорее всего он понял, что, вероятно, древние греки тоже кое-что знали о зыбучих песках, а значит, должны были поставить свой город-колонию на «недвижимом» месте. Может быть, его натолкнуло на это название сельца Недвигова?.. Как бы то ни было, подъезжая к нему, искатель догадывался, что городище может быть там.
Он нашел «окопы» в нескольких верстах от моря. И не окопы даже, а древние укрепления! Ошибки быть не могло: ведь он уже видел Ольвию около Очакова. А здесь вокруг был древний ров. Надо рвом угадывались расползшиеся остатки вала… Похоже на то, что и впрямь это исчезнувший Танаис.
Главное, Стемпковский нашел черепки битой посуды. Это была не турецкая посуда, как заверили его в Таганроге, а самая настоящая греческая посуда — осколки амфор. А еще археолог поинтересовался и разглядел монеты, которые в небольшом количестве были найдены в Недвиговке. Это были монеты Боспорского царства.
II самое главное: ему, военному, стало ясно стратегическое значение этого во всех отношениях удобного возвышенного места. Именно здесь мог стоять древний город.
Покинув Недвиговку и прибыв в Ростов, Стемпковский встретился с обладателями схожих находок — и с того же места!
Правда, некоторые находки были сделаны не в Недвиговке, но эти немногие исключения не показались искателю важными. Тем более что места эти тоже располагались в основной по течению Мертвого Донца. Археолог увидел монеты боспорского царя Савромата I (93 — 123 гг. н. э.), Котия II (123–132 гг.) монеты других царей I–III веков новой эры.
Возвращаясь через несколько месяцев с Волги Л. Стемпковский проехал тем же трактом. Он все же не поленился и обследовал все указанные ему любителями древностей места и убедился, что там тоже когда-то жили люди. Но наличие этих поселков (ни в одном из них он не обнаружил следов укреплений и городских стен) при большом городе как раз и говорило в пользу Недвиговки: именно там должен был когда-то кипеть жизнью Танаис.
Так он и написал в письме Ивану Павловичу Бларамбергу, одесскому археологу и нумизмату. Таким образом, задокументированное сообщение И. А. Стемпковского является первым упоминанием об открытии Танаиса, хотя и почти умозрительном. Что ж, и великий Шлиман через пятьдесят лет сначала напишет о том, как и где он раскопает свою Трою (напишет пухлую книгу!), а уж потом поедет и действительно раскопает древний город. Правда, книге Генриха Шлимана также сначала предшествовало путешествие его, дилетанта, на холм Гиссарлык, где он постоял, осмотрелся, поднял с земли некий черепок — и, даже не копнув лопатой, отправился в Париж.
Прошло тридцать лет. (И.А. Стемпковский через пять лет после того своего путешествия скончался молодым.) Возникли новые обстоятельства, так как наступило новое время.
Ради определенных, в том числе стратегических целей правительство Николая I стало дополнительно раздавать земли казачеству: близилась очередная война с Турцией, коими изобилуют и XVIII, и XIX века.
Лев Алексеевич Перовский, министр уделов, много полезного сделавший для развития археологии и сохранения древностей в России, подает докладную записку, прошение императору Николаю, где сетует на то, что на розданных землях казаки, во-первых, распашут городище в окрестностях Недвиговки, а во-вторых, все, что выворотит из земли плуг, употребят по своему усмотрению: драгоценности присвоят, а каменную кладку, если таковая имеется, растащат на строения. Пора раскопать городище, могущее оказаться Танаисом. Умный Лев Алексеевич намекнул и на то, что казаки кроме древних руин распашут и имеющиеся там во множестве курганы.
Великая жадность Николая I к древним сокровищам, которые он давным-давно особым указом повелел считать своею собственностью, дабы они «пополняли и обогащали музеум Эрмитаж», хорошо известна. Царь выделил три тысячи целковых на раскопки. И назначили руководителем раскопок Павла Михайловича Леонтьева, 30-летнего профессора Московского университета по кафедре римской словесности и древности. По счастливому совпадению Павел Михайлович оказался не только знаком с мнением И. А. Стемпковского, но и разделял его. И не только по вопросу о раскопках Танаиса. Впрочем, в добавление к высочайшему разрешению начать работы под Недвиговкой, государь повелел, «что посему главная цель всех предпринятых разысканий состоит в открытии художественных произведений древнего искусства» и прямым текстом передал через Перовского: копай курганы.
Законопослушный П. М. Леонтьев приступил к раскопке курганов. И ему страшно не повезло! В отличие от крымских и курганов черноморского побережья Кавказа, в отличие от царских курганов скифов курганы меотов и сарматов оказались разграбленными целиком. Пустые Ростовско-Таганрогские курганы только отняли время. У Леонтьева чесались руки на городище, а его заставляли копать и копать курганы… И в один прекрасный момент Павел Михайлович понял вдруг, что самодержец не удовлетворится его отчетом о том, как группа археологов натыкается на пустоту в одном кургане, другом, третьем… Гнев государя ему обеспечен в любом случае. Эх, семь бед — один ответ.
И Леонтьев, сняв часть рабочих с курганов, бросает их на раскопки городища Недвиговки. Таким образом, Нижнее Подонье обрело наконец заботливого археолога и честного историка. Потом Леонтьев станет знаменитым первооткрывателем Танаиса, а пока он самовольно закладывает первые раскопы на городище, которое предположительно может быть Танаисом. Получая отрицательные результаты с курганов, которые все еще продолжали копать, Павел Михайлович бросает на городище все новые и новые силы. Наконец, получилось так, что все основные группы рабочих трудились уже на городище.
Силы нужны были колоссальные. Ведь городище 225–240 м2, что составляло более десяти тысяч квадратных сажен, требовало не только затрат физического труда, но и умных рук, «вдумчивой лопаты», Тем более что, едва появились первые результаты раскопок, они оказались тоже не подарком. Вместо богатого древнего греческого города, ожидаемого на сем вычисленном месте, Леонтьев раскопал примитивную керамику, изготовленную без гончарного круга, грубую и невыразительную; раскопал кривые стены из необработанного, необтесанного камня, сложенные без всякого учета хоть каких-нибудь греческих традиций или законов строительства. Вместо мощных городских стен толщиной хотя бы метра в три — какой-то столь же примитивный вал из мелких камней, на крепостную стену совсем не похожий…
Может быть, конечно, Павел Михайлович и догадывался, что попал на позднейшее строительство, которое может и не иметь отношения к грекам, поскольку осуществлялось в те времена, когда в городе (или на остатках погибшего города) могли существовать какие-нибудь кочевники, предпочитавшие жить в кибитках, а есть и спать у костра. Но подобная неудача заставила его содрогнуться: все обстоятельства, словно сговорившись, были против полномасштабных и планомерных работ. Не везет так не везет — вот и весь сказ.
Найдены все же некоторые предметы и монеты. Но, во-первых, среди них нет ни одного и ни одной старше I века н. э. А во-вторых, где чернолаковая и краснолаковая керамика? Где античный размах? Понятно, что не Афины, понятно, что отдаленная северная провинция, но убожество ведь тоже имеет свои пределы. А он-то ожидал откопать — ну, пусть не шедевры античного искусства, но хоть одну мраморную колонну, один карниз…
Разочарованный П. М. Леонтьев делает категорический вывод: это не Танаис. Но тут ему доносят: нашли осколки мраморной плиты с надписью. Потом — другую надпись.
Сомнения исчезли. Да, оказалось, Танаис был такой, и только такой. Плита была вделана в стену башни и найдена под землей, среди обломков этой самой башни, в развалинах. И надпись на плите гласит: восстановлена башня и часть стены во времена царя Котия III, восстановлена в таком-то году стараниями такого-то.
Радость открытия — это радость, но разочарование осталось. И Павел Михайлович, размышляя о том, почему ожидания и действительность так сильно расходятся, хватается за спасительную мысль: ведь Страбон написал, что тот, прежний Танаис был разрушен боспорским царем Полемоном в самом конце I века до н. э. Значит, этот Танаис, город, рожденный лишь в I веке н. э., взял от прежнего только имя. «Уже одна кладка стен из необтесанных камней и чрезвычайно небрежная вполне убеждает, что тот Танаис, развалины которого мы имеем в Недвиговском городище, не только не есть греческий город хорошего времени, но и вообще не есть чисто греческий город. Греки никогда, даже в византийское время, не строили так дурно…» — написал потом Павел Михайлович. Это не тот Танаис, не полемоновский.
О послеполемоновском Танаисе не говорит ни один древний автор. И хотя раскопки доказали, что он все же существовал, следует думать, что тот Танаис, который был разрушен Полемоном, был где-то в другом месте.
