Закурили мы с комендантом базы предложенные им сигареты "Памир", выпущенные в 1948 году (запасы полувековой давности!) и стали думать. Долбить твердый, как бетон, бруствер или попытаться использовать ледовые особенности взлетной полосы.
Запустили двигатели. Я прижался к боковой кромке, сколько позволяет двигатель, после чего немного разогнав самолет, резко затормозил внутренними по развороту колесами, одновременно увеличил тягу крайнему внешнему двигателю. Получилось на редкость удачно: самолет за счет юза без напряжения (тряска отсутствовала) легко развернулся практически на месте.
Отрулив к началу полосы, я выполнил точно такой же разворот уже без сопровождающих и был готов к взлету. Мы взлетели и благополучно добрались до базового аэродрома, но на душе остался неприятный осадок. Конечно, если бы я вовремя вспомнил поговорку "доверяй, но проверяй", то сам бы прилетел сюда на самолете-разведчике и после осмотра аэродрома пришел бы к выводу о невозможности прилета и посадки здесь Ан-124, но тогда бы мы не узнали о его маневренных возможностях на заснеженных ВГІП. Вот так. "Верить никому нельзя", это крылатое утверждение особенно важно для летчика, командира экипажа. Ведь он находится в конце цепочки последствий от вероятных технических отказов и чужих ошибок.
Надо было продолжать полеты по программе летных испытаний, а поскольку зона находилась в нейтральных водах Баренцево моря, то очень скоро "Руслан" стал объектом домогательств со стороны натовских противолодочных самолетов РС-4 "Орион". С настойчивостью маньяков они сопровождали нас в каждом полете, часто приближаясь на недопустимо малое расстояние, чем здорово мешали выполнению режимов. На этом злоключения не закончились. В завершающем полете "поймали" помпаж одного из двигателей, но программа, слава богу, была выполнена".
Руководством ЛИиДБ было принято решение – Терскому возвращаться в Киев на 3-х двигателях, а за тех. составом и оборудованием отправили еще один "Руслан" под командованием Ю. В. Курлина.
Все шло благополучно до входа в Московскую воздушную зону. Не успели экипажи сделать стандартные доклады диспетчеру, как бортрадист самолета Курлина тревожным голосом запросил экстренное снижение по причине отказа двух двигателей. Можно представить себе состояние людей, находившихся на борту. А диспетчерская служба, которая получила в битком набитой самолетами воздушной зоне еще два "Руслана" с тремя отказавшими двигателями, была просто в шоке. Правда, в процессе снижения Курлину удалось запустить один из отказавших двигателей, и уже через час оба самолета заходили на посадку в Гостомеле.
Воспоминания О. П. Коршунов
ДВА Ан-124 НА ТРЕХ ИСПРАВНЫХ ДВИГАТЕЛЯХ
Терский на Ан-124 № 01–01 испытывал противообледенительную систему. Целый месяц – дело было в апреле – работали на аэродроме Оленегорске под Мурманском. Накануне первомайских праздников программа была успешно завершена. Как назло, в самом последнем полете отколовшийся кусок льда повредил лопатки двигателя. Решили не рисковать. Пусть Терский летит отдельно, а за сотрудниками послали "тройку" с экипажем Курлина.
— Курлин – "К нам присоединились несколько десятков, едущих в отпуск офицеров с семьями. Некоторые с грудными детьми. Выбираться оттуда тяжело, а всем хотелось попасть в Украину к празднику Первомая. И я закрыл глаза на "левых" пассажиров".
Курлин в Оленьем загрузился, и самолеты взлетели. Терский – первым, через 20 минут – Курлин. Толмачев дежурил на этот раз у себя в кабинете. Самолеты миновали Петрозаводск. Вдруг с КДП – "У Курлина отказ двух двигателей" – у которого на борту все люди!!! Лихорадочные переговоры с КДП:
— Машина горизонт держит?
— Нет. Снижается. Не хватает тяги.
— Какая скорость снижения?
— Полметра в секунду.
— Как далеко дотянут?
— Да могут и до Киева дотянут.
— Нет, опасно. Передайте, пусть выбирают ближайший аэродром и садятся. Что ближе всего? Москва? Свяжитесь – готовьте посадку.
Спустя несколько минут – новое сообщение: – Курлин запустил один двигатель. Летит на трех, и просит разрешения идти домой. Уверенно говорит, что дойдет нормально.
…Дело в том, что в авиации есть железное правило: отказавший в полете двигатель вновь не запускают. Вдруг там разрыв трубопровода, течет топливо, масло. Чревато пожаром! С другой стороны, Курлин – не мальчик.
…Да что там на борту, в конце концов, происходит??!.. Толмачев взял чистый лист бумаги: – Затребуйте параметры включенного двигателя – обороты, температуру, давление. И пусть сообщают их каждые три минуты.
На часах 16.32. Записал. Новая строка – записал. Еще одна… Параметры стабильные, не пляшут.
— Хорошо, пусть летит! — А сам в машину и на аэродром.
Примчался:
— Что?
— Так же идут. Терский впереди, Курлин сзади. Оба на трех.
— Когда посадка?
— Терский уже заходит, Курлин – через 20 минут.
А день – чудный, предмайский. Видимость, как говорят авиаторы, миллион на миллион. Бесконечная. На голубом небе ни облачка. Вот он Терский. Толмачев – с вышки КДП вниз:
— Володя, что?
— У нас порядок. У Курлина – "непонятки".
Появился и красиво сел Курлин. На трапе появился с улыбкой:
— Ну, братцы, эмоций полные штаны.
Оказалось: один двигатель действительно отказал. Через секунды автоматика самостоятельно его отключает. Но по инструкции полагается продублировать отключение вручную.
И бортинженер по ошибке "продублировал" другой двигатель. Вот и дали сообщение об отказе двух. Когда же разобрались, безбоязненно запустили исправный. А сообщать об ошибке в эфир накануне праздника не стали: бортинженера пришлось бы серьезно наказывать…
Случай произошел на самолета Ан-124 и над Баренцевым морем. Мы испытывали иротивообледенительную систему самолета. Загорелась приборная этажерка, в задней части кабины экипажа горел блок, формирующий высотно-скоростные параметры. Прошли соответствующие отказы, ложно засигналил "критический режим" – все это в сочетании с дымом создало достаточно высокую напряженность в кабине.
Источники возгорания обнаружили быстро, но завершить полет пришлось, используя показания скорости допплера и инерциальной системы.
Глухота
А в другом полете я оглох на полмесяца. Был наказан за собственное легкомыслие.
Нужно было срочно выполнить полет по достижению предельной скорости полета (она несколько выше максимально допустимой в эксплуатации) на самолете Ан-28. Режим можно выполнить только при резком снижении на максимальном режиме работы двигателей. У меня был насморк, и в результате – полная глухота. Это пример того, как не следует поступать, даже если ты большой патриот фирмы.
Мы исключили штопор
Каждое КБ гордится конструктивными находками, исключающими срыв самолета в штопор. Большое внимание этой проблеме уделял и О. К. Антонов. И наши самолеты, начиная с Ан-2 и имеющие автоматический предкрылок (Ан-14, Ан-14 м, Ан-28, Ан-32), при потере скорости входят в режим парашютирования с колебаниями по тангажу и не сваливаются на крыло.
Это великолепное качество дает право на хорошую рекламу, и одновременно появляется желание распространить это качество самолета на все режимы и полетные конфигурации. Но практически у каждого самолета есть режимы, на которых "вогнать" его в штопор можно. И если это так, то в инструкции летчику режим должен быть описан и даны рекомендации по выводу самолета из штопора. Это не будет противоречить рекламе из-за простоты вывода: достаточно отдать штурвал "от себя".
Самолет Ан-72. Его оборудовали противоштопорным парашютом, и это позволило мне доводить режим несколько дальше чистого сваливания. Если на границе сваливания противодействовать пульсирующим усилиям по крену, в какое-то мгновение можно оказаться вверх колесами (штопорное вращение).
Выход на предельный угол атаки при создании вертикальной перегрузки. Если этот угол превышен (угол атаки 32°…34°), самолет переходит в суперсрыв и неохотно, с запаздыванием выходит из него после отдачи штурвала "от себя". Этот режим характерен для самолетов с Т-образным оперением.
На Ан-28 сваливания с виража не происходит при точном пилотировании, а при неточном, при наличии скольжения – ахнуть не успеешь: самолет выполнит скоростную штопорную бочку с выбиванием гироскопических приборов.
При проектировании Ан-2М решено было освежить летные характеристики Ан-2, и эту работу поручили мне. Все было нормально кроме двух моментов:
— при торможении на взлетном режиме (крейсерская конфигурация) самолет выходит на очень большой угол тангажа, стрелка указателя скорости – на нуле. Заканчивается режим штопором. Для меня это было неожиданностью. Позже я прочитал в воспоминаниях Г. И. Лысенко – у него такой случай был при испытаниях Ан-2.
