Летом 1972 года неподалеку от мест, где ранее находились большие поселения старообрядцев, в глухой деревне Горьковской области на реке Ветлуге, Штейнберг приобретает дом. Отныне каждое лето мы проводим в деревне среди людей, которые со временем становятся частью нашей жизни, а впоследствии обретают бытие в творчестве Штейнберга.
Под Новый 1973 год мы в результате обмена переезжаем в двухкомнатную квартиру старого пятиэтажного дома, расположенного в самом центре Москвы, на Пушкинской улице.
В 1973 году Эдик очень остро переживает высылку А. И. Солженицына, подписывает открытое письмо в его защиту. В 1975 году Штейнберг примет участие в первой, после «бульдозерной», выставке в павильоне «Пчеловодство» ВДНХ, которая, видимо, была разрешена властями для того, чтобы спровоцировать публичное негодование зрителей в адрес художников-бунтарей. Вслед за выставкой покатилась волна разгромных газетных и журнальных статей.
Западная пресса группу «подпольных» художников 1960-х годов назовет «нонконформистами». В середине 1970-х годов, уже в эмиграции, коллекционер произведений «нонконформного» искусства Глезер организует ряд выставок в странах Западной Европы, в том числе на Венецианской биеннале 1977 года. Здесь будут экспонированы и работы Эдика Штейнберга.
В 1976 г., канун Рождественского сочельника 1976 года, в возрасте 62 лет, умирает мать Эдика, Валентина Георгиевна. Художник тяжело переносит эту утрату. Целая серия работ этого года продиктована ее смертью.
В 1978 году Штейнберг вместе с Владимиром Янкилевским получает право и дату на проведение персональных выставок в Горкоме художников-графиков на Малой Грузинской. (Здесь была в 1975 году организована секция живописи, которая почти на целое десятилетие оказалась «зоной-приютом» для художников-нонконформистов.)
В день, когда надо было завозить картины на выставку и делать развеску, у Эдика неожиданно подскочила температура – под сорок градусов. Ясно было, что Эдик остается дома, а я с картинами и друзьями еду в горком. К Эдику приехал Женя Шифферс и сказал, что будет его лечить и что он уверен: к открытию Эдик будет в форме.
Я же, абсолютно обескураженная и не имеющая никакого опыта по развеске картин, находилась в полном отчаянии. Витя Пивоваров и Илья Кабаков начали меня успокаивать, говорили, что все будет в порядке. Когда же внесли картины в зал с высоченными потолками и мы сделали попытку начать развешивать их традиционным способом, картины стали теряться в этом совсем не приспособленном для экспозиций помещении. На помощь мне стали стекаться приятели.
Неожиданно я предложила попробовать развешивать картины шпалерно. И вдруг стало создаваться единое пространство, выписываться почти фресковое поле. Я тут же вспомнила об экуменической капелле Марка Ротко, о которой когда-то писал в своем письме к Эдику Халупецкий, и о том виртуальном пространстве, которое предстало воображению Шифферса, когда он писал статью «Идеографический язык Эдуарда Штейнберга». Это виртуальное пространство стало вполне реальным.
Вернувшись домой около десяти вечера, практически организовав всю экспозицию, я нашла Эдика здоровым.
В неофициальных художественных кругах Москвы выставка стала событием, принципиально повлиявшим и на жизнь самого художника, ибо она сняла барьер внутренней изоляции, за которым он находился почти двадцать лет.
Необъяснимое, мощное, почти вулканическое чувство, переполнявшее Эдика и Володю, видимо, передалось людям и заразило многих приглашенных. На следующий день после вернисажа телефон у нас звонил не умолкая. Друзья и приятели, и просто знакомые хотели поздравить Эдика и не только поделиться с ним своими, в основном восторженными впечатлениями от картин, но и рассказать о той особой атмосфере, которая была на вернисаже. Говорили о массовом гипнотическом сеансе праздничного опьянения духа и ощущения личного участия в какой-то значительной акции.
За этим событием последовала организованная друзьями и не санкционированная советскими властями первая персональная выставка за границей (Стокгольм, галерея Händer). Мы понемногу выходили из долго тянувшегося критического материального положения.
В конце 1979 года в отдаленном районе Москвы в связи с тем, что Эдик не был членом Союза художников, он с большими трудностями и нервными затратами получает мастерскую. Переезд в мастерскую расширяет границы не только рабочего, но и художественного пространства: параллельно с живописью он начинает делать гуаши и коллажи на картоне.
Дружеский союз Кабаков–Пивоваров–Штейнберг к началу 1980-х годов начинает распадаться по принципиальным творческим соображениям. Штейнберг остается верен принципам метагеометрического искусства. Выставка «Москва–Париж» в залах Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина укрепляет его в правоте собственных художественных и экзистенциальных установок. В этот момент рождается внутренняя потребность оформить свои творческие интуиции. Так возникают философские тексты о трагичности истории и религиозном своеобразии русской культуры: «Письмо к К. С.» (Казимиру Севериновичу Малевичу) и «Записки с выставки».
В 1980-х годах Штейнберг неоднократно принимает участие в групповых выставках на Малой Грузинской.
В 1982 году утонул друг и ученик Штейнберга – художник Саша Данилов. В палитре художника появляется черный цвет. Впервые возникают и тема гибнущей деревни, и связанная с ней панорама живых и умерших персонажей. Элементы ранних фигуративных работ сталкиваются здесь с геометрическим пространством.
В 1983 году открывается персональная выставка Эдика в ФРГ, в Билефельде, также организованная по неофициальным каналам. Здесь впервые, помимо живописных работ, демонстрируются коллажи и гуаши. В организации этой выставки художнику оказали помощь его немецкие друзья: профессор литературы Ханс Гюнтер и поэт Мартин Хюттель.
В 1984 году умирает Аркадий Акимович Штейнберг. Эту смерть Эдик пытается перенести сдержанно философски. «Летом умер отец» – скупая запись, сделанная немного округленным почерком автора, естественно возникает в тексте картины. Так пространство холстов становится средокрестием временного и вечного. С начала 1985 года в палитре художника преобладает темный, темно-охристый колорит. В 1985–1987 годах он создает серию картин и гуашей – «Деревенский цикл».
Перестройка коснулась изобразительного искусства значительно позже, чем кино и литературы. Еще в июле 1986 года на страницах газеты «Советская культура» публикуется фельетон «Рыбки в мутной воде», где художников-нонконформистов, в том числе и Штейнберга, называют «мастерами заготовок политических провокаций». А уже с января 1987 года Штейнберг становится участником официальных выставок в России и за рубежом и одним из героев фильмов об этих художниках.
В марте 1988 года в выставочном зале на Каширке открывается выставка «Геометрия в искусстве», посвященная 110-летию со дня рождения Малевича. В ней участвуют сорок современных художников разных поколений, которые тем или иным образом развивают традиции супрематизма и конструктивизма. На центральной стене зала, напротив фотографий работ Малевича, располагаются четыре работы Штейнберга, среди которых холст 1978 года, посвященный 100-летию со дня рождения классика русского авангарда. (В 1978 году по инициативе Э. Штейнберга 100-летие со дня рождения Малевича отмечали в тесном кругу друзей в мастерской Ильи Кабакова. Имя Малевича в ту пору было в черных списках у официальных властей и Союза художников.) На одном из вечеров во время проведения выставки на Каширке устроители огласили текст Штейнберга 1981 года – «Письмо к К. С.».
Персональная экспозиция работ Э. Штейнберга состоялась и на вечере К. Малевича, прошедшем в рамках его юбилейной ретроспективной выставки в январе 1989 года в Третьяковской галерее.
С конца 1987 по 1989 год у Э. Штейнберга проходят три персональные выставки. Экспозиция семидесяти работ в двух залах объединения «Эрмитаж» (ноябрь–декабрь 1987) решается по принципу оппозиции двух периодов творчества художника – черного и белого, точнее светлого и темного. Экспрессивная, насыщенная цветом графика объединяет одновременно сопроницающие и отталкивающие друг друга пространства.
В марте 1988 года мы впервые присутствуем на выставке Эдика за рубежом. Послу Франции Иву Паньезу, чтобы добиться нашего совместного выезда во Францию, нужно было делать большие усилия, разрушающие все доселе существующие препоны. Нам выдали заграничный паспорт за день до открытия выставки. Парижская галерея Claude Bernard представила двадцать шесть метагеометрических работ 1970-х и 1980-х годов.
В марте 1989 года в Культурном центре Москвы (Петровские линии, 1) открылась выставка «Деревенский цикл». Серия из семнадцати живописных холстов и тринадцати гуашей на картоне звучит как реквием по ушедшим. В ней плач и поминание и постоянный, непрекращающийся разговор художника с прошлым: «Пятнадцать лет смотрел вверх. Вниз смотрю последние два года». Последующие два десятилетия темно-охристый колорит по-прежнему временами преобладает в палитре художника.
