– Пулеметам – огонь по всем дырам: непонятно, откуда он бьет. Автоматчику, снайперу – всем огонь! Огонь! – зло орал Грошиков.
Бешеный огонь заставил «духа» или «духов» заткнуться и затихнуть.
– Разведка, что у вас? – запросил по связи Сергей.
– Засада! – ответил Галеев.
– Это я вижу, как дела?
– Шестеро ранено, один убит. Прижали нас на тропе. Головы не поднять. Видите: две щели в камнях?
– Видим.
– Вот оттуда «дух» и бьет. Он стоит, обложен камнями – достать тяжело. Прикройте нас пулеметным огнем, сейчас взводный по верхнему козырьку подползет, тогда прекратите стрельбу. Турецкий бросит гранату сверху, только так можно «духа» достать. Не зацепите Петра.
Мы принялись стрелять, не жалея патронов. Пулеметы били по расщелинам очень точно, но, несмотря на наш бешеный огонь, афганец продолжал «огрызаться».
Я посмотрел в бинокль: взводный подползал по каменному козырьку все ближе и ближе.
– Прекратить стрельбу! – заорал Серега.
Петя подполз совсем близко и бросил в пещерку одну за другой две гранаты. Бах, бах!!! Солдаты подбежали к пещере и снизу за ноги потянули стрелка. Вытащить никак не получалось. Наконец выдернули и давай его пинать. До нас доносились мат и дикие вопли солдат и мятежника.
Удивительно, но он, несмотря на множество ранений, был еще жив. Два разведчика, матерясь, распороли афганцу живот ножами и бросили тело в ущелье. Эхо донесло что-то гортанное нечленораздельное.
Взяв санинструктора и пехоту, мы отправились вниз, сверху нас прикрывали пулеметы. Один взводный и шесть солдат были серьезно ранены. Перевязали их наспех и потащили наверх на площадку. Пещера, где засел мятежник, оказалась складом, а он его охранником-смертником. Из склада вынесли более сотни реактивных снарядов и множество выстрелов к гранатометам, патроны, мины. Саперы все это добро перед отходом подорвали, когда все уже вернулись на хребет. Прилетевший вертолет забрал погибшего и раненых. Разведчики заняли площадку, а мы обнялись на прощание и ушли обратно к себе. Весь вечер, пока не заснул, перед глазами стояли израненные тела разведчиков и окровавленный афганец, звереющие солдаты, кромсавшие тело столько бед принесшего врага.
Утром роту с площадки сняли вертолеты. Вот и все, возвращаемся в полк. Броня ждет команды начать движение, выстроившись в ротные колонны.
Полк стоял вдоль речушки, протекающей в зарослях кустарника. Я подошел к пологому берегу помыть руки. Разулся и, блаженствуя, подержал ноги в мутной грязной воде. Грязной, но прохладной. Приятно. Огляделся вокруг: на том берегу – и справа, и слева – стояли афганцы и поили скот, женщины полоскали белье, мылись. На нашем берегу солдаты умывались, стирали носки, портянки. И то, что сверху по течению воду пили овцы, нисколько не смущало женщин, невозмутимо стирающих белье.
Я вернулся к машинам, офицеры и прапорщики роты стояли кружком и о чем-то оживленно беседовали, громко смеялись.
– Над чем ржем, отцы-командиры? – предчувствуя, что надо мной, поинтересовался я у толпы.
– Над тем, как ты саблю трофейную сломал, – ответил взводный Эдик.
– Вот смеху-то было бы, если бы тупой Бронежилет нас там завалил.
– Это точно. Тебе нужно держаться подальше от Грошикова, – улыбнулся Острогин.
– Насколько подальше? На дальность прямого выстрела из АКМ или на пушечный выстрел?
– Ну, что-то близкое к пушечному выстрелу. Главное, чтоб он по ошибке вертушки не навел. Ха-ха, – засмеялся командир ГПВ, – ему еще полгода служить, так что все это время ты в зоне повышенного риска.
– Да уж точно! Он в меня стреляет чаще, чем «духи»!
– Эй, солдат, – окликнул Эдуард Свекольникова, – водички принеси. Бегом!
Довольно неприятный тип этот Эдик. Грубый и хамоватый с солдатами, наглый и надменный с офицерами. Ярко выраженный карьерист, по трупам пойдет. Здоровый, как буйвол, с широким торсом и мощными руками. «Супермен» хренов.
Солдатик очень быстро вернулся с фляжкой и протянул ее командиру взвода. Грымов сделал три больших глотка и сморщился. Передал фляжку Острогину, Серега взял ее и собрался было глотнуть. Но не успел.
– Витька! А ты откуда воду принес? Не из речки случайно? – заорал на него я.
– Из речки, – глупо улыбнулся солдат.
– Н-да, там ты видел, какая вода течет?
Острогин с фляжкой в руке молча и тупо смотрел на бойца.
– Видел, – ответил чумазый Свекольников.
– Ну, какая она? – спросил Сергей угрожающе.
– Грязная…
– А какого же черта ты ее набрал и пить даешь? Эдик, в речке той и ноги моют бойцы, и носки стирают, а местные скотину поят и белье стирают. Сплошной гепатит с холерой вперемешку.
Эдик мгновенно стал белый как мел.
– Убью! Убью, гад такой!
Солдата как ветром сдуло от греха подальше.
– Итак, Эдик, выбирай: малярия, гепатит или холера, – засмеялся техник.
Острогин, все еще державший фляжку в руках, зашвырнул ее в кусты.
– Серега, не разбрасывайся ротным имуществом, – крикнул весело Грошиков, – болеть ведь не тебе же!
Болеть, действительно, пришлось не Острогину. Болеть пришлось Эдику. Болеть долго и серьезно. Гепатит оказался очень «жестким», в тяжелой форме. Витькина ли фляга воды свалила его, или в горах зараза прилипла – неизвестно, но только на пару месяцев взводного мы лишились. И так с офицерами в роте был постоянный некомплект, настоящий проходной двор, а тут еще такая нелепость.
Больше всего страдал Свекольников: боялся возвращения лейтенанта, переживал и мучился от того, что выступил в роли «отравителя», и от страха расплаты, которая может наступить после выписки из госпиталя офицера.
Мы же отнеслись ко всему философски. А может, Грымову повезло. А то завалили бы вдруг «духи» за эти месяцы. Мишенью-то Эдик был уж очень большой и приметной.
С каждой минутой я все больше и больше ненавидел идущего впереди меня сержанта. Парень был из тех, на ком «природа отдыхала». Маленького роста, рыжеватый, с веснушками, которых хватило бы на пятерых, с торчащими ушами, кривоногий. Вещмешок отвис и при ходьбе стучал ему по заду, сапоги явно на пару размеров велики, и поэтому он шлепал ими, запинался, спотыкался. Мы с ним все больше отставали от роты, уходящей быстрее и быстрее с хребта в район, где стоит наша техника. Автомат у бойца висел на одном плече, на другом он нес ствол от пулемета НСВ «Утес».
Силуэты солдат начинали таять в раскаленном мареве воздуха. Разрыв между нами и ротой все увеличивался. Два часа я его подгонял пинками и матами, но это помогало все меньше, скоро нас нагонят «духи», и тогда нам крышка, как только они выйдут на прицельную дальность, так здесь мы и ляжем.
Умирать сегодня не хотелось.
– Эй, сержант, отдай ствол, а то скоро умрешь совсем. И какой «козел» поставил тебя учиться в учебке на пулеметчика? – хрипло проговорил я.
– Я не виноват: куда послали, там и служил, – ответил сержантик.
В глазах его была затравленность, переходящая в ужас, он начинал понимать гибельность нашего положения.
Связи у нас нет, рота быстро движется к технике, а я и этот «осколок» ползем, как черепахи.
Как всегда, в мою задачу входит собирать, подгонять и выводить отстающих доходяг. Сейчас мне достался молодой сержант из гранатометно-пулеметного взвода Юра Юревич. Это его первый рейд.
– Товарищ лейтенант, я не виноват, это старшина дал мне таки велыки сапоги. Я ему говорыл, что они хлябают, а он сказал: других няма.
– Ладно, «бульба» недоделанная, хватай автомат и бегом, как можешь.
Глаза его радостно загорелись. Мое решение сержанта очень обрадовало, однако скорости ему не прибавило. Теперь мешал вещмешок, который почему-то все ниже отвисал, автомат болтался и цеплял ноги. Юра все свои усилия сосредоточил на борьбе с ним.
– «Бульбаш», ты не надейся, что я и автомат за тебя понесу, у меня всего две руки, два плеча.
– Да я ничего и не думаю, – задыхаясь, ответил Юревич, но в серых глазах мелькнула наглая надежда (подлая мыслишка).
– Стоп! Быстро переобувайся и перебери вещмешок.
Он вытряхнул все из мешка: две минометные мины в самом низу, четыре гранаты, мешочек с патронами, сверху – одежда и пара банок сухпая, пустые фляги.
– Меняем все местами, и мины – в самый верх. Быстрее перематывай портянки.
Я посмотрел в сторону вершины хребта, уже были видны фигуры наших преследователей. Пора чуть охладить их пыл. Дав длинную очередь для острастки – пусть не спешат – догнал сержанта.
– Бегом, бегом, пехота зачуханная! Мать твою!
И в довершение тирады дал ему под зад «сочного» пинка. Сержант приободрился и поскакал гораздо резвее.
Теперь со стволом пулемета уже не успевал я. Тельняшка мокрая насквозь, рюкзак хоть и полупустой, а остатки боезапаса все же тянут плечи. К земле давил двенадцатикилограммовый ствол. Как он его нес пятнадцать километров? Теперь мне предстоит с ним бег с хребта!
