Ожидая подхода Баранова с главными силами РАК, Ю. Ф. Лисянский сделал смотр уже находившимся на Ситке компанейским судам, оставшись при этом неудовлетворённым их качествами. Ради повышения их боевой мощи он передал на них с "Невы" по две пушки с боеприпасами. Ожидание тянулось томительно, угнетающе действовали вынужденная бездеятельность и "несносный климат" – вечно пасмурное небо, изо дня в день моросящий дождь. Ю. Ф. Лисянский, по собственному его признанию, даже начал сомневаться в том, жив ли Баранов.
Наконец, 19 сентября в пять часов пополудни было замечено приближающееся компанейское судно "Ермак", на котором и прибыл на Ситку главный правитель колоний. Александр Андреевич посетил "Неву" уже на следующий же день, сообщил о результатах своего похода и продемонстрировал трофеи – медные пластины-тинне и боевые доспехи, поразившие Лисянского своей толщиной. 23 сентября прибыл и передовой отряд промысловой партии – 60 байдарок, где среди туземцев находилось и 20 русских промышленных во главе с И. А. Кусковым. Они приветствовали "Неву" ружейным залпом, а с её борта им ответили пуском двух ракет.
Партовщики продолжали прибывать и в последующие дни. Уже 24 сентября берег Крестовской Гавани на протяжении 150 сажен был занят высаживающимися кадьякцами. Для прикрытия их высадки на случай возможного внезапного налёта тлинкитов был выслан баркас, вооружённый 4 фальконетами. Вместе с байдарками в Ситкинский залив вошло и последнее компанейское судно – "Ростислав". Выросшее на пустынном берегу в мгновение ока бурлящее становище поразило Лисянского: "Требуется великий дар красноречия, чтобы надлежащим образом описать картину, представившуюся мне при выходе из шлюпки. Некоторые семейства успели уже построить шалаши, иные же ещё начали делать их, и байдарки ежеминутно приставали к берегу во множестве. Казалось, все окружавшие нас места были в сильном движении. Иные люди развешивали свои вещи для сушки, другие варили пищу, третьи разводили огонь, а остальные, утомясь от трудов, старались подкрепить силы свои сном." 28 Примитивные шалаши партовщиков ставились быстро и столь же быстро разбирались: "сперва кладётся байдарка на ребро, перед которой, отступя на 4- 5 футов, вколачиваются два шеста с поперечной жердью, с которой на байдарку кладутся вёсла, прикрепляемые с обоих концов. Последние обыкновенно прикрываются тюленьими кожами, а пол устилается травой и потом рогожами. Перед каждым таким жилищем разводится огонь." 29
Индейцы не могли упустить столь удобного случая, чтобы в общей неразберихе по прибытии партии не совершить нападения и тем с самого начала устрашить противника и взять инициативу в свои руки. Нападение это лишний раз продемонстрировало Лисянскому сколь легко на подъём это пёстрое ополчение, а также насколько сильно оно подвержено влиянию первого впечатления. Тлинкиты атаковали группу байдарок и, отбив одну из них, застрелили двоих "аляксинцев" – Эскимосов с полуострова Аляски. Убитым, на глазах державшихся в отдалении партовщиков, отрезали головы – "и тем навели прочим страх". Едва весть об этом достигла становища, как "вооружённые промышленники тотчас бросились на помощь, – пишет Ю. Ф. Лисянский, – а я со своей стороны послал десятивёсельный катер и ялик под командой лейтенанта Арбузова, так что в полчаса устье гавани покрылось гребными судами." 30 Однако индейцы исчезли сразу после того, как нанесли удар – погоня дошла до самого места бывшей Михайловской крепости и вернулась ни с чем.
По мере того, как партия собиралась в Крестовской гавани, её руководители высылали лазутчиков в расположение индейцев. "Наши американцы были столь смелы, что ночью по одиночке подъезжали к неприятельским жилищам", – сообщает Лисянский. Чтобы ободрить союзников и ещё крепче привязать их к русским, им открыли доступ на "Неву", а вождей даже принимали и угощали в капитанской каюте. 27 сентября, после очередного такого визита и накануне выступления в поход, чугачи устроили военную пляску: "Они были наряжены в самые лучшие уборы… головы были убраны перьями и пухом. Они пели песни, приближаясь к нам, и каждый держал весло, кроме самого тайона, который, имея на себе красный суконный плащ и круглую шляпу, выступал важно, несколько в стороне от своего войска… Пение своё сопровождали они телодвижениями, которые под конец превращались в исступлённые… музыка состояла из их голосов и старого жестяного изломанного котла." 31
После совещания, на котором Баранов и Лисянский "условились о мерах действия", 28 сентября флотилия покинула Крестовскую гавань и к вечеру того же дня приблизилась к покинутому жителями индейскому селению у подножия крутого утёса-кекура. Место это называлось среди тлинкитов Noow Tlein, Большая Крепость. Здесь было исконное поселение ситкинцев, здесь стоял родовой дом предводителя киксади Скаутлелта. Всю ночь с берега доносился гул голосов и "по частому уханию" русские заключили, что индейцы занимаются шаманством.
29 сентября партовщики высадились на берег. На случай возможной засады с борта судов дали орудийный залп по прибрежным зарослям. Едва развеялся пороховой дым, как на высоком мысу появилась фигура тлинкитского вождя. Тойон громко объявил о желании ситкинцев заключить мир. Но на предложение продолжить переговоры на борту судна он не согласился, памятуя, быть может, о коварстве Барбера. Промышленные высадились на берег и расположились в тлинкитских бараборах. На вершине кекура заложили новую крепость, будущую столицу Русской Америки – Ново-Архангельск.
Спустя некоторое время вдали показалась большая лодка. Это, как позднее выяснилось, возвращался из союзного Хуцнова новый верховный вождь киксади Катлиан. Он взял на себя организацию сопротивления и теперь вёз своим воинам немалый запас пороха для предстоящей битвы. Ещё не подозревая этого, Ю. Ф. Лисянский распорядился послать вдогонку колошенскому бату баркас с "Невы". Заметив погоню, Катлиан сошёл на берег и лесом добрался до своей крепости, а каноэ повело за собой русский баркас. Матросы под командованием лейтенанта П. П. Арбузова стреляли вслед ему из ружей и фальконета, но индейцы продолжали дружно грести, успевая при этом ещё и отстреливаться от наседавших преследователей. Но вот залп из фальконета угодил в мешки с порохом и тлинкитская байдара взлетела на воздух (согласно индейскому преданию, искру, воспламенившую порох, высекли сами гребцы) 32. Матросы выловили из воды шестерых индейцев. Все они были тяжко изранены. "Удивительно, каким образом могли они столь долго обороняться и в то же самое время заниматься греблей, – записывает в бортовом журнале Лисянский, – У некоторых пленных было по пяти ран в ляжках от ружейных пуль." 33 Двое из пленников вскоре умерли, а прочих вывезли на Кадьяк. Баранов распорядился "разослать их по дальним артелям и употреблять в работы на равне с работниками из Алеут, и в случае озорничества штрафовать; однакож обувать и одевать." 34 Фактически эти воины превратились в каюров компании. Взрыв каноэ поразил воображение ситкинских киксади – уже в ХХ в. этнографами была записана поминальная песня, в которой родители оплакивали погибшего при этом сына. 35
Индейцы лишились крупной партии боеприпасов и вечером того же дня к Баранову снова вышел парламентёр. На слова тлинкита о мире Александр Андреевич отвечал через толмача: "Поскольку ситкинцы разорили нашу крепость и перебили многих невинных людей без всякой причины, то мы пришли наказать их. Если же они раскаиваются в своём преступлении и желают искренне мира, то прислали бы немедленно в крепость своих тайонов, которым объявлены будут условия… Мы, при всём справедливом нашем гневе, готовы снизойти на их просьбу, и дело кончить без пролития крови." 36 Переговоры продолжались и на другой день, но ни к чему не привели. Невзирая на требования Баранова, вожди не явились – вчерашний парламентёр привёз с собой лишь одного аманата. "Приближаясь к крепости, они что-то пели весьма протяжно, а как только лодка подошла к берегу, то аманат бросился в воду плашмя спиною… Баранов подарил ему тарбоганью парку, ситкинцы же прислали нам в подарок бобра." 37 Дальше обмена мелкими подарками дело не пошло. В полдень к русскому лагерю приблизилось 30 вооружённых тлинкитов, но и на этот раз переговоры не дали результатов – индейцы не соглашались ни возвращать пленников, ни выдать требуемых Барановым двух надёжных аманатов. Дело быстро шло к кровавой развязке.
К полудню 1 октября все силы русских были подтянуты к индейской крепости. 38 Она представляла собой типичный образец тогдашнего фортификационного искусства тлинкитов: неправильный четырёхугольник, "большая сторона которого простиралась к морю на 35 сажен (65 м). Она состояла из толстых брёвен наподобие палисада, внизу были положены мачтовые деревья внутри в два, а снаружи в три ряда, между которыми стояли толстые брёвна длиною около 10 футов (3 м), наклонённые во внешнюю сторону. Вверху они связывались другими также толстыми брёвнами, а внизу поддерживались подпорками. К морю выходили одни ворота и две амбразуры, а к лесу – двое ворот. Среди этой обширной ограды [находилось]… четырнадцать барабор весьма тесно построенных." 39 А. А. Баранов также отмечал, что крепость Катлиана была выстроена из " претолстого в два и более обхвата суковатого леса; а шалаши их были в некоторой углублённой лощине; почему и по отдалённому расстоянию, ядра и картечи наши не причиняли никакого вреда неприятелю." 40 Кроме того, в индейских бараборах были "вырыты во всякой [из них] ямы, так што колоши свободно укрываться могли от ядр и пуль, а тем куражась нимало не думали о примирении." 41 Индейский форт именовался Shiksi Noow, Крепость Молодого Деревца, так как был выстроен из стволов молодых деревьев. 42 Сюда перебралось, вероятно, население всего Ситка-куана, без различия его клановой принадлежности. Русским противостояли не одни лишь киксади, как то утверждает Дж. Дин. 43 О том, что здесь находились объединённые силы ситкинцев говорит тот факт, что индейское селение у кекура полностью опустело к приходу "Невы". Как отмечал Р. Олсон, с началом военных действий в крепостях нередко укрывались не только представители воюющего клана, но и прочие жители селения – во избежание разного рода "превратностей войны". 44 В данном случае подобное поведение было тем более обоснованным, что русские видели в ситкинцах единое племя, не вникая в сложности их кланового деления. Для Эскимосов и Алеутов врагом также был любой тлинкит, а не избирательно одни лишь киксади. Обитатели Крепости Молодого Деревца прекрасно это понимали. О том же говорит и их численность – согласно подсчётам Ю. Ф. Лисянского в крепости укрывалось около 800 воинов, не считая членов их семей, что примерно соответствует численности населения Ситки по выкладкам Н. П. Резанова. 45
