Со мной такое не прокатит. Значит, когда в танцхаусе драка, кто здесь главный — всем известно, галопом несутся, и лезет Максим под турецкие кулаки и битые бутылки. А когда идут шуры–муры с девками у дверей, слова никому не скажи. Отправляются ябедничать на превышение власти — ты не на службе сегодня.
Сколько я отработал на танцхаус бесплатно, и не сосчитать. После прошлой драки уже вторично стою у входа на общественных началах, для поддержки, третьим. На смене, как и положено, двое охранников, и я еще возле дверей добровольно кручусь. Не сплю летними ночами, копейки за это не получаю, с тоски в полночь двери пинаю, а мог бы ребенков делать. Сказали спасибо? Ага, сказали. Ганс предъявил претензии, что я стою без формы и позволяю себе на работе отжиматься. Да у меня времени на тренировки сейчас не хватает! И охранники, мол, на меня жалуются, что я «вмешиваюсь в работу». Не даю, видите ли, беднягам девок у входа мучить.
Когда драка была — не жаловались. Я зажал Ганса в углу и расстрелял логикой. Довел до слез. А сам, видимо, потерял закусочную и должность шефа охраны. Потерял свою проклятую, дерьмовую, опасную и гадскую работу. Но так любимую мной… За анархическую свободу. За адреналин. За ореол, который окружает эту профессию. Да и профессия ли это?..
Я чувствую себя, как актер в последний день съемок приключенческого фильма. Снимай треуголку, сдавай на склад бутафорский пистолет, стирай с лица грим, садись в метро вместе с тысячами других бедолаг и растворяйся среди них… Конец фильма. Но у него хоть есть надежда, что будет следующий фильм.
А у меня…
Прощай, неблагодарный танцхаус. Впрочем, на то и капитализм. Уйдет один — придет другой. Не за благодарность я был лучшим шефом службы секьюрити за всю историю твоего существования (последнего не могут отрицать даже мои недруги). А за что именно, ты и не поймешь.
Мне тридцать четыре. И у меня снова ничего нет. По фигу. Руки, ноги, голова — не так уж мало! Прошлое надо отрезать по пятки. Тогда походка твоя будет легка до самой старости.
* * *Вот состарюсь — и буду жить наконец как хочу. Ходить в длинном черном плаще с пелеринкой, помахивая тростью с костяным набалдашником. Уголки моих глаз совсем опустятся, придав лицу романтически–готическое выражение, а на длинные волосы навсегда ляжет серебряный иней. Наверное, я буду элегантный старик. Или считающий себя таковым. Буду галантен с девушками и снисходителен к ровесницам. Буду каждый день в театре или в концертном зале спорить с приятелями о нюансах игры актеров и музыкантов. Стучать от восторга тростью в опере, приветствуя юную голосистую диву, и с видом знатока переговариваться с соседом: «Ах, какой тембр! Впрочем, стоит ли удивляться, обратите внимание — прекрасные грудные резонаторы!»
И я знаю точно, что во мне не будет и следа зависти или желчи, когда, укрывшись от ночного дождя под черным зонтом, увижу, как после спектакля молодую певицу встречает стройный импозантный красавец. Улыбнусь им философски — всему свое время, и я когда‑то знавал толк не только в музыке. Будьте теперь и вы счастливы, так сказать, дети мои… А я пошел пить горячий чай с травками и вспоминать, вспоминать… перебирать свои воспоминания–драгоценности до самого зябкого утра…
Хрена лысого.
Дома я, скорее всего, закину трость в угол, сдеру с себя плащ, а потом, нарядившись в косуху, оседлаю своего двухцилиндрового коня и умчусь в ночь, вопя от восторга, чувствуя, как мощь железного зверя передается и мне. И каски не надену — какому полицейскому я буду нужен, старый хрыч?! И всю ночь с друзьями стану пить коньяк с кока–колой, орать дикие песни, а домой вернусь с отпечатками ботинок на спине и разбитыми кулаками, пьяный, но довольный.
Интересно, найдется ли женщина, которая стащит с меня куртку и кожаные штаны, ворча: «Ох, старый дурак, когда ж это кончится?..»
А утром я проснусь и с невинным видом буду ходить за ней, приговаривая: «Что случилось, золотко? Почему ты не хочешь со мной разговаривать, у тебя болит что‑нибудь?» — чтобы вечером снова смыться в театр…
И это будет счастье.
* * *Был у меня период в жизни совершенно безденежный и свободный. Я ждал визы в Германию, оставалось около двух месяцев. Оформлял последние документы, увязывал концы.
Оформил. Увязал. И делать стало нечего. Паспорт и справки варились в посольстве. Денег было всего ничего.
Но я не унывал. Ничто так не бодрит, как трудное дело, близящееся к завершению, а там… Впрочем, я еще не знал, что меня ждет «там», кроме любимой женщины. Этого было достаточно.
Знакомый пустил меня пожить в его квартиру, выставленную на продажу — пустую, только в углу была свалена гора книг. Я притащил туда старое раскладное кресло и днями в нем курил, пил чай и спал. Ел я раз в день. Поздним вечером доставал снедь, всегда одну и ту же — покупал полбуханки хлеба и одну селедку. Лук и сало у меня были, каждый день я отрезал себе на ужин граммов сто. Заваривал крепкий чай и до утра читал книги.
Славное было время. Страшно подумать — шесть лет назад! Чего только не было за эти шесть лет… Я обжился в Германии, выучил немецкий язык, получил гражданство, открыл фирму, закрыл и снова открыл… Жив, здоров, крыша над головой. Мотоцикл, в отличие от живота, урчит. Пенковая трубка всегда наготове. По утрам разноцветная горсть витаминов и стакан протеинового коктейля. Сахар, о котором мечтал в Караганде, не ем теперь вовсе. Талия, знаете ли…
Вроде все путем. Но что‑то я потерял. Что‑то у меня было тогда, а теперь нет. Достать, что ли, луковку, селедочный хвост и кусок хлеба? И задремать в кресле.
* * *Поздравляю вас, Максим Викторович, ваш шеф Ганс вас слил.
И чего ради я весь этот год лез под кулаки, портил себе нервы, работал сверхурочно?! Для этого болвана?
Договор на нашу дискотеку перехватила другая секьюрити–фирма. Весь старый персонал, кроме меня, заменили. Новый шеф рассыпался в комплиментах, повысил мне зарплату, выдал знак шефа секьюрити с другим гербом и прислал в помощники своего человека, бритого наголо кикбоксера Керима. Я уже вторую неделю натаскиваю его на нашу специфику, знакомлю с нужными людьми. Он мотает на ус. Куруша я отстоял — его не уволили, а только отправили в отпуск до августа. Всё пучком.
А вчера Керим заявляет, что одежда моя не соответствует регламенту и у него недостает моих таких‑то и таких‑то документов. В ответ на красноречивый взгляд немного смущенно объясняет, что новым распоряжением шефа объект–ляйтером назначен он.
Мне никаких звонков от работодателя не было. Керим переводит дыхание и говорит, что раз так, то позвольте‑ка знак шефа охраны.
Больше всего я хотел лишить мир одного арабского кикбоксера. Но только жизнерадостно улыбнулся и сказал, что этот знак можно забрать в любой момент. Исключительно из моих остывших рук. Так что до тех пор, пока распоряжения не поступили лично мне, пусть отправляется на свое рабочее место. Керим обиженно насупился, но подчинился.
Звоню работодателю. Гудки, не берет трубку. Захожу к Гансу. Тот сам ошарашен. И он не в курсе. Смена идет своим чередом. К середине ночи, уже светясь от бешенства ровным матовым светом, дозваниваюсь до шефа Марко.
— О–о-о! Макс! Ну наконец‑то! Как дела?
— Говно.
— А что такое?
— Я больше не шеф секьюрити?
— Э–э-э… Ну, видишь ли, Керим работает с нами уже давно, и ты не обидишься, если я скажу, что фирма доверяет ему больше?
— Я работаю уже два года, у меня свои враги в городе, свои связи. Знаю в лицо всех, кто имеет запрет на вход. Большинство турок и албанцев даже не пытаются зайти на мою территорию, потому что понимают — это бесполезно. Со времен моего шефства количество массовых драк сократилось вполовину. Вытянет ваш человек все это?
— Мы уважаем твой опыт и будем благодарны, если ты поделишься им с новым шефом. Без тебя он не справится, мы это понимаем…
— А вы понимаете, что, как только пройдет слух, что Макс больше не контролирует охрану, все ублюдки города снова потянутся сюда? Такое уже было, когда я открыл закусочную, а они решили: Макс ушел из тюрштееров. Вам известно, что «Ангар» — это единственная дискотека в радиусе тридцати километров от Монберга?
— Так мы же тебя не увольняем…
— Я по–настоящему задет и ухожу. Об этом можно было сказать в самом начале, а не пудрить мне мозги. Я привык доверять своему шефу. Я не заслужил такого отношения.
— Мы не обманывали тебя. Дело в том… Выяснилось, что ты не прошел соответствующие курсы, необходимые для шефа охраны. Нам неловко было сообщить тебе об этом, так что неприятную обязанность сказать, что ты временно отстранен от должности, возложили на Керима. Но, раз так, обещаем, что восстановим тебя в должности в июле, как только ты пройдешь курсы. Мы их оплатим. А Керим будет шефом только на бумаге, один месяц, для вида. Вся власть над охранниками принадлежит тебе, и это я обязательно оговорю с Керимом.
