Вскоре прокурор ознакомился в домоуправлении с материалами на Салимова.
Что же произошло в жизни этого человека?
Родители Салимова — пенсионеры — со дня на день ждали освобождения сына из заключения. Но когда это произошло, радость их оказалась недолгой. Опять Хабир стал где-то пропадать по вечерам, частенько приходил домой в нетрезвом виде.
Отец и мать стали больше контролировать сына, но не позаботились о том, чтобы приобщить его к труду. Хабир в течение двух лет не работал, систематически пьянствовал.
«Пусть работают другие», — рассуждал он.
Днем его видели бесцельно слоняющимся по городу, вечера он проводил на танцплощадках.
В материалах дела содержались и протоколы о помещении Салимова в вытрезвитель, и решение о штрафе, наложенном на него за нарушение общественного порядка.
А вот и жалобы соседей…
Ознакомившись с делом, прокурор ясно понял, что лишь товарищеский суд, суровый суд общественности, должен решить судьбу тунеядца.
За последние два года в районе активизировалась роль коллективов трудящихся, народных дружин и товарищеских судов, усилилась борьба общественности за исправление и приобщение к полезному труду людей, сбившихся с правильного пути.
Совместные усилия работников прокуратуры, суда, милиции и общественных организаций принесли положительные результаты, преступность в районе неуклонно снижается, укрепился правопорядок.
Взять хотя бы механический завод. Раньше там хулиганы чувствовали себя довольно вольготно. А сейчас, когда за дело принялась заводская общественность, число правонарушений здесь доведено до минимума.
Ткачев вспомнил, как благотворно повлияло обсуждение в товарищеском суде на Черняка, учинившего хулиганство в заводском клубе. Много пришлось поработать с ним администрации завода и профсоюзной организации. Семья и соседи считали Черняка уже неисправимым. А вот товарищеский суд, сила коллектива сумели вылечить его.
Ныне Черняк просто неузнаваем; на заводе, в семье и на улице его поведение ставится в пример.
Вот почему через два дня прокурор письменно уведомил Салимова о том, что
«оснований для изъятия дела из товарищеского суда не имеется».
Огромное здание клуба, расположенного на окраине города, по вечерам всегда полно народу. После трудового дня сюда спешат рабочие и служащие комбината, чтобы провести досуг и отдохнуть. Приходят в клуб и пенсионеры.
Но сегодня люди толпятся у клуба уже с утра. Сотни людей. Некоторые пришли сюда прямо после смены, даже не успев переодеться, в спецовках, ватниках, прямо от станка…
Чем вызван столь большой интерес?
На этот вопрос отвечает объявление, вывешенное у входа:
«Товарищеский суд домоуправления сегодня рассматривает дело тунеядца Салимова Хабира…»
Вместительный зал клуба заполнился до отказа. Свободных мест уже не было, а народу все прибавлялось. Люди толпились в дверях, в коридоре, стояли в проходах, сидели на подоконниках. Лица у собравшихся серьезные. Каждый понимает, что пришел сюда не на торжество и не ради праздного любопытства.
Слышно, как присутствующие вполголоса переговариваются; многие знают Салимова; ведь он живет в комбинатском доме, да и прежде работал на комбинате.
Здесь можно увидеть и тех, кому коллектив доверил решать судьбу людей.
Председателя товарищеского суда Ивана Николаевича Осташева знают почти все. Тридцатилетний непрерывный стаж безупречной работы на комбинате, активное участие в общественной жизни — вот краткая характеристика его деятельности.
А вот и члены товарищеского суда Хатыма Асанова и Наталья Никитична Савельева.
Осташев прислушивается к разговорам рабочих, а Савельева и Асанова о чем-то горячо беседуют с присутствующими.
Скоро начало. Взгляды большинства людей устремляются к передним местам. Там должен сидеть Салимов.
Но где же он? Ведь до начала заседания суда остаемся совсем немного.
Вдруг по залу проносится шепот:
— Идет.
Зал стихает.. Опустив голову, Салимов быстро шагает между креслами, затем садится на стул в первом ряду.
Как ни старается он выглядеть безразличным, но по всему видно, что ему не по себе. Он усиленно мнет, в руках синюю фуражку, то и дело озирается по сторонам.
Звенит звонок, и за столом, покрытым зеленым сукном, рассаживаются председатель и члены товарищеского суда. Справа занимает место секретарь товарищеского суда.
Суд начинается.
Осташев медленно и четко зачитывает обвинение.
«…Салимов самый настоящий тунеядец. Этот тридцатилетний человек превратился в растленного паразита. Пьянка и еще раз пьянка — вот круг его интересов.
Но не на свои средства пьянствует он. Уклоняясь от общественно полезного труда, Салимов ворует деньги у своих родственников. Он идет на все, чтобы жить не трудясь.
Не прошло и двух лет, как этот человек освободился из заключения, где отбывал наказание за кражу. Но сделал ли он для себя какие-либо выводы? Нет, не сделал.
С момента приезда в Казань Салимов не протрезвлялся, он с каждым днем скатывался все ниже и ниже.
…Не так уж много у нас тунеядцев. Но чем чище становятся наши города, тем явственней остатки грязи, которую в повседневной спешке порой не убираешь…»
Далее Осташев на конкретных, проверенных фактах показывает, насколько низко пал Салимов. Стараясь добыть деньги на водку, он крал вещи у родственников, продавал их на рынке.
Дело дошло до того, что, когда Салимову предложили немедленно устроиться на работу, он прикинулся психически больным… Но и эта увертка тунеядцу не помогла.
Он пытался юлить, изворачиваться, строить из себя несправедливо обиженного…
«Нет, мы не можем пройти мимо позорных действий паразита, которые граничат с преступлением…»
Присутствующие с презрением глядят на Салимова, внимательно вслушиваясь в слова председательствующего.
Теперь уж и некоторым другим становится не по себе. Действительно, ведь многие, особенно соседи, знали о поступках Салимова. Но, видимо, считали, что это частное дело, что для собственного спокойствия им лучше жить по принципу «моя хата с краю».
И опять в зале звучит голос Осташева:
«Вопрос о тунеядцах волнует общественность…
К нам поступило немало писем от жильцов нашего домоуправления с предложением выселить Салимова из города».
Подробно изложив материалы проверки, председатель товарищеского суда закончил свою информацию.
— Я доложил обстоятельства, которые заставили нас сегодня собраться вместе и обсудить поведение человека, который питает презрение к труду. Обращаюсь ко всем присутствующим с просьбой принять активное участие и выступить по существу рассматриваемого дела.
Впрочем, прежде всего, что скажет сам Салимов?
Молча постояв несколько минут, Салимов поднял голову.
Не отрицая изложенных председателем фактов, он тем не менее заявил, что не понимает, почему его дело рассматривает товарищеский суд.
— Поведение — это мое личное дело, — говорит он.
В ответ из зала доносятся негодующие возгласы.
— Ты ответь, почему не работаешь? — слышится чей-то голос из последнего ряда. И тут же с другого конца зала громко спрашивает женщина:
— А кто дал тебе право пьянствовать?
Зал начинает всерьез волноваться.
Тогда Осташев просит соблюдать тишину и тут же разъясняет, что, согласно установленному порядку, каждый может высказаться по существу рассматриваемого дела.
Заметно раздраженный, Салимов начинает вести себя вызывающе. Он заявляет, что суд не компетентен разбирать его дело, пытаясь тем самым уйти от объяснений.
Но председательствующий и члены товарищеского суда быстро разгадывают тактику тунеядца.
И снова вопрос:
— На какие средства вел разгульный образ жизни?
— Я не воровал, — твердит Салимов, уклоняясь от прямого ответа, — жил на пенсию родителей.
— А почему сам два года не работаешь?
Вопрос явно не по душе Салимову.
Лишь спустя несколько минут он невнятно произносит:
— В этом виноват.
Посоветовавшись с членами суда, Осташев объявляет, что товарищеский суд переходит к заслушиванию свидетелей, а также желающих высказаться.
— Видимо, придется начать с допроса соседей. Им больше всех известно о Салимове. Пусть скажут свое слово. Итак, Тюленев Иван Ефимович, прошу вас, подойдите поближе.
Протиснувшись между людьми, стоящими в проходах, к сцене почти вплотную подходит среднего роста мужчина лет пятидесяти, с проседью в волосах.
Взглядом окинув зал, Тюленев начинает давать показания:
— Я хорошо знаю Мубарака Салимова. Тридцать с лишним лет он трудился на комбинате, никогда не был тунеядцем. Последнее время я работал с Мубараком в одном цехе, на одном станке. Прямо скажу, золотые руки. И квартиру мы в одном доме получили. Совсем как будто породнились…
