На любом посту в Ватикане Пачелли показал себя настоящим королем дипломатии – благоразумным, сдержанным, заслуживающим доверия и твердо стоящим на почве реальности. Одним из тех, кто восхищался его дипломатическими талантами, был премьер Пруссии Отто Браун, который вел переговоры с Пачелли, когда тот был нунцием. Как свидетельствует Браун, можно было получить «эстетическое удовольствие», наблюдая за тем, с какой «твердостью и гибкостью ума» будущий папа отстаивал интересы Ватикана[59].
Пачелли имел репутацию человека, обладающего холодным и трезвым рассудком и критическим умом; он испытывал буквально физическое отвращение к любым преувеличениям и искусственному сгущению красок. Внешне он казался недоступным, холодным и сдержанным; скорее всего, в глубине души он был очень одиноким человеком, не подверженным внешнему влиянию; все решения предпочитал принимать, лишь все тщательно продумав и взвесив. Поэтому, наверное, он предпочитал твердо отстаивать именно то, в глубинной правоте чего был искренне убежден.
Для Остера и его сторонников помимо личных качеств папы ничуть не меньшее значение имело и то, что он действительно благожелательно относился к немецкому народу и искренне желал ему добра, что создавало хорошую почву для успешного сотрудничества. И в этом оппозиция совершенно не ошиблась. В июне 1945 года, пройдя сам через то, что у других вызвало бы сильнейший антинемецкий настрой, Пий XII отвечал яростным критикам немцев, что на своем личном опыте убедился, «сколь много ценного и хорошего есть в этом народе». Позже, на церемонии утверждения фон Галена на только что созданном посту кардинала, он сам поднял его с колен, прошептав ему при этом: «Боже, защити Германию».
Однако утверждения о том, что папа Пий XII был «прогермански настроен», будь то в своих взглядах или в той политической линии, которой он придерживался, совершенно не соответствует действительности и противоречит фактам. Столь же ошибочно искать немецкие корни в тех культурных и духовных ценностях, которым он был привержен. Они скорее уходили корнями во французскую почву.
Выбор его кандидатуры в 1917 году на пост нунция в Мюнхене объяснялся как раз тем, что взгляды Пачелли расценивались не как прогерманские, а как прямо противоположные. Монсеньор Пачелли, которому тогда было 41 год, в то время был секретарем государственного секретаря Ватикана Пьетро Гаспарри. Тогдашний посол Англии в Ватикане сэр Генри Говард охарактеризовал будущего папу как человека во всех смыслах слова очень полезного для союзников и «единственного человека в Ватикане, которому можно полностью доверять».
Сэр Генри и его семья были убеждены, что курия Ватикана отправила Пачелли в Мюнхен в «церковную ссылку», чтобы он был подальше от Ватикана и чтобы таким образом устранить влияние Антанты и проантантовские симпатии в высших сферах «священного престола»[60].
Что же касается того, каковы были истинные намерения Третьего рейха по отношению к католической церкви, то у папы на этот счет уже давно не было никаких иллюзий. Надежные источники сообщили ему о высказываниях Гитлера во время его выступления перед будущими руководителями молодежных подразделений СС, обучавшимися в специальном центре подготовки в Сонтхофене. Гитлер кричал, что, если католическая церковь посмеет стать у него на пути, он раздавит ее «как гадину»[61].
Собственные источники Остера заверили его в антинацистских настроениях папы. В то же время сами нацисты лишь отдаленно догадывались об этом. В принципе трудно сказать, каким было их отношение к новому главе Ватикана. Его любезность, дипломатичность и осмотрительность резко контрастировали с бурным темпераментом и резкими высказываниями его предшественника, поэтому казалось, что иметь с ним дело было гораздо легче[62].
Будучи государственным секретарем Ватикана, Пачелли часто сглаживал острые углы и не давал разгораться конфликтам, вызванным слишком откровенными и резкими высказываниями его начальника, который делал их подчас весьма бурно и эмоционально. Так, именно это ему удалось после неосторожных и просто неподобающих замечаний, сделанных тогдашним папой паломникам из Германии. С другой стороны, Бонифацио Пинатти, посол Италии в Ватикане, слишком преувеличивал, называя Пачелли «кардиналом, предпочтительным для Германии».
Нет оснований считать, что Берлин поддерживал кандидатуру Пачелли на должность папы. Немецкий посол в Ватикане Диего фон Берген был проинструктирован «учитывать известное отношение бывшего кардинала Пачелли к Германии и национал–социализму», когда тот будет выступать с протокольным приветствием в связи с вступлением папы в должность. Ему были даны указания, чтобы это приветствие «не было особенно теплым».
Посол, однако, подчеркнул, что после смерти Пия XI «безусловно наблюдается уменьшение напряженности» между Германией и Ватиканом и что это «вселяет надежду на то, что разногласия и различия во взглядах между Ватиканом и Германией будут в конце концов преодолены».
Письмо, уведомляющее о вступлении его в должность, которое новый глава Ватикана отправил в официальный Берлин, было, как отмечал Берген, «значительно более дружественным», чем аналогичное послание, направленное Пием XI президенту Германии Эберту в 1922 году.
В подобных обстоятельствах нацистские руководители меньше всего могли предположить, что новый папа рискнет проводить ту линию, которую предложила ему оппозиция. Оглядываясь назад, можно утверждать, что решение папы сотрудничать с оппозицией было делом действительно из ряда вон выходящим. Поскольку на такой шаг пошел человек, которого считали «слишком большим дипломатом», единственным объяснением этому, наверное, являлось то, что Пачелли почувствовал наступление такого исторического момента, который дает уникальный шанс для государственного деятеля предпринять необходимые действия.
Для работавшей в условиях глубокой конспирации оппозиции помимо личных качеств и убеждений нового главы Ватикана было крайне важно и то, что он лично знал некоторых лидеров оппозиции, особенно генерала Бека и адмирала Канариса. Пачелли разделял страсть генерала и адмирала к верховой езде и время от времени совершал с ними по утрам прогулки верхом.
Особенно важным для оппозиции было то, что группу, искавшую контактов с Ватиканом, возглавлял Бек. Судя по всему, во время верховых прогулок Пачелли видел и Остера, но считал последнего всего лишь подчиненным Канариса, который сообщал лишь то, что считал нужным адмирал.
Таким образом, Пий XII получил возможность составить представление об оппозиции, ее взглядах, а также характере и масштабе деятельности, то есть о том, сколь важную роль она играет внутри Германии; это он довел до сведения англичан. Речь шла не просто об уверенности в честности и искренности намерений обеих сторон. Пий XII был реалистом, его долгий жизненный опыт выработал в нем привычку смотреть на вещи критически и с изрядной долей скептицизма; у него также выработалось особое чутье на то, что политически осуществимо, а что нет. Он не хотел тратить время на изучение тех планов, какими бы привлекательными они ни были, если не было реальных оснований, гарантирующих их осуществление.
Наконец, для оппозиции было очень важно, чтобы тот, кому она поручила бы передать в Ватикан свои предложения, был там хорошо известен и находился на хорошем счету. Никому хотя б на миг не приходило в голову рассматривать в качестве кандидата нунция Ватикана в Берлине архиепископа Чезаре Орсениго – об этом не могло быть и речи по определению. Ведь архиепископ имел репутацию профашистски настроенного, «мягко» относящегося к национал–социализму; поэтому доверять такому человеку подобные поручения было бы делом весьма сомнительным.
Выбор пал на немца, который, как казалось, идеально подходил для этой роли. Им был 41–летний Йозеф Мюллер, мюнхенский адвокат, который длительное время был одной из ключевых фигур в сопротивлении, которое оказывала католическая церковь Германии нацистскому режиму, пытаясь противостоять постоянному давлению, которое на нее оказывалось. Мюллер являлся видным деятелем Баварской народной партии до того, как она была распущена в 1933 году, и был близок к Генриху Гельду, последнему премьер–министру Баварии времен Веймарской республики. Всю свою смекалку в деловых и юридических вопросах, все свои связи и знания он отдавал служению католическим учреждениям и организациям, которые находились в настоящей нацистской осаде. Епископы, женские монастыри, монашеские ордена и религиозные журналы обращались к нему с последней надеждой, чтобы получить помощь и добрый совет. Мюллеру часто ошибочно приписывают то, что он был другом и политическим советником влиятельного мюнхенского кардинала фон Фулхабера, хотя сам Мюллер никогда на это не претендовал. У него, однако, были очень тесные отношения с тем, кто на самом деле занимал это положение, – с монсеньором Иоганном Нехауслером, являвшимся политическим референтом (экспертом и помощником по политическим вопросам) Фулхабера. Мюллер был советником Нехауслера, который его очень высоко ценил, и они виделись практически каждый день.
