Через некоторое время к процессии присоединяются высокопоставленные чиновники и министры. Вскоре появляется и Гитлер в сопровождении Брюкнера, Зеппа Дитриха и Майснера, представляющего Гинденбурга. Трубят рога; черные формы, березы и черные сосны, мертвые головы на формах, похоронный марш из Die Gotterdammerung, суровые лица, склеп, окруженный огромными камнями, немецкие менгиры (каменные столбы), серебряный песок – все это составляет картину, в которой нацизм и прошлое слились воедино, отдавая честь мертвой женщине и объявляя о начале эпохи насилия и жестокости. Хор поет Trutzlied Лютера и хорал «Возьми меня на руки». Позади поляны виднеются сверкающие воды Вакерзее. Лес звенит от пения рогов. Вокруг склепа горят большие костры; их пламя пляшет на ветру. Слышен голос доктора Фендта, пастора: «А теперь, Карин Геринг, тебя приветствуют этот немецкий лес и немецкое озеро. Над тобой сияют звезды нашего отечества, которое стало для тебя второй родиной. Ты была наделена пылким сердцем, и ты пострадала за свою страну рядом со своим мужем; ты боролась и была рада принять за нее смерть».
Люди застыли вокруг склепа, и голос пастора звенит ясно и твердо: «Теперь тебя навечно приняла в свои объятия немецкая земля, и в величественном одиночестве ее леса ты услышишь, как мир и благополучие Германии звонят в знак благодарности тебе».
Неожиданно, когда гроб уже готовятся опустить в склеп, толпа расступается и появляется Гиммлер, лицо которого искажено от гнева. Он подходит к Герингу и Гитлеру и что-то тихо говорит им. К ним присоединяется Брюкнер, а потом отдает несколько приказов. Церемония возобновляется, и Геринг, сопровождаемый одним канцлером, спускается в склеп. Окруженный высшими офицерами СС, Гиммлер что-то быстро говорит им. По дороге из Берлина в Каринхал, всего в нескольких километрах от дворца, кто-то стрелял по его машине, разбив лобовое стекло. Его чудом не задело и не убило. Гиммлер требует мести: надо казнить не менее сорока коммунистов, ибо он не сомневается, что его пытались убить коммунисты, проникшие в ряды СА. Офицеры подходят к машине и осматривают ее – лобовое стекло и вправду разбито. Карл Боденшатц, один из адъютантов Геринга, как и его шеф, бывший летчик, тщательно изучает стекло. Вряд ли в него попала пуля, она бы разбила его вдребезги, скорее всего, из-под колес вылетел камень и попал в стекло. Но он молчит. Гиммлер все еще говорит о покушении. Но теперь уже не слышно слова «коммунисты» – убить верного Гитлеру лидера решили штурмовики.
Глубоко в темном лесу, рядом с массивным склепом, Гитлер с мрачным лицом идет бок о бок с Герингом, присоединившись к его языческой церемонии. Штурмовые отряды Рема снова оказались в изоляции. Их ждет наказание, которое станет жестоким отражением этих похорон в лесной глуши.
После церемонии Гитлер возвращается в Берлин. Тех, кто уехал с ним и кто видел, как он входил в Канцелярию в конце дня, поразило мрачное, отстраненное выражение его лица, более ожесточенное, чем обычно. На фюрера, по-видимому, произвели огромное впечатление тевтонская обстановка и сама церемония похорон, а также положение, которое он занял, когда гроб опускали в склеп. Он, без сомнения, почувствовал узы языческого мистицизма, которым Геринг связал его с собой и своей мертвой женой. Геринг достиг своей цели: Рем и СА были исключены из таинственного мира немецкой мифологии, а клика Геринга – Гиммлера усилила свои позиции.
В среду 20 июня Гитлер в канцелярии читает статью, которую Альфред Розенберг опубликовал в «Фелькишер беобахтер». Это один из первых откликов на речь Папена в Марбурге. Теоретик нацизма заявляет о позиции партии во имя этой самой партии: «Мы не совершали революции, которую немощная эпоха могла бы объявить «консервативной революцией» под лозунгом установления порядка и возрождения государства, как это делалось пять веков назад...» Гитлер дает приказ партийным лидерам Геббельсу и Гессу нанести ответный удар, показать, что этим господам консерваторам не удастся лишить режим своего содержания.
Когда фюрер уже собирается уходить к себе, приезжает Франц фон Папен и просит немедленно принять его. На самом деле вице-канцлеру пришлось ждать Гитлера несколько часов, и теперь фюрер должен был принять человека, против которого он развертывает энергичную кампанию в прессе. И Гитлер, и Папен боятся друг друга. Несколько месяцев назад, показывая Розенбергу на здание канцелярии вице-канцлера, фюрер сказал: «Все наши беды проистекают отсюда, однажды мне придется очистить этот дом». Но сегодня вечером канцлер и его заместитель приветствуют друг друга с официальной вежливостью, хорошо понимая, какую неприязнь скрывают их улыбки. Разговор обещает быть бурным. Папен протестует против цензуры, введенной Герингом, – разве может министр запретить распространение речи, произнесенной вице-канцлером рейха? «Я объяснил Гитлеру, – пишет Папен, – что я считал своим долгом занять твердую позицию, поскольку ситуация стала критической. Пришел момент, сказал я ему, когда он должен объяснить, какую позицию занимает он».
Гитлер слушает. Он прекрасно понимает, что Папен просит его восстановить порядок, начать борьбу со злоупотреблениями СА и нарушениями закона, которые допускают нацисты. Все организованные силы – рейхсвер, гестапо, консерваторы – все толкают его на нарушение равновесия, сложившегося между различными течениями, которые и привели его к власти. Все люди, желающие нарушить это равновесие, хотят сделать это руками Гитлера. И Франц фон Папен не исключение. «Гитлер должен был понять, – продолжает вице-канцлер, – что я не хотел прекращать нашего сотрудничества и именно поэтому просил его задуматься над проблемами, о которых я только что сказал». Все его последователи нуждаются в нем, включая и СА: Гитлер это хорошо понимает.
Папен повышает голос, и тон его становится высокомерным. «В любом случае, – говорит он, – канцелярия вице-канцлера рейха не может допустить, чтобы новый министр [Геббельс] запрещал публикацию официальной речи».
Папен видит, какое впечатление произвели его слова, и кричит: «Я говорил в Марбурге от имени президента! Из-за вмешательства Геббельса я вынужден буду подать в отставку. Я сообщу об этом Гинденбургу немедленно».
Это была козырная карта, разыгранная консерваторами для того, чтобы заставить Гитлера действовать – порвать с СА и восстановить законность. Гинденбург с помощью армии, консерваторов и всего народа Германии мог сокрушить Гитлера. «Я сказал, что подам в отставку, – продолжает Папен, – если не будет отменен запрет, наложенный на мою речь, а Гитлер не примет рекомендованной мной линии поведения».
Гитлер колеблется. «Он попытался успокоить меня, – пишет Папен. – Он признал, что Геббельс совершил ошибку, пытаясь избежать нарастания напряженности, которая уже существует». Но Папен продолжает угрожать: он подаст в отставку, а вместе с ним уйдут из правительства фон Нейрат, министр иностранных дел, и Шверин фон Крозигк, министр финансов. «Я еду в Нейдек, – добавляет Папен, – и буду просить, чтобы моя речь была опубликована». Гитлер хватается за эту идею – он поедет в Нейдек вместе с Папеном. Но сотрудники вице-канцлера предупреждали, чтобы он ни в коем случае не соглашался на это. Папен не должен ехать к Гинденбургу вместе с Гитлером. Этот визит лишит Марбургскую речь всякого смысла. Но Папен не хочет порывать своего «сотрудничества» с Гитлером. Фюрер настаивает. «Следует тщательно изучить сложившуюся ситуацию, – говорит он. – Разговор с Гинденбургом не даст ощутимых результатов, если в нем не будет принимать участия канцлер». Наконец Папен соглашается с предложением Гитлера, и фюрер обещает дать приказ Геббельсу снять запрет на публикацию Марбургской речи. После этого «он [Гитлер] разразился бурной тирадой по поводу полного отсутствия субординации в рядах СА, которые сильно усложняли его жизнь. Вскоре ему придется любыми мерами привести их в чувство».
И снова СА попали в западню. Чтобы защититься от обвинений Папена и Гинденбурга и избежать отставки консервативных членов его правительства, Гитлер сваливает всю вину на СА. Неужели он решится пожертвовать ими?
Ночь с 20 на 21 июня для Германии – это бессонная ночь. На стадионах, площадях и лесных полянах горят костры, вокруг которых собрались тысячи членов нацистских организаций. Молодые люди маршируют с факелами в руках, распевая нацистские гимны. Впервые, в эту самую короткую ночь в году, Германия отмечает новый ритуал – она празднует летнее солнцестояние. Похороны Карин ознаменовали начало нового языческого цикла празднеств. Теперь он приближается к своей кульминации. Празднества будут продолжаться еще несколько дней.
В Вердене, небольшой деревушке в Вестфалии, стоящей на реке Аллер, Альфред Розенберг, вдохновитель этих языческих торжеств, воздает дань памяти четырех с половиной тысяч саксонских повстанцев, которых Карл Великий казнил здесь в 782 году. Пламя костров вздымается высоко в темное небо, пылают факелы, а Розенберг произносит страстную речь. «Гитлер – наша прямая связь с Германом Шеруском и герцогом Витикиндом. История показала, что саксонский герцог был прав. Только Святая земля находится не на Ближнем Востоке, а здесь, у нас в Германии». Так фестиваль солнцестояния стал прославлением рейха и его фюрера.
