Последнее обстоятельство означает, что поставленную им задачу советские войска полностью выполнить не сумели. (Продвижение, которого они добились, выглядит тем более скромным, что повторяемые до сих пор утверждения о проникновении японцев на советскую территорию на глубину до 4 километров являются пропагандистским мифом2. Фактически противник занимал лишь цепь указанных выше высот вдоль линии границы, и отбросить его требовалось лишь на несколько сот метров.) И это при том, что японцев не поддерживали ни танки, ни авиация – тогда как советская сторона ввела в бой до 250 танков и произвела 387 самолето-вылетов бомбардировщиков СБ и ТБ-3РН, 534 самолето-вылета наносивших бомбоштурмовые удары истребителей И-15 и 82 самолето-вылета легких бомбардировщиков и штурмовиков ССС и Р-Зет, в ходе которых на врага было сброшено почти 209 тонн бомб3. Советская сторона обладала и превосходством в живой силе. Даже при том, что ее стрелковые дивизии находились в сильном некомплекте, общая численность войск, введенных в бой, доходила до 23 000 человек, тогда как у японцев сражалось не более 15 000 (ведь даже с учетом подтянутой к району боевых действий, но так и не введенной в бой 120-й пехотной бригады 40-й пехотной дивизии численность их войск не превышала 20 000 человек)…4
О явно слабой эффективности действий советских войск говорит и то, что, обладая превосходством в артиллерии и абсолютным превосходством в танках и авиации, они понесли бо́льшие, чем противник, потери. По наиболее полным данным (полученным к июню 2003 г. И.М. Нагаевым), убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести (т. е. теми же погибшими, так как известий о захвате японцами пленных нет) только войска РККА (не считая погранвойск НКВД) потеряли на Хасане как минимум 1106 человек5; раненых было зарегистрировано 2752 (100 из них, умершие не на этапах санитарной эвакуации, а уже в госпиталях, учтены в числе 1106 погибших, так что общее число военнослужащих РККА, выведенных из строя противником в ходе хасанских боев, составляет, по данным на сегодняшний день, 3758)6. Сведения о потерях японцев менее точны. Согласно японским источникам, на которые ссылаются в отечественной литературе7, они составили 526 убитых и 913 раненых. Советские штабисты, обобщавшие осенью 1938-го итоги хасанских боев, указали, что, «по официальным данным», японцы потеряли «в боях за Заозерная» (по-видимому, имелись в виду все бои в районе Хасана. – А.С.) 1047 убитых и около 4800 раненых8. Но если эти «официальные данные» были японскими (а никаких других не стоит и рассматривать: наиболее точной информацией о потерях по определению располагает та сторона, которая их понесла), то как они могли почти сразу по окончании конфликта оказаться в распоряжении советской стороны? Встречающаяся в последнее время в отечественной литературе еще одна версия величины японских потерь (600–650 убитых и 2500 раненых)9 однозначно не заслуживает никакого доверия, так как основана на данных советской стороны – тексте сообщения ТАСС, опубликованного 15 августа 1938 г. в газете «Правда» со ссылкой на «оценку нашего командования»…10 Таким образом, по наиболее достоверным на сегодняшний день данным, соотношение числа военнослужащих, выведенных из строя противником (3758 советских и 1439 японских), составляет 2,6: 1 в пользу японцев.
Для анализа уровня выучки командиров, штабов и войск – участников хасанских боев мы воспользуемся такими опубликованными источниками, как подведший итоги этих боев приказ наркома обороны № 0040 от 4 сентября 1938 г., аналитические материалы, подготовленные после боев штабистами-дальневосточниками и посвященные боевой работе 2-й мехбригады, артиллерии и инженерных войск, организации связи и тыловому обеспечению боевых действий, и, наконец, введенные в научный оборот В. Катунцевым и И. Коцем фрагменты отчетов сотрудников особых отделов и материалов совещаний участников боев.
А. Общевойсковые, пехотные и танковыеОперативно-тактическое мышление. Не станем придираться к крайне неудачному направлению атаки, избранному советским командованием перед наступлением 2 августа, – в лоб, а не во фланг и тыл. Оно было продиктовано не тактическими, а политическими соображениями – нежеланием обострять конфликт вторжением советских войск на маньчжурскую территорию. Ведь обойти находившиеся на самой линии границы высоты можно было только по ней… Однако и после того, как 5 августа Москва разрешила пересечь границу Маньчжоу-Го, чтобы иметь возможность обойти противника с флангов, «все рода войск, в особенности пехота, обнаружили», как отмечалось потом в приказе наркома обороны № 0040, «неумение маневрировать»11. На «недостаток» в действиях советских войск «маневренности»12 обратили внимание и японцы (вне всякого сомнения, информаторами составителя процитированной нами сводки Военного министерства Франции были именно они). Из письма управляющего французским консульством в Мукдене М. Жермена (безусловно, тоже черпавшего информацию у японцев) послу Франции в Китае от 3 августа 1938 г. видно, что виной тому было именно слабое развитие современного, «маневренного», оперативно-тактического мышления у комсостава РККА. Ведь Жермен сообщал о «недостатке» у советских войск «инициативы и адекватного командования»13. Под «адекватным командованием» здесь явно понималось неумение принимать грамотные решения (о неумении организовать взаимодействие и связь Жермен упомянул особо), а в 30-е гг. ХХ века такие решения предполагали смелое использование маневра; само собой понятно, что овладению «маневренным» оперативно-тактическим мышлением не способствовала и отмеченная французом безынициативность. (Сведения Жермена основывались на впечатлениях японцев от наступления 40-й дивизии 2 августа, но, судя по процитированному выше сообщению приказа № 0040, безынициативность и отсутствие стремления к маневру отличали советских командиров и в боях 6–9 августа – и не только в 40-й дивизии, но и в других «хасанских» соединениях.)
С отсутствием у сражавшегося на Хасане советского комсостава инициативности и стремления к маневру вполне закономерно сочеталась «медлительность в принятии решений»14, отмеченная старшим лейтенантом госбезопасности Дохиным в составленном им по окончании боев докладе «Основные недостатки в действиях наших частей».
Нельзя не упомянуть и о тактически неграмотном использовании танковых частей командирами 32-й и 40-й стрелковых дивизий, бросавшими эти части (отдельные танковые батальоны своих дивизий и приданные 2-й и 3-й танковые батальоны 2-й мехбригады) в атаку на «в целом танконедоступной» местности в полном составе. «Целесообразнее, – указывали потом штабисты, анализировавшие боевую работу мехбригады, – было бы применять танки для атаки лишь отдельными подразделениями до взвода в теснейшем взаимодействии с пехотой, а остальную часть танков использовать» как самоходную артиллерию, которая, укрываясь в складках местности, поддерживала бы пехоту огнем с места. Направление же в атаку целых танковых батальонов привело лишь к лишним потерям, так как, двигаясь по чрезвычайно сложной местности, Т-26, БТ-5 и БТ-7 все равно «не могли одновременно войти на передний край обороны противника для подавления огневых точек»15. (То, что «танковые части были использованы неумело», отметили и составители приказа наркома обороны № 004016.)
Но в 40-й стрелковой дивизии безынициативность комсостава была налицо и в июне «дорепрессионного» 1935-го. «Не изжита шаблонность и схематизм в действиях, – отмечал в своем приказе № 062 от 1 июля 1935 г. комдив-40 В.К. Васенцович, – замечается стремление угадать решение руководства, а не принятие своего на основе выводов из обстановки»17. А весной 1935 г. этот изъян был типичен для всей вообще ОКДВА (с 28 июня 1938 г. – Краснознаменный Дальневосточный, а с 23 июля – Дальневосточный Краснознаменный фронт). На весенних учениях, поведал 10 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны (в дальнейшем – Военный совет) командующий ОКДВА Маршал Советского Союза В.К. Блюхер, мы убедились, что «войска не проявляют нужной инициативности, быстроты действия со стороны командиров батальонов, командиров рот и командиров взводов» даже во встречном бою. «Прихожу, – рассказывал Василий Константинович, – на один участок, вижу, что обстановка такова, что необходимо немедленно наступление. Спрашиваю командира батальона: «Обстановка ясно диктует необходимость быстрого действия и нападения на противника, почему вы не наступаете?» Он отвечает: «Приказа нет». Подхожу к младшему командиру и спрашиваю: «Вам обстановка ясна?» Он говорит: «Ясна». Он рассказывает: «Наступает противник, человек 300, из этих 300 человек половина перед нами, и эта половина, находящаяся перед нами, обходится с тыла другой частью». […] Я спрашиваю его: «Почему же вы не наступаете?» Он отвечает: «Приказа нет». Тогда я ему говорю: «А что бы вы сделали, как бы вы поступили?» Он говорит: «Я бы пошел в атаку». – «Ну и идите в атаку». Пошли. Но его не поддержало соседнее отделение, его не поддержала соседняя рота. Это очень характерный пример для наших войсковых частей»18.
