Путь Ролфа в московскую резидентуру начался в очень юном возрасте и на самом опасном участке холодной войны в Европе. Ему было десять лет, когда его взял с собой отец, подполковник Артур Ролф, командовавший батальоном 6-го бронетанкового полка США, который отвечал за безопасность границы Западной Германии с Чехословакией. Артур привез сына посмотреть на границу, которая наглядно демонстрировала враждебность двух лагерей: сторожевые вышки, патрули с собаками, простреливаемые зоны, гнезда пулеметчиков. Если бы в Европе развязалась настоящая война, этот участок границы стали бы прорывать танки и пехота стран Варшавского договора. На Ролфа граница произвела сильнейшее впечатление: земля за ограждениями казалась таинственной, она притягивала и страшила. Потом, когда семья вернулась в Соединенные Штаты, Ролф стал изучать русский язык в Кентуккийском университете и планировал поступить в аспирантуру, чтобы заниматься историей России. Но началась война во Вьетнаме. В лотерейном розыгрыше выпала его дата рождения, ему грозил призыв[12], и он решил сам записаться в армию. В качестве начальной подготовки он выбрал изучение русского языка. Позднее он был произведен в офицеры и не раз оказывался рядом с солдатами, направляемыми во Вьетнам, но сам туда не попал. Командование отправило его в Западный Берлин в качестве оперативного сотрудника разведки.
Ролф носил гражданскую одежду и сидел в небольшом кабинете Берлинской бригады — гарнизона оккупационных сил США. Его задачей было составлять списки беженцев, недавно прибывших из Восточной Германии, Чехословакии и Венгрии, а затем обходить их всех, собирая крохи информации об армиях Советского Союза и стран Варшавского договора. Это была тяжелая и часто бесполезная работа. “По сути, я собирал всякий мусор, — вспоминал он потом. — Мы пытались как-то склеить незначительные фрагменты тактической информации. И когда мы находили кого-то — а они охотно шли на контакт, — тогда, конечно, вставал большой вопрос: а готов он отправиться назад ради нас? Может быть, он хочет навестить тетю и дядю в Праге? Может, согласится проехать мимо базы и сделать кое-какие снимки?” Иногда попадался хороший источник, но всегда ненадолго. Перспективных кандидатов быстро передавали ЦРУ. База ЦРУ находилась в здании рядом с Берлинской бригадой. “Про все рутинные случаи они говорили: “Хорошая работа, разрабатывай!” А как только всплывал кто-то стоящий, они его забирали”.
Но Ролф все равно наслаждался разведывательной работой. Азарт игрока побуждал его разгадывать секреты в “запретных районах”, в тех сумрачных восточных землях, которые мальчиком он видел по ту сторону стены. Однако он пришел к выводу, что в армии те, кто работает с агентурной сетью, всегда будут на вторых ролях и карьеру сделать не получится. Прослужив несколько лет, он уволился из армии и вернулся в Соединенные Штаты, где поступил в аспирантуру Индианского университета, чтобы написать диссертацию по русской истории и потом стать профессором. Однако при ближайшем рассмотрении и это оказалось тупиком: с работой было плохо. Из прагматических соображений — у него должен был скоро родиться второй ребенок — Ролф пошел на юридический факультет, полагая, что это хотя бы окажется прибыльным делом. Он получил диплом юриста в Индианском университете и начал заниматься юридической практикой, но через год работы адвокатом понял, что сердце у него к этому не лежит. Его не оставляли воспоминания о том мальчишеском переживании. Когда он узнал, что в соседний город приедет вербовщик из ЦРУ, он поехал на собеседование и заполнил заявку. Целый год ничего не происходило, а потом вдруг ему предложили работу. В 1977 году он явился в ЦРУ для обучения.
Это было время, когда многие стали испытывать сомнения по поводу роли Америки в мировом сообществе, но Ролф этих сомнений не разделял. Он глубоко верил в справедливость борьбы с коммунизмом и в необходимость защиты свобод. Эта вера родилась у него не из идеологических соображений, а скорее из личного опыта. Он знал, что Советский Союз в первые десятилетия своего существования выстроил обширную систему лагерей, куда были отправлены десятки тысяч людей исключительно за свои взгляды. Он слишком хорошо знал, как отвратительно такая реальность выглядит — это Берлинская стена, с грязной полосой вспаханной земли перед ней, сторожевыми вышками, минами, колючей проволокой, самострельными устройствами, сигнальным ограждением под высоким напряжением, злобными псами и шарящими прожекторами. В холодной войне предстояло воевать, и Ролф хотел в этом участвовать.
Во время начальной подготовки в ЦРУ у Ролфа спросили, есть ли у него предпочтения — где он хочет служить. ЦРУ было устроено по географическому принципу. Многие молодые курсанты не хотели ехать в московскую резидентуру, потому что знали — там трудно работать с агентами. Некоторые презрительно называли эту работу “сунул-вынул”, имея в виду устройство и закладку тайников без всякого личного контакта с агентами. Но Ролф повторял всем, кто его слушал: он хочет попасть в советский отдел.
Иногда ЦРУ отправляло в московскую резидентуру молодых сотрудников, которые никогда не служили в заграничных миссиях. Так было меньше шансов, что КГБ идентифицирует их. Но в то время в Москве была всего лишь одна вакансия — в офисе военного атташе, где надо было работать под прикрытием. В ЦРУ колебались. Два года назад эта должность была за оперативником ЦРУ, которого потом раскрыли и выслали. Если на нее придет новый человек, КГБ немедленно решит, что он сотрудник разведки. Но, несмотря на эти опасения, Ролф получил работу. Он прошел базовый курс обучения в ЦРУ, а затем дополнительную подготовку по ведению шпионских операций в “запретных районах”, оттачивая умение уходить от слежки КГБ.
Тогда он узнал, что московская резидентура проводит одну из самых необычных технических операций против Советского Союза. Снимки высокого разрешения со спутника-шпиона показали, что рабочие копают канаву и прокладывают линию кабельной связи вдоль загородного шоссе между Институтом ядерных исследований в Троицке, в 35 километрах к юго-западу от Москвы, и министерством обороны. ЦРУ планировало поместить на линию прослушивающее устройство — электронный обруч, который будет отслеживать и перехватывать секретную информацию. Устройство предполагалось установить через канализационный люк. Ролфа назначили на это задание, когда он еще проходил обучение. В пригороде Вашингтона подрядчик ЦРУ соорудил для тренировок точную копию советского люка. Сначала нужно было научиться поддевать тяжелую крышку люка. Ролфу объяснили, как снять ее с помощью лома и крюка. После того как оперативник спустится в люк, его выдержка и навыки должны будут подвергнуться серьезному испытанию. Курсанты упражнялись с завязанными глазами, чтобы убедиться, что смогут залезть в люк и провести операцию исключительно на ощупь.
Ролф был взбудоражен, оттого что его выбрали для этого задания. Однажды на тренировке он ломом и крюком поднял тяжелую крышку люка — и вдруг уронил ее. Крышка упала ему на руку, на большой палец. Ролфа окатила волна боли. Он повернулся к инструктору, стараясь не подать вида.
Инструктор бросил взгляд на его раздавленный палец и отправил в больницу. Палец был сломан.
Несколько дней спустя Ролф с загипсованным пальцем вернулся в штаб-квартиру. Он вызвался продолжить обучение в люке, как только снимут гипс — через несколько недель. Но начальство отмахнулось: на это уже не было времени; им не хотелось откладывать его отправку в Москву. Ролф, хоть и злился на себя, и стеснялся своего промаха, задерживаться на этих переживаниях не стал. Его выбрали для службы в Москве, и он гордился тем, что едет туда. Он чувствовал себя астронавтом, выбранным для полета на “Аполлоне”. Вскоре гипс был снят, обучение закончено — и он вошел в двери московской резидентуры.
Когда Ролф прибыл в Москву, времена робости — когда у резидентуры не было агентов, достойных такого названия, — были уже позади. В резидентуре, когда-то притихшей после приказа Тернера о прекращении операций, теперь кипела бурная жизнь. Толкачев поставлял кипы секретных документов, к тому же вот-вот предстояло поместить прослушивающее устройство на кабельную линию и подключить его. И как раз когда Ролфу показали его рабочее место, началась еще одна дерзкая операция, и он стал одним из ее участников{193}.
Тем летом Виктор Шеймов с женой Ольгой часто выходили теплыми вечерами погулять по городу. Тридцатитрехлетний Шеймов был одним из самых молодых майоров КГБ. У него была чрезвычайно деликатная работа в управлении, ответственном за шифровальную связь комитета с резидентурами по всему миру. Шеймов работал в “Башне” на Лубянской площади, где располагалось 8-е Главное управление КГБ. Это было мрачное дореволюционное каменное здание, ставшее символом власти КГБ и его советских предшественников. До прихода в КГБ Шеймов работал над системами наведения ракет. Его отец был военным инженером, а мать — врачом. У него была репутация молодого гения, спеца по электронике. Незадолго до того его отправили в Китай разобраться со случаем прослушки, который всем остальным оказался не по зубам. Шеймов “расколол” его. Но внутри у него все клокотало от негодования{194}.
