В разговоре про цвета́ нужно вновь упомянуть трепетность индийцев до белой кожи. В современных болливудских фильмах лучшие роли доверены светлокожим актёрам (большим контрастом видятся фильмы старые, где все темны и даже черны). Особенность эта проявляется и в рекламе: кремы для осветления кожи предлагаются; индийцы, пиццу запёкшие и семье скормившие, радуются – от радости такой заметно светлеют кожей. Диковинно всё это, но… я отвлёкся от Васко да Гамы.
Васко (так коротко называют его местные жители) сравнить хочется с фрегатом, пришвартованным к Индостану в далёкую эпоху португальских королей-завоевателей и с тех пор, словно ракушками, обросшим жизнью индийской.
Город плесенью, грибком чёрным пропитан. По окраинам заросло всё зеленью – мосты, хижины, столбы и протянутые от них провода обомшели листвой.
В центре Васко – здания серые, громоздкие; в них европейского мало. Улицы широкие, дворы просторные. Грязи больше, чем в Панаджи, но свалки всеобщей нет. Нищие встречаются; нашлись даже те, кто в привычном «hello-o-o» за руки хватал, но досаждали они редко.
Сам Васко скуден до мест туристических. Здесь – перевалочный пункт. Отсюда едут на пляжи – понятно это из обилия автобусов, пляжами помеченных, и от того, что срывающиеся к нам таксисты предлагали именно «Beach! Beach!» (наиболее проворные предложения свои из русских слов составляли). В знакомстве местных жителей с людьми русскими убедили нас продавцы ювелирных и сувенирных магазинов, выходившиt навстречу и понятным слогом произносившиt: «Заходите! Смотрите! Дёшево!»
Жар сегодня был особенный. Однако не помешало это дождю случиться трижды – кратко, но мощно, будто включался над нами водопад.
Отказали очередному таксисту в поездке на пляж; вышли к холмам полуострова – отстранившегося от Васко на несколько километров в океан. Оказалась там зона портовая, промышленная, тюремная, но прогулка, пусть солнцем испечённая, запомнилась мне приятной (Оле напекло голову до шуток непонятных и песен советских, так что ей чувства, должно быть, сложились другие).
С холмов виден город весь, и прежде всего порт – широкий, в кораблях больших, ржавых. Если бы не грохот и движение точек чёрных (рабочие), представить можно было бы порта заброшенность давнюю, устойчивую.
Растительность здесь (по влажности и жаре) густая. Деревья многие до неузнаваемости заросли венками моховыми – похожи на кикимор карнавальных.
В промзоне улочки устроены подлинно индийские – с помойками, от зноя пахнущими резко, с коровами, из этих помоек для молока лучшего обедающими, собаками плешивыми, шороха всякого пугающимися. Но людей здесь мало. В сторону – к цистернам монументальным – вовсе безлюдно. Только ящерицы вдоль дороги бежали да во́роны кричали.
Тюрьма оказалась тихой, мшистой. Не могли мы понять населённость её или заброшенность. По кайме забора тесно усажено битое стекло. Серой коробкой стоит судейским дом, за ним – дома простые, неизменно чёрные от порога до крыши (из-за грибка). Отсюда виден океан, песчаный пляж. Продолговатые буруны к берегу спешат; им в отражение по небу катятся облака редкие, вскученные.
Наконец от тишины промзоны возвратились мы в центр Васко. С холмов спускаясь, видели дома, в зарослях изгнивающие. Лестницы, зеленью облепленные, пороги, корнями изуродованные. В окнах заметна жизнь чёрная, бедная.
В городе магазинов много, спиртным торгующих. Людей курящих больше. Индийцы носят здесь футболки Chelsea, Messi.
Не нашли мы в Васко уюта, от Панаджи примеченного; при первой же темноте вышли к автобусу – выезд радиальный окончили.
К завтрашнему вечеру мы простимся с Гоа для знакомства с Бомбеем, для поездки долгой на север Индии, для ожидаемых с трепетом Пенджаба и Кашмира.
Ужинать случилось в вегетарианском ресторане. И ворчали мы о том, что для кухни такой названия сохранились мясные: омлет, котлета, бургер, сэндвич. Омлет – без яиц, бургер – с котлетой овощной…
(Город Старый Гоа иначе назывался Велха Гоа; сейчас южнее найти можно новый город с таким же названием – Velha Goa, отчего бывает путаница.)
Через три часа выходить нам к автобусу до Бомбея. Успею записи сделать о дне сегодняшнем.
Резвости значимой мы не показали – позволили себе отдых. Съездили в Старый Гоа и тем любознательность свою ограничили.
Переезд был двадцатиминутным; о нём скажу лишь то, что сидеть в автобусе индийском сложнее, чем стоять, – сиденья в них тесные (такие, что на двухместность эту могу я рассесться один и твёрдо).
Старый Гоа – это не город и даже не село, это – место . Памятниками тут могучие церкви стоят. Величиной стен и алтарных возвышений португальцы, нужно полагать, утвердиться хотели здесь навечно. Не получилось.
Возле дороги музей устроен, где плиты гербные собраны – из тех, что лучше сохранились; прочие разбросаны по лужайкам, плесени отданы на съедение. Здесь же стоят три церкви-великана (такими кажутся они в сравнении с индийскими храмами).
Вновь подметили мы: туристы в прогулках ограничиваются тем, что предписано путеводителем или гидом; нет им интереса рвануть в сторону – к промзоне, к обрыву, к зарослям. Так, не нашли мы никого в церкви, над рекой Мандови построенной – с видом долгим на заречье, на леса береговые (вышли сюда, проплутав от главной дороги).
Лишь три посетителя случились на развалинах наиболее могущественной (по величине стен своих) церкви португальских времён. Высота церкви показана одной необрушившейся гранью – издали похожей на башню, обглоданную ракшасами. Всё тут в руины обращено, плесенью и растительностью охвачено. Туристам дозволен осмотр малый – протянуты ограничители железные; но сторожа́ в тени сидят, разговорами тешатся, и я без препятствий пробраться мог вглубь лабиринтов старины.
Скользкий пол, ступени; комнатки, палаты. Коридорчики зелёные, в конце которых гущина лесная таится. И было мне забавой, в обваленное помещение пробравшись, представлять здесь жизнь минувшую – как ходили, о чём думали, беседовали тут монахи, сеньоры португальские. Средь них мог быть поборник разума – Богом для безопасности укрывался, а мысли те, что моим созвучны, произносил. Мог ли представить он порушение стен могучих и небрежную прогулку мою, в которой о нём, в полтысячелетия удалённом, размышляю?.. Обида во мне, печаль за миллионы людей, погибших безвозвратно и не узнавших высоты́ человеческих наук, искусств. С какой трепетностью прочёл бы астроном тех лет учебник современный; или химик; или физик. Как бы подивился художник средневековый, фотографию узнав. Путешественник – самолёты, шатлы. Писатель – магазины книжные. Обида во мне за себя, потому что человеческих высот не увижу, не узнаю, каким явится однажды разума торжество.
Набродившись вдоволь по руинам, отправились мы обедать.
В кафе новую странность утвердили для себя от индийцев. Нищие босиком ходят. Это понятно. Люди среднего и низкого достатка в шлёпках, сандалиях ходят. Это понятно. Но почему те, кто одеждой жизнь хорошую показывают, надевают по такой жаре ботинки голенастые – из тех, что беру я в осенние поездки или даже зимние? Это мне непонятно. Быть может, обувью явно дорогой статус здесь особый устанавливается?
Обед был из супа вегетарианского, лапши с овощами, мангового ласси.
…
[Здесь должен я Дневник прервать. Записи последующие сделаны в автобусе ночном; невозможно их понять, если не знать истории предварительной. Сейчас, Дневник перепечатывая в компьютер, должен я всё случившееся восстановить – тогда для этого не было возможности.
Итак, из Старого Гоа вернулись мы в Панаджи – готовиться к отъезду. Вечером, за два часа до автобуса, вышли мы пить чай в прибережное кафе. Поднялись по лестнице, излишне крутой – с высокими серыми ступенями. От столика одного речь русскую услышали – два парня, вида не лучшего, слов неприятных. Сел мы в стороне от них. Чай заказали и салат овощной.
Людно было, шумно. Захотелось мне с парнями русскими поговорить – узнать, как и зачем они здесь живут. Поднялся. Оставил Олю.
– Можно? – спросил я, указав на стул. Мне не ответили. Я сел. Разговор за столиком стих. Парни уныло покачивали в кружках чай. На одном – бейсболка; из-под неё обвисают белые кудри. Другой выстрижен наголо. Татуированные руки; пирсинг в бровях, носу, ушах. Глаза тяжёлые, широкие.
– Вы здесь живёте? Или так – туристы?
– А чё надо-то? – тихо спросил тот, что был в бейсболке.
– Ну если живёте здесь… Интересно – как, зачем. Я тут недавно.
Бритоголовый гикнул. Посмотрел на соседа.
– Тоже хочешь, что ли? – Тот, что в бейсболке, допил чай.
– Чего?
– Ну живём здесь, и дальше чё? – спросил бритоголовый.
Я повторил, что не видел в Гоа русских, что интересуюсь тем, как они тут живут. Глупая затея. Разговор не получался.
Подошёл официант. Поставил мне чашку чая. Он видел, что я пересел. Спросил про салат. Я наскоро показал ему, чтобы салат сюда не приносил.
