Глядя на темное звездное небо, Файнштейн вспомнил старого якута, его внука Васю, певучее «олонхо». Сверкающий камень-счастье, найденный охотником Уйбааном в тайге, не выходил у Григория из головы.
В конце лета, наметив несколько десятков участков для детального обследования, Файнштейн вышел к селу Сунтар. Здесь его ждала радиограмма из села Крестяха, находившегося в ста километрах от Сунтара выше по Вилюю, куда вышла к тому времени остальная часть отряда. Текст условной радиограммы был короток: «Пропал олень. Срочно выезжайте».
Файнштейн забыл сначала, что слова «пропал олень» соответствуют словам «нашли алмаз», и послал ответ: «Купите нового». И только потом до него стал доходить смысл первой телеграммы. Все еще не веря, Григорий снова вызвал по радио Крестях, прося дать подтверждение «смерти оленя».
На этот раз текст радиограммы не вызывал никаких сомнений: «Олень сдох бесповоротно. Ветеринар Кадникова дала точный диагноз».
От радости Григорий пустился вприсядку. Потом, схватив ничего не понимающую девушку-радистку за руки, закружился с ней по тесной комнатке.
— Сдох, сдох! — радостно крикнул он, когда удивленная радистка хотела узнать причину его радости.
— Кто сдох?
— Олень сдох! Бесповоротно! — И, поцеловав так ни о чем и не догадавшуюся девушку, Файнштейн выскочил из радиорубки.
Через полчаса, когда уже стемнело, Григорий верхом выехал из Сунтара. До Крестяха было чуть больше ста километров. Всю дорогу Файнштейн гнал лошадь. На рассвете за излучиной Вилюя показались дома.
Возле дома минералога Кадниковой, которая в радиограмме была условно названа «ветеринаром», Григорий увидел дядю Мишу. Вокруг него стояли геологи. Одинцов только что прилетел и еще ничего не знал о находке.
Поздоровавшись, дядя Миша отвел Файнштейна в сторону.
— Не хочу огорчать твоих работников, но тебе, как начальнику партии, должен сказать: зря мы пошли на Вилюй. В этом году на Нижней Тунгуске нашли еще один алмаз. Очевидно, там и придется сосредоточить все поиски. Руководство экспедиции решило вилюйскую партию вернуть в район старых работ. Я приехал за твоими рабочими. Они сейчас очень нужны на Тунгуске.
— Ну, что ж поделаешь, — с деланной грустью сказал Григорий. — Начальству всегда видней. Пойдем хоть перекусим с дороги.
Пока Одинцов и Файнштейн сидели у Веры Николаевны Кадниковой и с аппетитом уписывали обед, в дом один за другим входили геологи. Они молча рассаживались вдоль стен и не заговаривали друг с другом, словно ждали чего-то.
— Так вот, товарищи, — громко сказал Григорий. — Глазным геолог экспедиции товарищ Одинцов привез нам печальную весть: наша партия ликвидируется, всех людей в снаряжение надо срочно перебрасывать на Тунгуску.
— Раз надо, так надо! — загудели геологи, пряча лукавые улыбки. — Ничего не попишешь! Руководству лучше знать!
— Вы, братцы-рудознатцы, на меня не обижайтесь, — виновато улыбнувшись, заговорил дядя Миша. — Интересы дела требуют уходить с Вилюя. Будем смотреть правде в глаза — перспектив у вас здесь никаких нету. А на Тунгуске в этом году снова находка.
— Да, Вера Николаевна! — обратился Файнштейн к Кадниковой. — Что же вы нам на десерт ничего не дали?
Одинцов удивленно посмотрел на Григория: «С каких это пор в тайге стали требовать десерт? Попить бы пахнущего дымом чайку — и то хорошо».
— Чем же вас угостить? — задумчиво проговорила Кадникова.
Сидевшие вдоль стен геологи еле удерживались от смеха.
— Принесите нам, Вера Николаевна, что-нибудь такое, — торжественно произнес Файнштейн, — чего Михаил Михайлович еще никогда не видел. Найдется у вас?
— Конечно.
Кадникова сходила в соседнюю комнату и вышла оттуда, держа в руках стакан с обыкновенной водой.
— Братцы, — забеспокоился дядя Миша, — что это вы такое задумали?
И только когда Кадникова поставила стакан на стол, Одинцов увидел, что на дне его желтым, синим, красным, зеленым цветом ослепительно сияет маленький аккуратный кристалл.
— Алма-аз… — прошептал дядя Миша, по-детски складывая руки у подбородка.
И в ту же минуту, рванув со стенки чье-то ружье, главный геолог выскочил из дома. Все, у кого было оружие, выбежали вслед за ним.
— В честь первого вилюйского алмаза!..
И в воздухе громыхнул троекратный салют.
…Одинцов вынимал алмаз из стакана, перекладывал с руки на руку — словом, рассматривал его так, как ребенок разглядывает свою первую игрушку: осторожно опускал на ладонь и подносил то к правому, то к левому глазу, клал на стол и ложился рядом головой, царапал им стекло — словом, только что не пробовал алмаз на зуб. Это был великолепный кристалл, с правильными гранями и полями, напоминавший две сложенные основаниями пирамидки. Обе тунгусские пылинки ему и в подметки не годились.
— Когда, товарищ главный геолог, прикажете рабочих на Тунгуску отправлять? — елейным голосом спросил Файнштейн.
— Разыграли, классически разыграли!.. — отшучивался дядя Миша. — Я-то, дурак, думаю: «Что еще за десерт такой?» А они вон что выдумали!.. Лучшего десерта для нашего брата, конечно, и не придумаешь.
И вдруг алмаз исчез. Лежал на столе и… словно в воздухе растаял. Геологи перевернули все, обшарили все углы — алмаза нигде не было!
На Одинцова было жалко смотреть — он стал белее бумаги.
— Что же это, братцы, делается? — скороговоркой, ни к кому не обращаясь, приговаривал он. — Что же делается?!.
— Жги дом! — закричал вдруг Григорий в отчаянии. — Землю с золой будем до тех пор просеивать, пока не найдем! Согласны? А цену дома разделим на всех.
Кто-то побежал за бензином, а геологи стали разуваться, чтобы случайно не унести кристалл на подошвах. И вдруг из ботинка Веры Николаевны Кадниковой что-то упало на пол. Это был злополучный алмаз. Дядя Миша бросился целовать Кадникову…
Тот день 7 августа 1949 года был, пожалуй, самым счастливым днем вилюйской партии. Через полчаса после того, как вторично был «найден» первый алмаз, рентгенолог Сторожук, просматривая очередные пробы, обнаружил еще два алмаза.
И первый и эти два кристалла были извлечены из проб, взятых на косе Соколиная, которая находилась как раз напротив дома таинственной «рыбачки». Сомнений не было — на косе залегала богатая промышленная россыпь.
На следующий день Одинцов и Файнштейн на катере отправились на Соколиную. Дом «рыбачки» по-прежнему стоял пустой, ветер хлопал оторванной дверью.
— Возьмем-ка на счастье одну пробу, — сказал дядя Миша. — Первую траншею еще не скоро пророют, а мне уже не терпится.
Он вынул из катера лоток, отошел на несколько шагов в сторону, взял пробу и стал промывать ее. Григорий, улыбаясь, смотрел на Одинцова. Легкие песчинки постепенно смывались вместе с водой, а на дне лотка оставались самые тяжелые породы. Неожиданно дядя Миша выпрямился и замахал рукой. Григорий подошел к нему: на дне лотка вперемешку с мелкой галькой лежало несколько кристаллов алмазов.
— Поздравляю, Гриша, — спокойно сказал Одинцов. — Со своей задачей ваша партия справилась. Наша гипотеза об алмазоносности Вилюя подтверждена.
Они пошли обратно, к катеру.
— А помнишь, Григорий, тридцать шестой год, Иркутск? Помнишь, как ты меня просил: «Мишка, устрой на практику в алмазную экспедицию»?!
Друзья рассмеялись.
…Уже поздней осенью, возвращаясь на центральную базу экспедиции, Файнштейн заехал к старому Илье. Старик уже знал об открытии алмазных россыпей на Вилюе. Улыбнувшись всем своим добрым морщинистым лицом, он спросил геолога:
— Ну как, нашел камень-счастье? Помогла тебе птица-ронжа?
— Спасибо, отец, за поддержку в трудную минуту, — крепко пожал Григорий руку старику. — Помог ты нам своим «олонхо».
— А царь Байбал? Он не отнимет у тебя чудесный камень?
— Не отнимет! — засмеялся Файнштейн. — Мы же знаем теперь, что ему нельзя верить.
— Это верно. Ему нельзя верить, — согласился старый якут.
— Да, чуть не забыл, — вспомнил Григорий. — Скажи, Илья, почему тогда шаман испугался тебя и убежал?
— Видишь ли, в чем дело… — замялся старик. — Я когда-то и сам был шаманом. Давно это было. Потом бросил: надоело народ обманывать. А тот человек, который бил в бубен, — это не шаман. Это пьяница и жулик. Дрянь-человек.
Помолчав немного, старый Илья сказал:
— У меня к тебе просьба, Григорий. Возьми с собой внука. Он тоже хочет стать геологом, тоже хочет искать в тайге сверкающий чудо-камень.
На следующий день, попрощавшись со старым Ильей, Григорий уехал. За его лошадью бежал олень, на котором сидел довольный и счастливый Вася. Дорога шла по тайге, и Вася, подпрыгивая в седле, пел о широком якутском небе, которое не может перелететь ни одна птица, о радости охотника Уйбаана, которую принес в его юрту чудесный сверкающий камень.
