Схватки между учеными выглядят весьма забавно в глазах профанов, да и самого ученого мира, с возможным исключением их участников. Зрелище двух почтеннейших джентльменов, осыпающих друг друга бранью по поводу неточного употребления глагольной формы или обломка разбитого горшка, с применением эпитетов, которое следовало бы ограничить политическими дебатами, по сути своей смешно и потому развлекает публику. На деле поводы для подобных споров ничуть не более абсурдны, чем поводы многих войн, если учесть, сколько ставится на кон; но трагичность войны, исключающая любую возможность юмора, кроме самой мрачной его разновидности, отсутствует в академических битвах. Они редко опускаются до насилия, разве что вербального характера.
Одна из самых ожесточенных стычек на академических полях сражений развернулась в конце XIX века по вопросу о Хатшепсут. Пусть неосмотрительного читателя не обманет природа вопроса. В мозгах египтологов проблема состоит не в том, почему Хатшепсут делала то, что она делала, или как ей это сошло с рук. Проблема состояла в основном в том, что именно произошло и когда. Историческая последовательность событий, которую я обрисовала выше, стала теперь общепринятой, но на подходах к ней не обошлось без серьезных баталий.
Противниками в этой битве были Курт Зете, с одной стороны, и Эдуар Навилль – с другой. Зете был одним из лучших египтологов Германии, а это говорит о многом. Он выпускал авторитетные труды по египетской истории, филологии и религии; его работа о египетском глаголе до сих пор остается классикой. В случае Хатшепсут он был обманут особенно удобной теоремой, и его версия последовательности Тутмосидов на престоле принята многими хорошо известными египтологами.
По внешности Зете был популярным стереотипом ученого: маленького роста и с высокопарными манерами, хотя он был способен на глубокую и теплую привязанность к близким друзьям. Швейцарец Навилль был полной противоположностью Зете: большой экспансивный человек, упрямство которого его оппоненты не без оснований могли бы назвать тупоголовостью. Когда высокопарный немец и тупоголовый швейцарец сталкивались в конфликте, они сталкивались лоб в лоб.
Зете интерпретировал факты, опираясь на допущение, что когда имя царя А выскоблено из надписи и заменено именем царя В, тогда царь В должен следовать за царем А. Без сомнения, это звучит разумно. Но когда Зете применил свое правило наследования к Тутмосидам, у него получилась следующая последовательность:
1. Тутмос I.
2. Тутмос III.
3. Тутмос III и Хатшепсут, правящие совместно.
4. Тутмос III, правящий единолично после смещения Хатшепсут.
5. Тутмос I и Тутмос II как соправители, сместившие Тутмоса III посредством государственного переворота.
6. Тутмос II, правящий единолично после смерти Тутмоса I.
7. Хатшепсут и Тутмос III снова – государственный переворот.
8. Тутмос III правит единолично после смерти Хатшепсут.
Очевидно, в этой версии таятся свои трудности. Навилль обрушился на них с криками презрения. Дебаты стали такими жаркими, что, когда в 1902 г. Зете и Навилль разбили лагеря в Луксоре, чтобы поработать в зимний сезон, они не разговаривали друг с другом. Затем в лагере Навилля произошла домашняя катастрофа: кухня вместе с поваром рухнула в гробничный колодец, и мадам Навилль потребовала прекратить работы. Зете, прослышав о неприятностях и жалобах мадам Навилль, галантно предложил свое гостеприимство с одним условием – имя Хатшепсут не должно упоминаться. Несколько недель два смертельных врага прожили дружно, наслаждаясь дискуссиями по многим аспектам египтологии – за исключением одного. Когда порядок в лагере Навилля был восстановлен, Навилль выехал, и статус-кво вернулось. Навилль и Зете вновь прекратили разговаривать друг с другом.
Навилль был прав, не соглашаясь с Зете, но ошибался в некоторых деталях. Американский ученый Уинлок и германский ученый Эдуард Мейер в своих работах корректно, но до основания уничтожили теорию Зете. Тогда Зете ревизовал ее следующим образом:
1. Тутмос I.
2. Тутмос II и его супруга Хатшепсут.
3. Хатшепсут и Тутмос III в качестве марионетки.
4. Тутмосы I и II – государственный переворот!
5. Тутмос II единолично, после смерти Тутмоса I.
6. Хатшепсут и Тутмос III после смерти Тутмоса II.
7. Тутмос III единолично, после смерти Хатшепсут.
Проницательный читатель увидит, что основная проблема данной реконструкции – не слишком улучшенной по сравнению с первоначальной теорией – скрывается в пунктах 4 и 5, в воскрешении Тутмосов I и II. Он может также заключить, что, когда картуши Хатшепсут были стерты, их заменяли в некоторых случаях именами ее отца и мужа, а также именем ее племянника.
Сегодня по проблеме Хатшепсут высказался профессор Уильям Ф. Эджертон из Восточного института, который съездил в Египет и осмотрел памятники. Он уверенно заявил, что картуши Хатшепсут, раз стертые, никогда не восстанавливались – важный пункт, ибо царица, несомненно, восстановила бы свое имя на памятниках, если бы вернулась к власти после того, как была свергнута отцом и мужем. Одного этого факта достаточно, чтобы отбросить обе теории Зете – и первоначальную, и ревизованную. Тогда нам остается проблема картушей Тутмоса I и II, написанных поверх картушей Хатшепсут, и Эджертон согласился с Зете, что так и было сделано. В некоторых случаях на пустых местах, содержавших ранее картуши Хатшепсут, начертано имя Тутмоса III, но это встречается редко[2].
Нельзя с уверенностью допустить, пишет Эджертон, что, когда мы находим имя фараона, написанное на камне, его начертал там он сам. Эджертон полагает, что, когда Тутмос III стер картуши Хатшепсут с ее храмов и стен зданий, он начертал на их месте имена своего отца и деда, а также свое собственное. Отсюда мы можем вывести хронологическую последовательность, которую использовали в этой главе, наиболее простую и логичную.
Примеры такого сыновнего благочестия не слишком часто встречаются в Египте. Обычно цари, которые провозглашали эту добродетель громким голосом, соскребали все имена, до которых могли добраться, лишь бы написать поверх свое собственное. Но наша гипотеза более привлекательна, чем карусель государственных переворотов, предложенная Зете, которая предполагает группу театральных заговорщиков, следующих друг за другом с кинжалами в зубах. И сыновнее благочестие может оказаться полезной вещью, когда царь хочет подчеркнуть законность своего происхождения и обоснованность своих притязаний на трон.
Как ни странно, решающее подтверждение хронологической последовательности Тутмосидов было известно ученым многие годы. Брэстед, который следовал увлекательному объяснению Зете, перевел соответствующую надпись в своей коллекции египетских текстов и, кажется, так и не заметил, что она противоречит последовательности, которую он сам предложил несколькими страницами выше. Брэстед был не единственным, кто просмотрел свидетельство, а ведь оно яснее ясного, исходя от свидетеля-современника, не имевшего мотивов для сокрытия истины.
Инени, архитектор, строивший гробницу Тутмоса I, начал свою карьеру при Аменхотепе I. Перечислив свои труды ради этого царя, он говорит, что Аменхотеп «отправился на небо». Затем следует отчет о службе Инени при Тутмосе I, который «отдыхал от жизни, отправившись на небо, завершив свои годы в радости сердца». Затем мы находим Тутмоса II, который после смерти отца «стал царем Черной земли и правителем Красной земли». Смерть Тутмоса II отмечена особо: «Он отправился на небо, смешавшись с богами». И затем удар ниже пояса: «Его сын стал на его место как царь Двух Земель, став правителем на троне того, кто зачал его. Его сестра, божественная супруга Хатшепсут, устраивала дела Двух Земель».
Последнее предложение является, вероятно, самым тактичным описанием узурпации из всех известных миру. Текст продолжает прославлять Хатшепсут, но в биографии Инени важно определенное заявление, что оба Тутмоса, I и II, умерли прежде, чем Хатшепсут и ее невольный соправитель вступили на трон. Фактически описание Инени полностью совпадает с принятой ныне последовательностью царствований.
Трудно объяснить, почему этого бескомпромиссного свидетеля так долго держали вдали от свидетельской скамьи. Надо признать, что отчеты «очевидцев» не всегда беспристрастны, и археологи имеют веские основания предпочитать неподкупные показания камня и глины. Однако и эти показания могут лгать, ибо их просеивают через мозги таких грешных людей, как ученые.
Благодаря профессору Эджертону проблема Хатшепсут более не проблема; никто не может ничего добавить (или отнять) к трактовке свидетельств, таких, как они есть. Но в этом и прелесть такой сферы, как египтология: вы никогда не знаете, когда босоногий феллах откроет новую надпись, которая отправит все наши предвзятые концепции в мусорную корзину и вновь внесет в ученый мир повод для «нежных ссор».
