Когда же обозначились явные признаки того, что тяга к спиртному сильнее всех запретов, ни у власти, ни у общественности не нашлось решимости привести законодательство в соответствие с реалиями. Чиновники продолжали вводить новые ограничения, вроде запрета торговать «киндер-бальзамом» в бакалейных лавках, или устанавливали премии в 200 тысяч рублей изобретателю «рвотного» денатурата. А народ продолжал пить.
Как известно, «сухой закон» в Америке породил мафию. Насколько абсолютный запрет на спиртное привел царизм к краху и способствовал победе большевизма, еще предстоит выяснить. По крайней мере, уже в августе 1915 года слабость самодержавия в проведении антиалкогольной политики вызывала нелицеприятную критику. Да еще с намеком на измену. И не в какой-нибудь «Правде», а в передовице «Голоса Москвы», органа октябристов – крупной буржуазии, лояльной царской власти:
«Лицемерие вообще царит над нами, и это ужас. Противно слушать, когда говорят: “трезвая Россия”. Пьет Россия, пьет Москва, пьет Петроград. Не пьет казенной водки, но зато пьет всякую гадость: денатурированный спирт, одеколон, политуру, кумышку, колганную настойку, валерьянку. И все это продается втридорога, и Россию на этом обирают. И деньги идут не в казну, а в карман разных отравителей и их попустителей, которые разбогатели за один год “трезвости”.
Казалось бы, что раз запрещена водка, надо наказывать по законам военного времени за допущение продажи ядов! Но нет, лицемерие царит.
А что дальше? Пьющие люди мечтают, что когда закончится война, разрешена будет водка. Не лучше ли было перестать пить после войны, чем во время войны?
В довершение всего говорят, что в газетах некоторых нейтральных стран появились известия, что прекрасная сама по себе мера по уничтожению водочной монополии, которой не могло добиться общество столько лет, была так быстро принята именно во время войны не без влияния некоторых лиц, которые, может быть, и не знали, что в Германии рассматривают это как лучший способ поколебать финансы страны.
Во всяком случае, если противна пьяная Россия, когда она дает деньги в казну, то так же противна пьяная Россия, когда она отравляет себя, деньги свои отдает отравителям и при этом притворяется трезвой. Противно лицемерие».
Нам больше нечего добавить.
Люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.
Карл Маркс
«Москва, по-видимому, не собирается скоро начать голодать», – утверждал автор заметки «Избыток мяса», опубликованной 12 августа 1914 года в газете «Раннее утро». Один, но красноречивый факт подкреплял этот неуклюже сформулированный тезис: из 5685 быков, доставленных на площадку скотопрогонного рынка, в продажу поступило менее половины – из-за падения цен на мясо.
На той же странице газета сообщала о явлении другого рода. В корреспонденции «Протест против мародеров» описывалось происшествие на Смоленском рынке. Покупатели, возмущенные внезапным увеличением в два-три раза цен «на огурцы и другие продукты первой необходимости», едва не побили торговцев. Разъяренные москвичи, выкрикивавшие: «Кровопийцы!», «Креста на вас нет!», «Последнюю шкуру готовы содрать!» и т. п., окружили спекулянтов. Последним не оставалось ничего иного, как забираться на возы и звать на помощь. Только вмешательство полиции предотвратило погром.
Что же происходило в торговой жизни Москвы, если в один день случилось два столь разных по характеру события? Неужели война так скоро повлияла на состояние сельского хозяйства, что уже на ее первом месяце в глубоком тылу цены на продукты начали резко повышаться? И что, наконец, делали власти, чтобы стабилизировать положение? Попробуем во всем разобраться по порядку.
Начнем с констатации факта: из-за войны все зерно урожая 1914 года, а с ним и другая сельскохозяйственная продукция остались в России. В русском обществе никто не мог даже предположить, что страна когда-либо начнет испытывать недостаток в продовольствии. Напротив, все политики и публицисты в один голос предсказывали неминуемое и скорое наступление голода в Германии.
Другое дело, что война не могла не потрясти денежную систему. Однако и по этому поводу никто не собирался впадать в уныние. 2 августа 1914 года газета «Утро России» писала:
«Война стала фактом и не замедлила отразиться на состоянии нашего денежного рынка. Мы вправе с гордостью сказать, что благодаря предусмотрительной политике нашего финансового ведомства и банков краткосрочного кредита война не застала нас врасплох, и мы находимся в лучшем состоянии сравнительно с нашими противниками. (…)
Надвигавшиеся с быстротой курьерского поезда события не замедлили отразиться на психологии денежной публики, которая устремилась в банки и с лихорадочной поспешностью начала снимать со своих счетов свободные, принадлежавшие ей суммы. Таким массовым востребованием вкладов банки должны были быть поставлены в весьма затруднительное положение, если бы им на помощь не пришел Государственный банк, открыв банкам колоссальные кредиты. Заявление Государственного банка об открытии банкам кредита, а также беспрепятственная выдача вкладов с текущих счетов подействовали отрезвляющим образом на публику, так что в конце концов уже на прошлой неделе можно было наблюдать обратное возвращение вкладов. Одновременно с востребованием вкладов у публики появилась, если можно так выразиться, золотая горячка, проявляющаяся в том, что легкомысленная и легковерная часть публики устремилась в кассы Государственного банка для обмена бумажных денег на золото; но уже 25 июля законом, введенным в порядке 87-й статьи, был прекращен обмен государственных кредитных билетов на золотую монету. (…)
Таким образом, баланс на 23 июля указывает на сокращение наших золотых запасов всего на 36,4 милл. руб., из которых только около полутора милл. руб. попали в карманы публики, обменивавшей кредитные билеты на золото, остальное приходится на заграницу. Одновременно с уменьшением нашей золотой наличности, кредитных билетов, выпущенных в обращение, увеличилось на 226,5 милл. руб. (…)
Заканчивая наш обзор, мы должны отметить, что благодаря полезным и своевременным мероприятиям Государственного банка наш денежный рынок, а также нормальная жизнь кредитных учреждений, нарушившаяся несколько последними событиями, начинает приходить в прежний порядок».
Кроме оптимистического настроя автора публикации обратим внимание на два важных обстоятельства. Во-первых, отмена «золотого» рубля. В свое время введение золота в качестве обеспечения рубля сделало его одной из самых устойчивых валют мира. Теперь этому пришел конец. Во-вторых, поступление на рынок огромной массы бумажных денег. Не надо быть маститым экономистом, чтобы понять: механизм инфляции запущен. Вряд ли огородники, торговавшие на Смоленском рынке, читали Адама Смита вкупе с трудами Карла Маркса и Туган-Барановского, но они наверняка помнили, как во время Русско-японской войны стремительно дешевели деньги. Поэтому нет ничего удивительного, что цены поползли вверх.
Бороться с инфляцией правительство решило административными мерами. Местные власти получили право устанавливать фиксированные цены («таксу») на продукты и товары первой необходимости. В Москве каждую неделю стали выходить особые справочные ведомости «с предельными расценками», утвержденными градоначальником.
Само собой разумеется, система административного регулирования цен находилась в противоречии с рыночными принципами ценообразования. В августе 1914 года газеты писали о несовершенстве механизма назначения «предельных расценок». Так, исходя из цен в крупных магазинах центральной части города, мера картофеля была оценена в один рубль, в то время как на рынках за нее еще просили 60 копеек. Но гораздо сложнее было с мясом. Торговцы из центральных районов Москвы традиционно покупали мясо скота высокой упитанности и платили за него дороже. Легковесные туши, стоившие дешевле, уходили на окраины. Тем не менее разница в сортах мяса не находила отражения в ведомостях.
Для более точного определения цен была создана смешанная комиссия, в состав которой кроме представителей градоначальничества и городской управы вошли члены Комитета биржи пищевых продуктов.
Забегая вперед, отметим, что со временем наступили моменты, когда цены «по таксе» стали значительно отставать от реальной стоимости продуктов. Например, в феврале 1917 года гласный городской думы Н. В. Щенков отмечал такую несообразность: официально фунт черного хлеба стоил семь с половиной копеек, а на деле его выпечка обходилась на две копейки дороже. Стоит ли удивляться, что пекари всеми правдами и неправдами избегали выпускать этот вид хлеба.
