Без долгих церемоний он зачитал, что Чессмэн, как и ожидалось, приговорен к смертной казни. "На основании приговора суд принял постановление, что вы, Кэрил Чессмэн, шерифом округа Лос-Анджелес передаетесь директору тюрьмы штата Калифорния в Сан-Квентине с тем, чтобы он посредством ядовитого газа предал вас смерти в соответствии с законом".
В тот же день Чессмэн был препровожден в камеру № 2455 тюрьмы Сан-Квентина. Дело "Красного фонаря" было закончено и никогда больше не рассматривалось американским судом.
Однако началось "Дело Чессмэна".
Почти двенадцать лет боролся Чессмэн в камере № 2455 против незаконного смертного приговора. Он проделал почти немыслимую работу: чтобы иметь возможность опротестовать приговор, проштудировал весь 2400-страничный протокол судебного разбирательства и написал семь апелляций, шесть жалоб в контрольные инстанции, девять прошений об отсрочке казни, четыре ходатайства о новом судебном следствии, четыре заявления с просьбой о внесении апелляции и пять прошений о пересмотре дела в суде более высокой инстанции. Ко всем этим прошениям и заявлениям Чессмэн прилагал подробное описание фактической стороны дела, как это предписывалось в случае обжалования приговора. Кроме того, он дважды делал заявление с требованием пересмотреть и исправить протокол судебного заседания. Все написанное им содержало более 450 тысяч слов. Над составлением всех этих бумаг он трудился в общей сложности не менее трех тысяч часов. Десять тысяч часов он потратил на приобретение необходимых правовых знаний: прочитал две тысячи книг и журналов по юриспруденции и сделал при этом восемьсот страниц выписок.
Для работы с его заявлениями и ходатайствами американские органы юстиции за одиннадцать лет привлекли четырнадцать адвокатов, заплатив им гонорар в 734 тысячи долларов. Небольшая часть этой суммы, используй ее юный Чессмэн на приобретение профессии, могла бы в свое время сделать его полезным обществу человеком. Ведь способностей у него хватало. За время заключения он изучил три языка, написал четыре автобиографических романа, первый из которых — "Камера смерти 2455" — имел широкий успех и определенно высокий литературный уровень.
Однако все его усилия, направленные против несправедливого приговора, были напрасными. Ему, правда, восемь раз давали отсрочку исполнения приговора, но просьбу о пересмотре дела постоянно отклоняли.
Незадолго до назначения девятого срока казни в одной из передовиц "Нью-Йорк таймс" появилась примечательная фраза: "…мы все равно отправим его на тот свет, и не потому, что этим можно исправить или устрашить другого Чессмэна, а потому, что для иного пути у нас не хватает социального воображения".
9 часов 50 минут, утро 2 мая I960 года. Телефон на столе в соседнем с газовой камерой помещении по-прежнему молчит. Зашедший в комнату врач будит своим приходом заснувшего над детективом директора тюрьмы Диксона. Он, зевая, смотрит на стенные часы и говорит Чессмэну: "Так… Приготовьтесь!"
Чессмэн отрывает взгляд от телефона, на который с отчаянной надеждой смотрел всю ночь. Через большое окно в стене он видит, что помещение, в котором стоит похожая на водолазный колокол камера, заполнено людьми. Пятьдесят девять репортеров пришли посмотреть на его смерть. На похоронах Рузвельта было всего сорок пять, вспомнил он когда-то прочитанное в газете. Они столпились возле высоких, по грудь, перил, которые на расстоянии вытянутой руки опоясывали газовую камеру с окнами из пуленепробиваемого стекла. Скрываясь за занавесом, ждет палач. Только директор тюрьмы знает его фамилию. Сто долларов получает он за то, что передвигает рычаг — тогда пять шариков цианистого калия падают в сосуд с серной кислотой, установленный под стулом приговоренного к смерти.
Ровно в десять часов Чессмэна вводят в камеру, и два помощника палача пристегивают его к стулу. На грудь прикрепляют стетоскоп. К нему подключают шланг, который через стенку камеры выходит наружу и позволяет врачу следить за работой сердца осужденного.
Десять часов три минуты. Толстая, двадцатисантиметровая стальная дверь закрывается. Директор тюрьмы смотрит на свои часы и поднимает правую руку.
Палач за занавесом нажимает на рычаг.
Пятьдесят девять репортеров, подталкивая друг друга, придвигаются поближе к окнам из пуленепробиваемого стекла. Каждое движение Чессмэна, малейшее подрагивание его лица им хорошо видны. Снаружи, перед воротами тюрьмы, в эти секунды толкутся еще сотни газетчиков, чтобы первыми узнать для своих газет достоверные подробности казни.
В средние века казнили публично на рыночных площадях. Экзекуция была своеобразным народным праздником, в котором принимал участие весь город. По дороге к месту казни на оживленных перекрестках осужденного жгли раскаленными щипцами, чтобы повеселить зрителей. 2 мая 1960 года крупнейшие газеты Америки распространили миллионными тиражами фотографии и сообщения о подробностях смерти в газовой камере. Вечером в кинотеатрах повторно пустили старый художественный фильм, эпизоды которого несколько лет назад были сняты в тюрьме Сан-Квентина. Крупный план позволял зрителям лучше прочувствовать весь процесс умирания человека. От мастерски сыгранного предсмертного страха до падения ядовитых шариков в серную кислоту и клубов смертоносного газа — все было воплощено на экране в высшей степени профессионально. Любой, если хотел, мог так же, как когда-то на рыночной площади, посмотреть на казнь человека. Давно уже в кинотеатрах не было столько посетителей, сколько 2 мая 1960 года.
Американской юстиции удалось превратить средневековые обычаи в ужасную реальность сегодняшних дней.
Через час после казни в кабинете директора тюрьмы Диксона появилась адвокат Розалия Ашер, которая в последние два года — когда дело Чессмэна приобрело мировую известность — оказывала ему юридическую помощь в борьбе против смертного приговора, и вручила адресованное ему письмо с пометкой: "Передать после моей смерти". В письме стояла фамилия человека, который, как показывал Чессмэн на процессе, в вечер ареста находился в сером «форде» и скрылся на автозаправочной станции, когда заметил, что их преследует полиция. Звали его Джо Терранова.
По настоянию адвоката и директора тюрьмы ФБР предприняло розыск Террановы.
2 июля 1960 года, через два месяца после казни Чессмэна, он был арестован в штате Техас, в Эль-Пасо, где скрывался последние два года в пансионате "Красная роза" под именем Джек Смит, так как его разыскивала полиция за убийство и ограбление кассира одной букмекерской конторы.
За это преступление он и предстал перед судом, в январе 1961 года был приговорен к смерти и через четыре недели казнен. Прокурор отказался включить в его обвинительный список половые преступления "Красного фонаря". На суде лишь говорилось о том, что Терранова ранее был неоднократно судим за половые преступления и что более десяти лет тому назад он совершал ограбления в сером «форде», который выдавал за полицейскую патрульную машину, приспособив для этого красную фару.
Сообщения американских газет о том, что те преступления, из-за которых был казнен Чессмэн, вероятнее всего, совершил Терранова, представитель ФБР охарактеризовал как "вымыслы, не имеющие под собой никакой реальной основы".
Двойное убийство на Штарнбергском озере
Если бы кто-нибудь задался целью собрать все, что было написано весной 1962 года в западногерманских газетах и журналах об этом уголовном деле, получилось бы собрание сочинений в нескольких томах.
"Уголовное дело АК 1/62 против Веры Брюне и Йоханнеса Фербаха" — так на скупом ведомственном языке назывался процесс, проходивший в мюнхенском присяжном суде. А что же говорила пресса? "Процесс века" — это, пожалуй, одно из наиболее скромных определений, которыми пестрели первые полосы газет; все другие текущие события отошли на задний план. Газетная шумиха привлекла толпы людей, которые, прихватив термосы и шерстяные одеяла, начали еще ночью устраивать причудливые бивуаки перед помпезным зданием мюнхенского дворца правосудия в надежде получить на следующее утро место в зале заседаний. В эти недели на процесс Брюне ходили так же, как на премьеру какой-нибудь оперы,
Многочасовое стояние в очередях, скандалы и даже потасовки за место в судебном зале оправдали себя. Каждый день слушания дела вскрывал новые интимные подробности жизни "высшего света", в которые обычно простых баварских бюргеров не посвящали. Свидетелями здесь выступали не какие-то там Майеры и Леманы, а граф Ингенхайм-Молитор и Эльфрида фон Дуйсберг, и по профессии они были не рабочими, продавцами или домашними хозяйками, как простые смертные, а по меньшей мере гинекологами, композиторами и главными редакторами. Сам Хайнц Рюман[6] собственной персоной присутствовал в зале и сидел в первом ряду; в деле был замешан Харальд Бёмельт — известный сочинитель популярных песенок; да и сама ставшая уже почти легендарной главная обвиняемая дважды разводилась… Первым ее мужем был известный актер, вторым — композитор, который многие годы писал музыку для фильмов компании УФА[7]. Привлекали и названия мест, о которых говорили на суде, — они менялись, как в калейдоскопе: итальянская Ривьера, испанская Коста-Брава, Штарнбергское озеро, Танжер…
