я, кажется, понял, что у тебя на уме. Валяй дальше".
Теперь Прескотт вызвал "Пелхэм, 123".
"Говорит лейтенант Прескотт. Деньги уже отправлены".
"Понял тебя".
Голос главаря был по-прежнему бесстрастным, и нельзя было понять, слышал он разговор Прескотта с инспектором или нет. Впрочем, это не имело значения.
"Видите, мы выполняем ваши инструкции, — продолжал Прескотт. — Однако физически невозможно доставить деньги сквозь густой транспортный поток всего за одиннадцать минут… Вы слышите меня?"
"Ты хотел сказать — всего за десять минут", — поправил его равнодушный голос.
"Это невозможно. Не потому, что мы не хотим этого. Нам не позволит транспорт. Продлите наш лимит на десять минут".
"Нет".
"Мы делаем все от нас зависящее, — Прескотт слышал. как сквозь умоляющую интонацию в его голосе начинает пробиваться озлобление. — Но нам нужно еще немного времени".
"Нет. Ваше время истекает, как я уже говорил, в три тринадцать".
Монотонность голоса была убийственной, но Прескотт не оставлял надежды.
"Хорошо, — сказал он. — Мы явно не успеваем доставить деньги в срок непосредственно к вагону, но, может быть, мы будем иметь их к этому моменту у входа на станцию. Продлите ли вы лимит в таком случае? Ответьте, прошу вас".
Главарь молчал на этот раз долго, и Прескотт хотел уже еще раз вызвать его, когда услышал наконец ответ.
"Согласен. Но больше никаких уступок не будет. Ты понял меня?"
"Понял. Если это все, я хотел бы сообщить о нашем уговоре своему начальству".
"И свяжись со мной, как только прибудут деньги. Я дам тебе дальнейшие инструкции. Конец".
Что ж, все так же грустно подумал Прескотт, несколько минут я у него выторговал. Только вряд ли это поможет. Все равно к трем часам тринадцати минутам пополудни деньги доставлены не будут.
Артис Джеймс
Транспортный патрульный Артис Джеймс находился в состоянии физического и душевного дискомфорта. Скрючившись за колонной в каких-нибудь двадцати метрах от задней двери вагона, он был укрыт достаточно надежно, но не смел даже шевельнуться. Все мышцы затекли и мучительно ныли. Вдобавок ко всему на него накатил панический страх. В туннеле было мрачно, и в поры-зах пронизывающего сквозняка ему начали чудиться странные звуки.
Конечно, не все они были плодом его воображения. Он знал, что за его спиной прячутся полицейские: тридцать, сорок, может быть, даже пятьдесят человек, вооруженных автоматами, нацеленными в направлении вагона. Ему в спину! Известно ли им хотя бы, что он здесь? Такая небольшая деталь могла ускользнуть из внимания руководства, обеспокоенного ходом операции в целом. Поэтому он еще крепче вжался в твердь металла и старался вообще не двигаться.
Идиотская ситуация! Он боялся не только быть замеченным гангстерами, но и опасался мнительности находившихся позади полицейских. Среди них найдутся охотники подобраться к нему сзади и перерезать глотку, чтобы, как говорят в фильмах, избежать лишнего шума.
Его правая рука, тесно прижатая к боку, вдруг ощутила упругость пачки сигарет, которую он купил у Эйба Розена, и он испытал непреодолимое желание наполнить легкие сладким дымком. Затем его осенила мысль, что, если эму не повезет, больше он никогда уже не закурит, и значение слова "смерть" сразу приняло вполне определенные очертания. Оно значило никогда больше не есть, не пить, не спать с женщиной… Эта мысль пронзила его такой болью, что он буквально отбросил ее от себя негодующим жестом, но тут же снова окаменел, испугавшись, что рука была видна из-за колонны. Ничего, однако, не случилось, но потрясение не проходило. Почему? Почему никто не может помочь ему? Почему его бросили здесь, на ничейной земле? Конечно, всем наплевать на него, чернокожего.
Хотя, с другой стороны, будь он белым, его лицо и руки были бы лучше заметны в темноте. Так что, в конце концов, негром быть не всегда плохо, решил он. При этой мысли он расплылся в улыбке, которая, однако, моментально растаяла.
"Зубы! Черт возьми, у меня же ослепительно белые зубы!" — подумал он, плотнее сжимая челюсти.
Его превосходительство мэр города
Покрышки взвизгнули, когда машина главного полицейского комиссара рванула от подъезда резиденции мэра. Комиссар сидел прямо за спиной водителя, в центре — Мюррей Лассаль, а закутанный в плед мэр — у противоположного окна. Когда машина выехала на Ист-Энд авеню, мэр оглушительно чихнул, и в лучах проникавшего в кабину солнца закружились пылинки.
— Пользуйся носовым платком, ради бога, — ворчливо сказал мэру Лассаль. — Ты хочешь заразить всех нас?
Мэр вытер нос краем пледа.
— И все же это сумасшествие, Мюррей, лезть в сырой и холодный туннель.
— Завернись плотнее, авось не замерзнешь.
Комиссар вел какие-то переговоры по радио.
— Что это он делает? — шепотом спросил мэр у своего помощника.
— Предупреждает, что мы уже выехали. Все, что тебе придется сделать, это взять мегафон и с достоинством попросить похитителей проявить сострадание к людям.
— А если они меня застрелят?
— Ты будешь говорить из укрытия. И потом, у них нет никаких причин стрелять в тебя.
— Ты хочешь сказать, что они не из нашего города? — выдавил из себя шутку мэр.
— Успокойся, — сказал Лассаль. — Сделай, что я говорю, и мы отвезем тебя обратно в теплую постельку. Рассматривай это как благотворительное мероприятие.
— Если бы только это могло действительно помочь…
— Еще как поможет!
— Кому, заложникам?
— Нет, — ответил Лассаль, — тебе.
Окружной командир
Окружной командир то и дело посматривал на часы, иногда открыто, иногда тайком. Минуты множились, как клетки раковой опухоли.
— Три минуты четвертого, — сказал он наконец. — Осталось всего десять минут, а они еще даже не выехали.
— Если бандиты кого-нибудь убьют, — ответил ему начальник транспортной полиции, — я считаю, надо начинать штурм.
— А я считаю, что нам надо выполнять приказ, нравится он нам или нет. Если они убьют заложника, останется еще шестнадцать. Стоит нам открыть стрельбу, и погибнут все. Ты можешь взять на себя такую ответственность?
— Между прочим, — ответил начальник транспортной полиции, — никто пока не просил меня брать на себя ответственность.
Полицейский капитан, назвавшийся журналистам капитаном Немо, внезапно вырос перед окружным командиром и отсалютовал. У него было злое и красное, как спелый помидор, лицо.
— Что мы должны делать, сэр? — спросил он.
— Расположиться поблизости и ждать. Может быть, у вас есть другие идеи?
— Сэр, меня приводит в бешенство наша беспомощность. К тому же, на моральный дух моих людей дурно подействует, если этим гадам дадут уйти.
— Можете быть свободны, капитан, — устало приказал командир.
Капитан яростно сверкнул глазами, резко повернулся на каблуках и стремительно направился к выходу из небольшого кружка патрульных, охранявших командный пункт.
— Мне трудно винить его, — сказал ему вслед окружной командир. — Он,
