Командир подлодки Фартушный, его боевые товарищи невольно залюбовались своим комбригом. Подтянутая фигура, отличная строевая выправка, красивый шаг. Прирожденный моряк! Перед ним порой робели подчиненные. Строг, немногословен, любит точность. Самая, пожалуй, примечательная черта Павла Ивановича — необыкновенная чуткость к человеку. В людях он по-настоящему разбирался. Высоко ценил отвагу, преданность морю. И сам владел этими качествами в полной мере. Море для него — сама жизнь, без моря он не мог бы дышать.
Фартушному запомнился рассказанный кем-то из штабистов такой эпизод; во время одного из первых налетов на Севастополь группа командиров оказалась на открытой местности. Когда над головами засвистели вражеские фугаски, все поспешили в укрытие. Только комбриг не пожелал прятаться. Стоял суровый и невозмутимый, спокойно наблюдая, как кружат самолеты, разворачиваясь для новой атаки. Павла Ивановича любили на флоте, гордились им.
Как только командир бригады ступил на палубу, прозвучал сигнал боевой тревоги. Красный флаг с белой звездой поднялся на стеньге [2]. Выстроившись в ряд, Фартушный, его помощник Белоруков, комиссар подлодки Замятин, штурман Шепатковский и другие командиры встречали Болтунова. Павел Иванович выслушал доклад о готовности подлодки к походу, молча пожал всем руку и поднялся на мостик. Прозвучала команда. С-31 отошла от бетонной стенки, разворачиваясь на выход из бухты.
Жизнь на корабле входила в обычное русло. Вахтенные несли свою службу, свободные от дежурства занимались. Комбриг не вмешивался в распорядок, установленный воинскими законами. Он лишь наблюдал и прислушивался. Рейс предстоял сложный. В воздухе денно и нощно висят фашистские самолеты, после оставления нашими войсками Одессы море буквально заполонили катера противника. Того и гляди засекут подлодку, загонят на дно и заставят отлеживаться. Прежде всего нужно как можно быстрее обогнуть полуостров. Наиболее опасны районы Евпатории, Ак-Мечети, куда нередко проникают вражеские корабли, а там уже прямая дорога на север. Комбриг понимал, насколько сложна и опасна задача. Стрелковым частям всегда помогали надводные корабли, у них достаточно бортового оружия. С наступлением темноты комбриг собрал офицеров, чтобы изложить план операции, выслушать их мнение. На столе лежала карта Крыма, исполосованная красно-синими жирными стрелами. Павел Иванович обрисовал ситуацию, которая сложилась в результате наступления фашистских войск на Крым.
— Враг бросил огромные силы, пытаясь с ходу прорваться в глубь полуострова, чтобы затем взять Севастополь. Танки противника прорвались к Ишуньским позициям [3]. Командование решило обстрелять их артиллерией эсминца. От этого плана пришлось отказаться, так как не хватает авиации для прикрытия корабля. Потому, собственно, и обратились к подводникам за помощью…
Болтунов окинул взглядом присутствующих и спросил, кому что неясно.
Фартушный заметил, что трудно будет преодолеть мели у самых подходов к берегу. Если только удастся их проскочить, дальше все пойдет нормально.
— У нас же великолепный штурман! — кивнул на Шепатковского командир бригады. — Яков Иванович, — обратился он к сидевшему напротив старшему лейтенанту, — проведем лодку по мели?
— Отчего ж не провести… Не хватит глубины — проползем по дну, — уверенно ответил штурман. Павел Иванович заерзал на стуле.
— Шутки здесь, пожалуй, неуместны, Яков Иванович, — жестко заметил комбриг. — Будем ползти — так и увязнуть в грунте можно, значит — сорвем операцию. Верно говорю, товарищ капитан-лейтенант? — обратился он к Фартушному. — Надо, понимаете, пройти, — заговорил уже мягче Павел Иванович, — стать поближе к берегу, чтобы огнем пушек точно поражать цель. А после придется еще дважды сменить позицию. Так что ползать, сами понимаете, никакого расчета нет… Тогда штурман неторопливо, обстоятельно изложил расчет. Комбриг слушал внимательно, не перебивал. Шепатковского знали как одного из лучших мастеров вождения подводных кораблей, на которого в сложной ситуации можно положиться.
Потом был заслушан короткий доклад командира артиллеристов. У него все было готово к бою, запас снарядов достаточный, люди знают свои места.
На том можно было поставить точку, но Павел Иванович приберег главное на конец.
— А главное, товарищи, в том, — сказал он, вставая с места, — чтобы жать, что называется, на всю катушку. Вас, Илларион Федорович, особенно прошу учесть мое требование. Значит, во-первых, скорость, во-вторых, скорость и, в-третьих, скорость. Командующий предупредил, что если придем к шапочному разбору — головы долой. Это, конечно, фигурально говоря. Но и впрямь, кому нужны такие головы, которые плохо думают над тем, как лучше исполнить приказ старшего командира.
Шли на предельной скорости. Комбриг и сам это знал. Знал, что требует невозможного. Но ему все время казалось, будто лодку сдерживают за кормой, и он снова требовал прибавить оборотов. Всеми своими помыслами он был там, на севере, где сейчас фашистские танки вгрызались гусеницами в крымскую землю, где наши бойцы, обливаясь кровью, сдерживали бешеный натиск врага. Прийти ко времени в назначенную точку и обстрелять скопления вражеской техники и живой силы — такова была задача.
— Мы не имеем права опоздать, — все время повторял комбриг капитан-лейтенанту, в который раз показывая на часы.
— Но мы и так хорошо идем! — неожиданно вмешался военком Замятин. — Ведь дизели могут не выдержать перегрузки и выйдут из строя.
Комбриг резко обернулся.
— «Хорошо» для нас не годится. Нужно идти отлично… Кстати, — обратился он к комиссару, — спуститесь, голубчик, вниз, спросите — могут они уважить старика, хотя бы чуть-чуть, самую малость подбавить скоростенки. Вы ведь мастак убеждать.
Замятина комбриг знал не первый день, среди политработников он слыл человеком знающим, волевым. Глядя, с какой проворностью военком нырнул в дизельный отсек, Павел Иванович немного оттаял. К комиссару С-31 он давно питал какую-то особую симпатию. Молод, красив, блестяще знает морское дело. И умен, жаден ко всему новому, умеет находить дорожку к матросскому сердцу. Это был истинный комиссар.
С Фартушным, человеком нелегкого характера, Замятин быстро нашел общий язык, и теперь их водой не разольешь. Илларион Федорович под влиянием своего военкома заметно изменился, начал уважительно относиться к людям, стал более подтянутым и собранным.
В дизельном отчаянно грохотало, под ногами вибрировало, дышать было трудно: казалось, голубовато-серый воздух можно потрогать руками, настолько он был плотен. Комиссар спросил старшего, на каком режиме работают двигатели.
— Дайте самый полный. Комбриг просит… — прокричал на ухо мотористу Замятин.
— Хотите, чтобы я вывел из строя машины? — скорее понял по движению губ, чем расслышал Замятин ответ.
Однако все же пообещал. У него, дескать, запас прочности есть, и, надо полагать, дизели выдержат. Но ведь и комиссар должен понять службу мотористов, они всегда придерживают этот запас на самый трудный момент, когда потребуется пустить в ход весь резерв дизелей.
Поднимаясь в центральный, Николай Павлович улыбался. «Вот канальи… Для командира и комиссара у них предел, а для комбрига все-таки нашли выход. Ничего не попишешь, правильная служба».
Оглушенный и вспотевший, военком явился доложить о выполнении приказания.
— Сердце лодки выдюжит, — сказал Замятин, вытирая вспотевший лоб. — Нашелся запас прочности…
— Спасибо, — кивнул комбриг, — теперь, кажется, действительно идем быстрее.
Подлодка мчалась, как говорят, на всех парусах. Подрагивали перегородки, мелодично позванивал стакан на подносе. Впервые за время плавания строгие глаза комбрига словно оттаяли. Он к слову вспомнил какую-то историю, случившуюся с ним во время учебного похода. Ему неожиданно пришлось оборвать рассказ на полуслове: ударили колокола громкого боя[4]. Наступила тишина.
— Что случилось? — спросил Павел Иванович, выпрямившись во весь рост.
— Вахтенный заметил три «юнкерса», — доложил Фартушный.
Дизели были немедленно остановлены, задраены все забортные отверстия. По команде «все вниз!» личный состав, находящийся на мостике, быстро спустился в лодку.
Павел Иванович притих и помрачнел. Вроде бы все складывалось так удачно, и вдруг эти вездесущие «юнкерсы», пропади они пропадом. И хоть бы проскочили, а обнаружат — начнется свистопляска, придется ложиться на грунт. Это ж какая потеря времени!
Едва успели погрузиться, как невдалеке одна за другой рванули три бомбы. Потом, все ближе и ближе, послышались еще взрывы. И снова, но уже в стороне… Фартушный облегченно вздохнул. Молодчина наблюдатель. Опоздай он всего на несколько минут, и задание могло быть сорвано. Командир запросил у штурмана, какая глубина.
