Мария прошла к скамьям, но не села на свое обычное место, а опустилась на колени в стороне, низко наклонила голову и привычно зашептала молитвы.
Так она простояла долго-долго, не в силах подняться и дойти до скамьи, А когда, наконец, попыталась встать, все потемнело, поплыло перед глазами, и Мария, тихо вскрикнув и взмахнув руками, упала на холодные каменные плиты иола.
Очнулась она на скамейке. Вокруг стояли со скорбными лицами отец Августин и несколько старушек, постоянных посетительниц костела. Они брызгали в лицо Марии водой, смачивали виски какой-то остро пахнущей жидкостью. Увидев, что женщина пришла в себя, старушки обрадованно закивали головами, перекрестили ее и, по знаку ксендза, засеменили к выходу. Августин же присел рядом и участливо спросил, как она себя чувствует.
Мария не разобрала, о чем спрашивал ксендз. Вопрос прозвучал откуда-то издалека. Первое, что услыхала она, очнувшись, была музыка. Орган наверху звучал все так же тихо и торжественно, все так же протяжно и печально пел хор. И женщине показалось, что это отпевают ее, уже собравшуюся кончать грешное земное существование.
— Как вы себя чувствуете? — повторил вопрос Августин.
— Спасибо... Голова кружится... И слабость... Видно, господь бог за грехи наказывает.
— Все мы грешны перед богом, — сдержанно сказал ксендз, запрокидывая голову к куполу. — И бог же дает нам силы смиренно служить ему, искупать грехи свои... Вам уже лучше?
— Да, лучше... Спасибо, отец Августин.
— Молитва подкрепит твои силы, — проговорил настоятель, переходя на ты, как он обычно разговаривал с верующими. — Пойдем, если можешь. Нам по пути... Я провожу тебя.
Мария, держась за скамью, с усилием поднялась на ноги и медленно пошла к выходу. За ней неслышно двинулся Августин.
— Мы, верующие, часто несем на себе тяжесть грехов ближних наших, — бережно поддерживая женщину, заговорил ксендз, когда они шли по улице. — Ты, Мария, чиста перед богом и святой церковью. Душа твоя открыта для благости и милосердия всевышнего, но твой муж... Его душа до сих пор черства, его ум до сих пор служит не богу, а...
Августин замолчал, и Мария со страхом поглядела на него. О чем он хотел сказать? Уж не о том ли, что ее Альберт служит дьяволу?
— Ты мне уже не раз говорила, — продолжал ксендз, — что Шамайтис пишет книгу. Ты читала ее?
— Нет. Что я в этом понимаю? К его бумагам я не прикасаюсь.
— Правильно делаешь, это греховные писания... Но как истинная дочь церкви, ты должна знать, что делается в твоем доме. Ведь у тебя бывают верующие...
Мария на секунду остановилась и с трудом передохнула.
— А что я должна сделать, отец Августин, что? — спросила она и снизу вверх взглянула на него.
Высокий, тощий, со строгим, бледным лицом, на котором выделялся длинный хрящеватый нос и блестели большие, почти немигающие глаза, он всегда внушал Марии необъяснимый страх и благоговение. Он напоминал ей святых мучеников, о которых она много читала. В словах ксендза всегда были скрыты какие-то недосказанные мысли, поучения, требования.
Августин ничего не ответил на вопрос, а переспросить она не решалась. Так, молча, они прошли еще два квартала и остановились у дома Шамайтисов. И только здесь, возле чугунной калитки палисадника, ксендз пояснил:
— Святая церковь должна знать козни врагов своих. И ты, Мария, обязана помочь в этом.
— Я готова, святой отец, сделать все, что в моих слабых силах.
— Не сомневаюсь, Мария...
Августин потрогал рукой ограду палисадника, будто пробуя ее прочность, и, пристально глядя на Марию, тихо, но твердо сказал:
— Я сам, как слуга церкви и бога, познакомлюсь с сочинениями твоего мужа. Возьму этот грех на себя. Да простит мне святой апостол Петр!
— Но как же... как же это сделать?— испуганно проговорила Мария.
— Когда твоего мужа не бывает дома?— вместо ответа спросил ксендз.
— По средам он уезжает с утра... в библиотеку... А приезжает под вечер.
— Значит, завтра? Хорошо. Я приду. Ты проведешь меня в кабинет мужа и покажешь его бумаги.
Старуха побледнела. Еще никто никогда без разрешения профессора не входил в его кабинет, не садился за его письменный стол. Сама она в последние годы только иногда, украдкой, на несколько секунд, входила в эту комнату, похожую на библиотеку, чтобы положить очередную записку или взять деньги, которые профессор регулярно, каждый месяц, оставлял на письменном столе. Всю домашнюю работу для Шамайтиса выполняла домработница Катре. Она убирала комнату, подавала еду, стирала белье. Через нее Мария узнавала, что делает муж, какое лекарство заказал в аптеке... Так сложилась жизнь в доме Шамайтисов, и изменить ее уже нельзя было: этого не могла сделать Мария, этого не хотел ее муж.
Колебание старухи не укрылось от внимательного взгляда Августина. Он положил руку на ее плечо и строго спросил:
— Готова ли ты?
— Я готова, — прошептала она.
— Так пусть сомнения не тревожат твое сердце. Завтра утром жди. До свидания, Мария.
Августин снова в знак прощания притронулся к плечу Марии, потом перекрестил и медленно удалился. Прижав руки к сердцу, преодолевая слабость и головокружение, Мария глядела ему вслед.
...Августин пришел утром, через полчаса после ухода Альберта Шамайтиса. Встретив ксендза и усадив его на плюшевый диван под картиной, изображающей распятие Христа, Мария позвала Катре и поручила ей сходить на базар за продуктами. Мария не хотела иметь лишнего свидетеля, а то, чего доброго, эта глупая женщина, беззаветно преданная хозяину, проговорится о посещении его кабинета посторонним человеком.
Когда Катре ушла из дома, Августин спросил Марию, как она спала и как сегодня себя чувствует.
— Спасибо, — ответила Мария. — Я много молилась и просила бога послать мне силы.
— Молитва — лучшее средство для исцеления всех недугов, — проговорил ксендз, вставая, и сразу же перешел к делу: — Ты знаешь, зачем я пришел. Веди меня в кабинет мужа.
Прежде чем войти, Августин помедлил, чуть прикрыл глаза и только после этого перешагнул порог. Быстрым, внимательным взглядом он окинул комнату с двумя узкими, длинными окнами, сквозь которые пробивался скупой свет серого, хмурого утра. Вдоль стен возвышались стеллажи с книгами. Книг было так много, что они лежали на полках, на диване, на стульях, даже на полу. Профессор разрешал Катре только смахивать пыль с книг, но категорически запрещал трогать их и перекладывать с места на место. В этом кажущемся книжном хаосе он чувствовал себя вполне уверенно. Любую нужную ему книгу профессор находил быстро и безошибочно.
Августин осторожно, чтобы ничего не задеть, прошел к письменному столу. Здесь, с правой стороны, лежала толстая рукопись.
— Это? — спросил он, указывая на стопу бумаги.
— Наверно... Посмотрите...
Когда Августин садился в кресло, слегка заскрипели пружины. Их звук царапнул Марию по сердцу. «Неужели так угодно богу?» — мелькнула мысль. Но разве может она противиться просьбе Августина? Нет, не может. Мария села на стул возле двери и молча наблюдала за ксендзом, а тот пододвинул к себе рукопись, надел очки и открыл первую страницу.
«Спрут», прочитал он заголовок книги, и лицо его сразу же стало напряженным и злым.
Августин понимал, что за короткое время, имеющееся в его распоряжении, невозможно прочитать всю рукопись. Поэтому он торопливо стал листать ее, прочитывая лишь названия глав, изредка задерживаясь на отдельных абзацах. Из всего того, что удалось просмотреть в первые же несколько минут, ему стало ясно: профессор Альберт Шамайтис поднял руку на католическую церковь, поносит и хулит ее, открывает простым верующим такие тайны, которые могут отвратить их простодушные сердца от князей церкви.
— О Иезус-Мария! — чуть слышно проговорил Августин, и от этих привычных слов, которые Мария сама произносила ежедневно по многу раз, она вздрогнула и перекрестилась.
— О Иезус-Мария! — тихо, как эхо, повторила она, тяжело вздыхая и в то же время прислушиваясь, не возвратилась ли с базара Катре.
«История католицизма в Литве», — читал Августин названия глав. — «Князья церкви, отцы тьмы», «Святой престол и его тайны», «Враги культуры и науки», «Лживые молитвы и черные дела»...
Лицо Августина покрылось красными пятнами. Он бегло прочитывал страницу за страницей, изредка мельком взглядывал в сторону Марии и снова углублялся в чтение.
Время идет, надо спешить. Подагрические узловатые пальцы ксендза переворачивают листы рукописи. Вот эта глава только начата, но пройдет немного времени, страниц станет больше, значительно больше. Скоро будет закончена и вся эта проклятая книга. О, Шамайтис заслуживает не только проклятия, но и кары господней, и пусть эта кара как можно скорее падет на голову богоотступника.
