Слышим крик: «Ой!» — это Бурназяну на голову репродуктор системы освещения свалился. Вдруг донесся тонкий звон, мы сначала даже не поняли — в чем дело. А это сыпались стекла в поселке.
Тут вспомнили, что в доме находится Курчатов, Ванников, Харитон — кинулись туда. Секретчик с испугу забился под стол, сидит и дрожит там. Курчатов из бороды штукатурку выдирает…
Не дожидаясь показаний приборов, можно было сразу сказать, что бомба сработала по верхнему пределу расчетов.
В поселке Майское, на берегу Иртыша людей перед взрывом завели в сарай, чтобы вспышка не повредила. А после нее выводили наружу — до прихода ударной волны. Одна девочка забилась в угол сарая и там осталась. Ударная волна разрушила этот сарай, и девочка погибла.
А у наблюдательного пункта обрушился окоп, в котором сидел солдат. Солдат тоже погиб, это были первые жертвы испытаний».
Об итогах Харитон вскоре сделал доклад на заседании Политбюро. Хотя результаты оказались блестящими, Харитон был несколько озабочен — в расчеты вкралась ошибка, не хватает одной миллионной доли секунды. Потом эта ничтожная доля секунды доставит массу неприятностей разработчикам и придется ее срочно найти. Харитон в простоте душевной сообщил об этом ничтоже сумняшеся партийным мужам.
Члены Политбюро, когда услышали о такой мизерной пропаже, дружно заржали. Потом ржанье перешло в гомерический хохот.
«Ну, Харитон, ну дает!! — прямо-таки чуть не катались от смеха веселые парни из Политбюро, хлопая себя по бокам. — Потрясающая неприятность, миллионную долю секунды потерял! Во насмешил!!»
Успешные испытания первой «настоящей», водородной бомбы отметили крупным банкетом прямо на полигоне. Веселились всласть — до потери пульса. Одного академика, спящего, прямо в кровати вынесли из помещения на улицу, другого академика посадили на шкаф, и он сидел там тихий и пьяненький, смеясь и болтая ногами…
Радость успеха была, конечно, смазана гибелью двух человек. О погибших и раненых животных никто уж и не вспоминал. Далеко не всем пришло в голову, что причиной первой гибели людей были главные руководители испытаний, в том числе и физики-ядерщики. В тот день 22 ноября распределение температур в воздухе было инверсным — обратным: у земли было холоднее, чем наверху. Из-за этого ударная волна не так ослабляется, как при нормальном распределении температур.
В городке, удаленном на 70 км неукрощенная волна выбила почти все стекла. А в совсем далеком Усть-Каменогорске из-за нее стала появляться «нечистая сила» — скопившаяся в дымоходах печная сажа вылетала от удара из печи, пугая жителей черным облаком.
В тот же день состоялся банкет в «узком кругу». Вот как об этом пишет Сахаров в своих «Воспоминаниях»:
«…Вечером 22 ноября военный руководитель испытаний М. И. Неделин пригласил руководящих работников обоих объектов, министерства, полигона, вооруженных сил к себе на банкет в узком кругу по случаю удачного испытания. Неделин был главнокомандующим ракетными войсками СССР, во время войны командовал артиллерией многих фронтов, возможно, какое-то время был главнокомандующим артиллерией. Это был плотный коренастый человек с обычно негромким голосом, но с уверенными, не терпящими возражений интонациями. Производил впечатление человека очень не глупого, энергичного и знающего. Говорили, что в войну он был хорошим командиром, имел большие заслуги.
На полигоне Неделин вел себя активно, часто созывал совещания (был значительно активнее своего предшественника — Василевского). Я иногда бывал на этих совещаниях. Один раз после совещания Неделин пригласил к себе в коттедж человек 10, в том числе и меня. Он жил с ординарцем, исполнявшим функции киномеханика. Смотреть на дому кинофильмы было любимым времяпрепровождением маршала. В тот раз мы смотрели интересный французский фильм «Тереза Ракэн» и видовой фильм об Индонезии.
В одной из небольших комнат домика Неделина был накрыт парадный стол. Пока гости рассаживались, Неделин разговаривал с начальником полигона. Он сказал ему:
— Ты должен выступить на похоронах погибшего солдата. Подпиши письмо родителям. Там должно быть написано, что их сын погиб при выполнении боевого задания. Позаботься о пенсии.
Наконец, все уселись. Коньяк разлит по бокалам. «Секретари»[10] Курчатова, Харитона и мои стояли вдоль одной из стен. Неделин кивнул в мою сторону, приглашая произнести первый тост. Я взял бокал, встал и сказал примерно следующее:
— Я предлагаю выпить за то, чтобы наши изделия взрывались так же успешно, как сегодня, над полигонами, и никогда — над городами.
За столом наступило молчание, как будто я произнес нечто неприличное. Все замерли. Неделин усмехнулся и, тоже поднявшись с бокалом в руке, сказал:
— Разрешите рассказать одну притчу. Старик перед иконой с лампадкой, в одной рубахе, молится «Направь и укрепи, направь и укрепи». А старуха лежит на печке и подает оттуда голос. «Ты, старый, молись только об укреплении, направить я и сама сумею!» Давайте выпьем за укрепление.
Я весь сжался, как мне кажется — побледнел (обычно я краснею). Несколько секунд все в комнате молчали, затем заговорили неестественно громко. Я же молча выпил свой коньяк и до конца вечера не открыл рта. Прошло много лет, а до сих пор у меня ощущение, как от удара хлыстом. Это не было чувство обиды или оскорбления. Меня вообще нелегко обидеть, шуткой — тем более. Но маршальская притча не была шуткой. Неделин счел необходимым дать отпор моему неприемлемому пацифистскому уклону, поставить на место меня и всех других, кому может прийти в голову нечто подобное. Смысл его рассказика (полунеприличного, полубогохульного, что тоже было неприятно) был ясен мне, ясен и всем присутствующим. Мы — изобретатели, ученые, инженеры, рабочие — сделали страшное оружие, самое страшное в истории человечества. Но использование его целиком будет вне нашего контроля. Решать («направлять», словами притчи) будут они — те, кто на вершине власти, партийной и военной иерархии. Конечно, понимать я понимал это и раньше. Не настолько я был наивен. Но одно дело — понимать, и другое — ощущать всем своим существом как реальность жизни и смерти. Мысли и ощущения, которые формировались тогда и не ослабевают с тех пор, вместе со многим другим, что принесла жизнь, в последующие годы привели к изменению всей моей позиции. Об этом я расскажу в следующих главах.
Примерно через год после испытания 1955 года, точней, в сентябре— октябре, вышло Постановление Совета Министров о награждении участников разработки, изготовления и испытания «третьей идеи», Зельдович и Харитон были награждены третьей медалью Героя Социалистического Труда (Курчатов, кажется, тоже, если он не был награжден ранее), я был награжден второй медалью, ордена получили очень многие теоретики объекта; одновременно нескольким участникам (мне в том числе) была присуждена Ленинская премия, только что восстановленная (Сталин в свое время ввел премии своего имени и Ленинские премии перестали присуждаться). Ордена, медали и значки лауреатов вручал на специальном заседании Георгадзе…»
Орден, еще одно звание Героя и громадная премия радовали чрезвычайно. Но неприятным осадком оставался окрик Неделина. Хотя Андрей Дмитриевич и утверждает, что этот окрик его не обидел, на самом деле обида и довольно глубокая осталась — ведь с этого момента начался пересмотр его жизненных позиций…
Работа над водородной бомбой, которая пошла бы на вооружение, только начиналась. Нужно было найти подходящие материалы, соответствующие технологии — эффективные и дешевые, организовать производство серийных «изделий». Да и сама конструкция нуждалась в существенных доработках.
В 1950 году внезапно умер Завенягин, и на его место назначили Первухина, того самого, кто был куратором уранового проекта еще во время войны, члена Политбюро.
Как настоящий вельможа Первухин прилетел в Арзамас-16 на двух самолетах — в одном летел он сам, а во втором везли ему продукты питания, холодильники и команду поваров. Однако, барские забавы члена Политбюро продолжались недолго. В Кремле вспыхнула яростная «разборка» между Хрущевым и командой сталинистов — Молотовым, Кагановичем, Маленковым и Шепиловым.
Напуганная непредсказуемостью премьера, его реформами и авантюрами, «антипартийная группа» решила убрать Хрущева с вершины политической власти. Одной из тогдашних авантюр была распашка целины, которую в Казахстане доверили большому «знатоку» Леониду Брежневу.
Американцы и особенно канадцы предупреждали СССР о пагубных последствиях такой распашки — на основании своего горького опыта. Они рекомендовали обрабатывать землю безотвальным способом — плоскорезом. Академик Бараев показывал приехавшему тогда на целину Хрущеву методы почвозащитных технологий, но тот слепо верил своему советнику — проходимцу «академику» Лысенко. Несмотря на природный ум, практическую сметку и реформаторскую деятельность, Хрущев часто прислушивался к голосу недалеких и лукавых советчиков, — тому виною явный недостаток общей культуры, фундаментальных знаний и воинствующая неинтеллигентность, что впрочем, было присуще всем генсекам СССР — от Сталина, до Горбачева…
