Поначалу Захаров пытался отрицать свою причастность к содеянному. Потом, поняв, что ему угрожает, стал каяться и в тюремной камере-одиночке, и прилюдно в зале суда. Вряд ли то было по-настоящему прочувствованное, осознанное отношение к происшедшему. Панический страх перед неотвратимостью сурового наказания овладел им. После подписания обвинительного заключения по делу комментирует его прокурор района Андрей Беллевич:
– Есть еще, увы, люди, способные на все. Захаров из такой породы, это его второе убийство. Первое он совершил, когда в пьяном состоянии бутылкой зверски убил свою мать. Освободившись и пробыв несколько месяцев на свободе, вскоре он повторно был осужден за нанесение ножевого ранения односельчанину. Во всех характеристиках нет ничего положительного, зато повторяются одни и те же слова – предельно жестокий, вспыльчивый, эгоистичный. Испытывает удовлетворение от собственной силы, издевательств над людьми. В том, что Захаров чрезвычайно опасный для общества преступник-рецидивист, сомневаться не приходится, – заканчивает Беллевич. – Обвинение будет настаивать на применении к нему высшей меры наказания.
Одно необходимое отступление. Высший судебный орган России согласился со справедливым решением областного суда.
* * *
..Как-то возвращаясь из командировки, встретил я в московской электричке следователя прокуратуры, который заканчивал дело по Захарову. Из разговора узнал, что поехал он в столицу уже после суда, дабы найти в военном ведомстве характеристику на бывшего рядового. Нужного документа он за давностью срока, конечно, не обнаружил, однако сам факт поражает: так ли уж необходима подобная бумага, да еще через десяток лет после службы?
– А если, допустим, вы бы получили прекрасную, замечательную характеристику на него? – задал я вопрос в лоб. – Могло ли это что-нибудь изменить?
Следователь лишь пожал плечами и промолчал. Он-то, часами допрашивая Захарова, наверное, лучше всех знал цену этому человеку. И все же опытный юрист сознательно допустил единственную вольность в ходе предварительного расследования: сразу же за картонным переплетом дела № 133 на лист белоснежной плотной бумаги он приклеил большую фотографию Илюши Климова. Со снимка на мир смотрит симпатичный улыбающийся мальчишка со слегка озорными ясными глазами. От него невозможно оторвать взгляд, и я поскорее переворачиваю эту, первую, страницу. Возможно, эта фотография, вклеенная в том уголовного дела, произведет особое впечатление и на судей.
За долгие годы работы мне доводилось встречаться с разными судмедэкспертами. В большинстве своем это люди знающие, глубоко эрудированные, влюбленные в свою профессию. Возраст и опыт для них не недвижимый капитал, а стимул – к росту, поискам, ибо без известной доли фанатизма работать судебно-медицинским экспертом невозможно. И уж совсем недопустимы в нашей специальности почивание на лаврах, уверенность в собственной непогрешимости. Высказывание К. С. Станиславского: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве» – как нельзя лучше подходит для тех, кто посвятил себя судебной медицине.
ЕЩЕ ОДИН СЛУЧАЙ
…Как-то в середине 80-х годов мне пришлось выехать в район по сложному делу. В лесу, недалеко от шоссе, был обнаружен труп мужчины с огнестрельными ранениями. В потерпевшего стреляли сзади, о чем свидетельствовали входные отверстия в области спины. Прежде чем приступить к розыску преступника, предстояло выяснить ряд вопросов, в том числе найти пули, которые могли остаться в теле. Эксперт района, недавно окончивший медицинский институт, чувствуя важность происходящего, вел себя крайне несдержанно, давая понять окружающим, что именно он (и никто иной!) хозяин данного положения. Он грубо остановил эксперта-криминалиста, пытавшегося сфотографировать повреждения, и в гордом молчании начал вскрытие. Нельзя сказать, что технически оно было безупречным. Одну пулю нашли быстро, другую обнаружить сразу не удалось. Через час после начала вскрытия кто-то совершенно случайно заметил ее в складках рубашки, снятой с покойного. Когда обнаруживший пулю передал ее мне, реакция соседа оказалась удивительной. Я и глазом не успел моргнуть, как он выхватил пулю, высоко поднял ее над головой, торжествующе демонстрируя находку окружающим. Молодой врач долго не мог успокоиться и простить другому, что пулю первым заметил не он сам, хотя обнаружена она была в столь необычном месте лишь по счастливой случайности. Пуля, пройдя сквозь тело, очевидно, утратила свою энергию и застряла в одежде.
Конечно, энтузиастов судебной медицины, подлинных любителей нашего дела гораздо больше. Наверное, судебную медицину можно считать редкой и романтической профессией. В ней есть многое, что столь притягательно для молодых врачей: выезды по сложным делам в любое время дня и ночи, поиски, тайна и стремление к ее разгадке, анализ и синтез увиденного, завершающиеся кропотливым лабораторным трудом.
Только представьте оперативную машину с неразлучным боевым экипажем – следователем прокуратуры, сотрудником ОУРа, экспертом-криминалистом и судебно-медицинским экспертом, – выезжающим на очередное «мокрое дело». И не важно где – в столице или отдаленном уголке российской глубинки. В этой компании мы, судмедэксперты, – люди нужные и незаменимые.
* * *
Эта книга писалась урывками, в перерывах между экспертными делами. В периоды отпусков, в командировках, обычно ранним утром, когда город еще спал, или редкими свободными вечерами. Впрочем, любой из моих коллег может вспомнить не менее интересные, а возможно, и куда более увлекательные сюжеты, чем те, которые рассказываются на этих страницах.
В конце каждой судебно-медицинской экспертизы есть наиболее важный ее раздел – заключение. В нем формулируются выводы, вытекающие из проведенного исследования. Описание экспертизы может занять от одной до нескольких десятков страниц машинописного текста, к нему прилагаются фототаблицы, схемы, графики… Но в любом случае завершается оно заключением. Заключение – это обязательная часть экспертизы, своего рода ее финал. После заключения ставится только личная подпись эксперта и печать.
Эта глава – мое заключение ко всему, написанному в этой книге.
