Когда Николай вступил на престол, годовой доход жителя Российской империи был в среднем в три раза меньше дохода немца, в четыре раза меньше дохода француза, в пять раз меньше дохода англичанина и в шесть раз меньше дохода гражданина Соединенных Штатов. Император принял государство отнюдь не счастливым и процветающим.
Но Россия вступила в период модернизации, который сулил быстрый рост. Столыпинская аграрная реформа ускорила темпы экономических и социальных перемен. Рос национальный доход. Успешно развивалось сельское хозяйство – можно говорить о настоящем буме. Обретение основной массой населения страны – крестьянством – свободы и собственности открывало возможность самореализации, успеха, рождало уверенность в себе, в своих силах. Вот важная деталь: перед войной росли доходы среднего сословия, это видно по цифрам прироста банковских вкладов, что одновременно свидетельствовало о доверии к финансовой системе государства.
На свое царское служение Николай II смотрел как на тяжкий крест. В его устах слова «наша матушка Россия» не были пустым звуком. И жена стала для него опорой. Принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская влюбилась в Николая с первого взгляда еще подростком. Приехав к жениху в Ливадию, принцесса Алиса записала ему в дневник: «Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты – дорогой сын твоего отца, и у тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Прояви свою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты».
После стольких лет совместной жизни они на многое смотрели одними глазами.
Современники полагали, что император был подавлен авторитетом, упрямством и железной волей своей жены, которую он, вне всякого сомнения, горячо любил и которой был неизменно верен.
В реальности все было не совсем так. Александра Федоровна стала настойчиво давать мужу советы, когда началась война. Сложнейшие проблемы вылезли наружу, и выяснилось, что у императорского дома не так много поклонников. Императрица женским и материнским чутьем ощутила не просто враждебность, но и грозящую семье опасность.
«Необходимо всех встряхнуть и показать, как следует думать и поступать, – писала она мужу осенью 1915 года. – Приходится быть лекарством для смущенных умов, подвергающихся действию городских микробов. На мне надеты невидимые штаны. Я ношу бессмертные штаны. Уверяю тебя, я жажду показать всем этим трусам свои бессмертные штаны, я вижу, что присутствие моих черных брюк в Ставке необходимо, такие там идиоты».
Военный министр Владимир Сухомлинов резонно замечал: «Имея такую спутницу жизни, странно было бы, чтобы Николай II в трудные минуты, а таковых было немало, не посоветовался со своей женой. Тем более что по свойству своего характера он избегал советоваться с чужими ему людьми, хотя и крупными сановниками, но неблагоприятного влияния которых он опасался».
Но заметим: императрица советовала ему одних людей, а Николай назначал других. В определенном смысле в Могилев, в Ставку, он уехал, или, можно даже сказать, сбежал, потому, что Александра Федоровна его подавляла – и своей любовью, и своей экзальтацией, и истериками, и недомоганиями.
Любой, кто оказался бы до начала Первой мировой при дворе российского императора, решил бы, что видит перед собой абсолютно счастливую семью. И ошибся бы…
«Я стоял в коридоре напротив комнаты цесаревича Алексея, откуда донесся стон, – вспоминал швейцарец Пьер Жильяр, преподававший французский язык наследнику русского престола. – Царица вскочила и побежала к комнате цесаревича. Охваченная паникой, она меня даже не заметила. Через несколько минут царица вернулась. Вновь надела на себя маску счастливой и беззаботной матери. Но я увидел, какой отчаянный взгляд она бросила на императора… И я понял всю трагедию их жизни».
Что же произошло?
«Цесаревич упал, ударившись правым коленом. На следующий день он не смог ходить. Еще через день подкожное кровотечение усилилось, опухоль распространилась на всю ногу. Императрица ухаживала за ним, окружая его нежной заботой и любовью и пытаясь облегчить его страдания. Император навещал сына каждую свободную минуту. Он пытался успокоить и развеселить мальчика, но боль была сильнее, чем ласки матери или рассказы отца, и Алексей вновь начинал жалобно стонать и плакать.
Кровотечение не останавливалось, температура поднималась. Голова цесаревича покоилась на руке матери, мертвенно-бледное лицо изменилось до неузнаваемости. Временами он переставал стонать и повторял одно слово: «Мама». В этом слове было выражено все его страдание и отчаяние. Мать целовала его лоб, волосы и глаза, как будто прикосновения ее губ могли облегчить страдания и удержать жизнь, которая покидала его.
Подумайте только о мучениях матери, бессильной свидетельницы страданий своего сына, сочувственно писал Пьер Жильяр, матери, которая знала, что именно она «наградила» его болезнью, с которой медицина не в силах справиться».
Рождение наследника – вот чего ожидали от молодой императрицы. Канцелярия Министерства императорского двора заранее готовила манифест, который подписывал царь (он своей рукой в том месте, где был оставлен пробел, указывал имя младенца). Так страна узнавала о рождении ребенка в царской семье. Сразу после родов министр двора отправлялся во дворец, прихватив пять вариантов манифеста: один – если родился мальчик, второй – если девочка, третий – на случай рождения близнецов мужского пола, четвертый – близнецов женского пола и пятый – коли появятся на свет и мальчик, и девочка.
3 ноября 1895 года императрица родила девочку. Ее назвали Ольгой. Александра Федоровна в нарушение традиций сама кормила дочь грудью. Отправила письмо сестре: «Тебе пишет сказочно счастливая мать. Ты можешь себе вообразить всю полноту нашего счастья, когда у нас есть такое чудесное маленькое существо, о котором мы сами должны преданно заботиться».
При дворе же сразу заговорили, что императрица больше не сможет иметь детей, что она опасно больна и нуждается в операции. Самые нелепые слухи всю жизнь будут сопровождать последнюю императрицу, потому что ее изначально не любили. А кто любит власть? Или любимую женщину власти?..
Через полгода Александра Федоровна вновь забеременела. Но произошел выкидыш. Прошло два года – и новая беременность, очень тяжелая. 29 мая 1897 года она родила Татьяну. Радовались только родители. При дворе открыто выражали разочарование второй девочкой. Через два года, 14 июня 1899 года, появилась третья дочь – Мария.
Сестра императора великая княжна Ксения Александровна записала в дневнике: «Какое разочарование, что не сын…
Бедная Аликс! Но для нее лично радость одинакова – сын или дочь!»
В 1900 году Николай II болел тифом, болезнь протекала тяжело. В Петербурге испугались – случись что с императором, наследника-то нет. За очередной беременностью императрицы следили с особым вниманием. Вот тогда, пожалуй, Александра Федоровна впервые втянулась в дворцовые интриги и борьбу внутри высшего общества.
5 июня 1901 года появилась Анастасия. В течение семи лет Александра родила четырех дочерей. Это тяжелая нагрузка для не самой здоровой женщины. Стоит ли удивляться ее недомоганиям? Но ей никто не сочувствовал. Николай был идеальным мужем и любящим отцом. Он обожал дочерей, но мечтал о сыне, продолжателе рода Романовых, наследнике престола.
И в Министерство императорского двора со всего мира пошли письма с предложением раскрыть секрет, гарантирующий рождение мальчика. Авторов некоторых писем император и императрица даже принимали у себя во дворце…
В 1901 году Николаю II и императрице представили француза Низьера Вашо Филиппа. Он лечил гипнозом страдавшего от эпилепсии сына великого князя Петра Николаевича. Филиппа пригласили в Россию.
«Лица, его знавшие, – вспоминал ставший главой правительства Сергей Юльевич Витте, – говорили, что он имеет какую-то мистическую силу над слабовольными и нервнобольными. Некоторые жаловались в полицию на шарлатанство. Поклонники Филиппа провозгласили его святым, уверяли, что он не родился, а с небес сошел на землю и так же уйдет обратно».
Филипп начинал подручным у мясника, затем попытал счастья в роли гипнотизера. Диплома у него не было, и практиковать он не мог. Филипп месяцами жил в Петербурге.
«Кажется, в особенности увлекался Филиппом великий князь Николай Николаевич, который вообще был мистически тронут, – писал граф Витте. – Благодаря верчению столов и вызову духов он сошелся с купчихой Бурениной, с которой долго сожительствовал. Буренина на этом, кажется, совсем помешалась».
Филипп занимался мистическими сеансами, которые устраивали в столице России черногорские княжны.
«Суеверные, простодушные, легко возбудимые, – писал великий князь Александр Михайлович, – эти две черногорские княжны – Милица и Анастасия – представляли собой легкую добычу для всякого рода заезжих авантюристов».
