– У беременных женщин, как правило, притупляется, вследствие изменения гормонального фона, восприятие научной информации, – заметил заведующий кафедрой патологической физиологии.
– Вот видите, все, оказывается, имеет свое объяснение. А мы не хотели допускать студентку до теоретического экзамена. К тому же, коллеги, я об этом почему-то сразу не подумал: ведь студенты в этом году у нас сдают экзамен в два этапа, и, возможно, завтра в клинике у постели больного Лебедева сдаст экзамен на четыре или даже на пять – вот и будет у нее итоговая оценка по практическим навыкам тройка. Так что будем считать, что ничего неординарного не произошло, – сказал проректор.
У него оживилось лицо. Такой развязкой он был явно доволен и с удовлетворением пробежал глазами по лицам профессоров, которые поддержали его, затем добавил:
– За дверью студенты ждут объявления оценок, но мы их официально объявлять не будем. Объявим итоговую оценку по практическим навыкам, когда они сдадут экзамен у постели больного.
Когда проректор ушел и все стали расходиться, завкафедрой рентгенологии не без иронии заметил:
– А я и не знал, что за беременность дают врачебный диплом.
– На тему корреляции умственных способностей и беременности можно, кстати сказать, сделать докторскую, причем на наших студентах. Нужно только придумать заумное название и должным образом тему обыграть. Я бы давно такую работу свои ученикам дал, да это не моя область, – сказал заведующий кафедрой организации здравоохранения.
– Если вы в выводах напишете, что наши студентки при беременности глупеют, то вас никто не поймет, – возразил ему профессор – патофизиолог.
– Можно все сделать по-умному: определить гормональный фон, главное – обыграть статистику и сделать вывод, что умственная активность коррелирует с гормональным фоном. Комар носа не подточит.
– Хорошие студенты, чувствуя ответственность, все делать успевают: болеют, рожают и сдают экзамены на хорошо и отлично. А Лебедева и в прошлом году все никак не могла сдать мне зачет, пока за нее не попросили, – сказала экзаменатор-хирург, но на ее слова никто не обратил внимание.
Возвращаясь к себе в кабинет, проректор по учебной работе думал: «Сегодня, должно быть, сдавали экзамен слабые группы. Завтра оценки должны быть выше. У нас никогда на госэкзаменах не было столько троек. За это не похвалят в министерстве. И, кстати, мы так и не узнали, кто же родители у студентки Лебедевой. Об этом при случае нужно спросить у заместителя декана. В этих вопросах он дока – такую информацию как компьютер держит в голове.
– Завтра урожай на двойки будет с лихвой, – спускаясь по парадной лестнице главного здания, сказал Салават Зарифович, – четвертая, пятая, шестая – очень слабые группы.
– А впереди одиннадцатая и двенадцатая – там вообще половина студентов не знает ничего, – заметил я.
– Ты обратил внимание, как составлены по неотложке наши билеты? – спросил меня Салават.
– Почти в каждом билете: оказание неотложных мероприятий при обмороке и определение пульса, а такие значимые вопросы как астматический статус, показания к имплантации кардиостимулятора, блокады сердца в билеты не включены; кардиогенный шок – только в одном билете, не попали в билеты и другие значимые вопросы.
– Это произошло потому, что шеф поручил составление билетов ассистенту Марине и не удосужился даже их проверить.
Марина у нас на кафедре работает без году неделя. На шестом курсе она не хватала с неба звезд, окончила университет и – сразу в ординатуру, затем в аспирантуру. Через три года она уже кандидат медицинских наук, ассистент, преподает студентам шестого курса терапию.
Она девушка невзрачная: не вышла ни лицом, ни фигурой, к тому же держится очень неуверенно, а когда говорит, то шепелявит, у многих наших студентов и студенток более представительный вид. И нет ничего удивительного в том, что когда ко мне приходит группа от наших молодых преподавателей, то порой в течение двух дней мне приходиться налаживать среди студентов дисциплину.
Но Марина не соответствует должности только на первый взгляд, это соответствие идет у нее по особым, простому глазу не видимым причинам.
– По положению государственный экзамен у студентов должны принимать профессора и доценты, но шеф включил в число экзаменаторов Марину и на это никто не обратил внимания, – заметил я.
– В любом вопросе у шефа своя дипломатия, которую здравым умом не понять, – сказал Салават.
На второй день экзаменов вместо Салавата Зарифовича практические навыки у студентов принимала Марина. Конечно же, все двоечники и троечники мечтали попасть к ней.
Молодой преподаватель духовно еще не окреп, у него нет в общении с нерадивыми студентами жесткости и твердости, ему не по силам держать студентов в узде, к тому же он в душе сознает, что сам не достаточно хорошо знает предмет, поэтому он студентов за собой не ведет, а подстраивается под них. Недоумкам с такими преподавателями хорошо. Они без проблем получают у них зачет.
Более того, если среди наших студентов провести анкетирование, то молодые, со школьной скамьи, не имеющие практического опыта преподаватели получат более высокий балл, нежели преподаватели опытные, а главное, требовательные. Это происходит потому, что среди студенчества у нас превалирует посредственность.
Неквалифицированный преподаватель не проработает в университете США или Англии и недели – студенты сразу же накатают на него «телегу» и преподавателя заменят. У нас же на кафедре (и не только) все поставлено с ног на голову: я и Салават у шефа – словно в горле кость, а такие преподаватели, как Марина, которые смотрят на него как на икону, в почете. Чтобы преподавать в школе, нужен диплом педагога, а чтобы преподавать в университете, нужна благосклонность шефа. Анна Валентиновна мне как-то рассказывала: «Мы стали проводить аттестацию в очень слабой девятой группе, а студенты нам говорят: вначале вы проаттестуйте своего преподавателя Рафаэля. По кардиологии он знает меньше нашего».
Рафаэль у нас на кафедре – со школьной скамьи, но у шефа он на особом счету. По кардиологии он провел занятия только с тремя группами, а затем из клиники исчез. Говорили, что он где-то осваивает высокие технологии, что шеф ему создал для роста все условия. Следовало ожидать, что года через два он появится, но уже с кандидатской диссертацией, но этого не произошло. В чем-то он не сошелся с шефом и больше не появлялся на кафедре. Бывает и так.
Впрочем, меж кафедральных был разговор, что Рафаэль некоторое время числился у шефа, как у Чичикова, в мертвых душах. Сколько на кафедре ставок, особенно лаборантских, шеф держит в строгом секрете. Он сам заполняет на сотрудников табель рабочего времени и, чтобы никто случайно не заглянул в филькину грамоту, сам относит табель в бухгалтерию. Но шило давно прокололо мешок. К примеру, когда младшая дочь шефа училась еще на четвертом курсе, то, не появляясь на кафедре, числилась лаборанткой. Совмещает она должность старшего лаборанта, хоть и давно защитила диссертация и ходит в доцентах, до сих пор.
В первый день экзаменов у меня студенты получили самые низкие оценки, поэтому, с подачи заместителя декана, во второй день я уже принимаю экзамен не один. Рядом со мною сидит член ГЭК, профессор-патофизиолог Файзуллин. В принципе так и должен приниматься экзамен.
К нам входит, оступившись у порога, студент Товкаев. Он из Чечни. Ему шеф среди прочих погасил несданные зачеты, зачел аттестацию и допустил до госэкзаменов, тогда как его уже с первого курса следовало бы выгнать из университета.
Войдя в экзаменационную комнату, словно в кабинет к следователю, студент встает у двери как вкопанный. Он смотрит куда-то под потолок и, переминаясь с ноги на ногу, не знает, куда деть руки.
– Проходите, пожалуйста, не волнуйтесь, – говорит ему профессор Файзуллин.
Тавкаев приободрился. Меня он по практическим занятиям хорошо знает, поэтому садится напротив профессора и угрюмо молчит.
Челюсти и скулы у студента выдвинуты вперед, лоб узкий, черные лохмы волос местами торчат в разные стороны, глаза недобрые, холодные.
– Ваше имя, отчество? – спрашивает профессор.
– Гали Габдулвалеевич.
– Зачитайте, какой у вас по неотложке вопрос.
– Неотложная помощь при гипертоническом кризе, – уже по тому, как студент произносит слова, как неуверенно держится, видно, что он ничего не знает.
У меня нет никакого желания разговаривать со студентом, и я молчу.
– Пожалуйста, отвечайте, – говорит профессор.
Гали поднял голову, сверкнул на нас, как загнанный зверь, белками глаз и стал смотреть на свои лежащие на коленях руки. Его узловатые пальцы чуть-чуть подрагивают.
– Вам понятен вопрос? – спрашивает профессор, с удивлением и недоверием глядя на студента.
