Советские министерства и особенно главки были, по сути дела, мощными корпорациями. Абсолютные монополисты внутри страны (и часто даже внутри СЭВа), давящие сами себя своею тяжестью, на мировом рынке они были бы – и во многом были – колоссальными и часто вполне эффективными (с учетом мощи стоявшего за ними государства) монстрами, способными сожрать пресловутых «акул капитализма», как простых мальков.
Другое дело, что подобной задачи перед ними никто не ставил. Даже стремление к валюте, всеобъемлющее со времен валютной либерализации, до середины 80-х годов не служило значимым управленческим стимулом на уровне крупных хозяйственных структур (на личном уровне этот стимул был колоссален, но это совсем иное дело). Министерства и главки, даже ориентированные на внешнюю торговлю, стремились не к прибыли и даже не к завоеванию рынков, а прежде всего к выполнению плана и недопущению валютных потерь (за которые в принципе могли и расстрелять).
Результатом этого была потеря потенциальных наших рынков даже в тех случаях, когда они, казалось бы, сами шли в руки. Но как могло быть по-иному, когда советские производители в рамках нерыночной системы не могли в полной мере удовлетворить даже собственный, внутренний спрос?
Советский Союз: некоторые потерянные рынки
Экономическая история буквально пестрит примерами потерянных нашей страной внешних рынков, потенциально принадлежавших ее производителям.
Буквально патологическим примером следует признать «Москвич-412», широко продававшийся в развитых странах Европы (не говоря о Латинской Америке и европейских странах СЭВ) вплоть до середины 70-х годов и даже собиравшийся с учетом особенностей местных рынков в Бельгии и Финляндии. Конструкция была надежной и всех удовлетворяла, но откровенное равнодушие к дизайну (потому что на внутреннем рынке машину отрывали с руками все равно, а внешний рынок не был принципиальным приоритетом) привело к тому, что спрос сошел на нет.
Другой пример такого рода – латиноамериканский рынок запасных частей для автомобилей «Жигули». Последние продавались в некоторые страны Латинской Америки в довольно больших количествах, и спрос на запчасти к ним был просто огромным. Полное игнорирование этой потребности со стороны советских министерств и ведомств (в силу ориентации исключительно на экспорт готовой продукции с традиционным для нерыночной экономики пренебрежением к сервису) привело к тому, что потребность континента в запасных частях стала удовлетворяться целиком за счет собственных производителей, освоивших в конце концов выпуск этих несложных изделий.
Но самый обидный потерянный советскими производителями рынок – это глобальный рынок джипов. Сейчас уже прочно забыто, что первым в мире джипом, ориентированным на массового гражданского потребителя, была советская «Нива». Эта машина, несмотря на свою тряскость (при которой пассажиры и водитель порой чувствовали себя как лягушка в футбольном мяче), обладала отличными качествами. Хотя «Нива» и опередила свое время, она могла при некотором предвидении и усилиях со стороны советских министерств и ведомств подтянуть его к себе, сформировав мировой спрос на гражданские джипы несколько раньше его стихийного складывания. В этом случае данный огромный рынок исходно был бы в значительной степени советским, что принесло бы нашей стране не только колоссальные доходы, но и огромное культурно-политическое влияние.
Таким образом, основные организационные структуры советской экономики – министерства и главки – были вполне приспособлены для участия в конкуренции на мировых рынках (и, в частности, на рынках развитых стран) и завоевания на них не только хозяйственно, но и политически значимых позиций для всего Советского Союза.
Однако принципиально нерыночная система их мотиваций не позволяла им не только решать, но даже ставить такие задачи, несмотря на их колоссальную стратегическую важность для государства.
Замысел Ю. В. Андропова, насколько его можно реконструировать из глубины прошедших лет, заключался в коренном изменении мотивации министерств, ведомств и главков, перспективных с точки зрения действий на мировых рынках, и в кардинальной переориентации их внешнеполитической деятельности на агрессивное завоевание новых рынков и даже на организацию постоянных манипуляций ими. Масштаб операций, потенциальная (да и реальная) мощность, наличие значительного количества квалифицированных специалистов, опора на прогностические, административные и политические ресурсы государства вполне позволяли делать это в широчайших масштабах.
Не вызывает никаких сомнений, что Ю. В. Андропов и даже его советники не мыслили такими категориями и не произносили подобных слов даже наедине с самими собой. Большинство этих слов, скорее всего они просто не знали. Но они четко ощущали явления и тенденции, которые стояли за ними, – и выражали их в совершенно других терминах, более топорных и идеологизированных, а потому сдерживающих их агрессию и эффективность.
Стратегическая задача, насколько можно судить сейчас по ставшим известными фрагментам действий, заключалась в скорейшем превращении Советского Союза и особенно его высокотехнологических, финансовых и внешнеторговых структур в единую сверхмощную глобальную корпорацию, иногда эффектно – и, возможно, произвольно – называемую в воспоминаниях «корпорацией “Звезда”».
Эта корпорация стала складываться сначала осознанно – сразу же после Второй мировой войны, в рамках второго, послевоенного и так и не реализованного сталинского плана модернизации страны, а затем уже неформально и стихийно. Институционализация и реструктуризация, а главное, придание ей четкой внешнеэкономической и внешнеполитической мотивации (по аналогии со знаменитым go global Дэн Сяопина) кардинально повысили бы ее мощь и эффективность.
Это позволило бы нашей стране из второй державы мира, с середины 70-х годов медленно, но неуклонно проигрывавшей глобальную конкуренцию Западу, стать безоговорочно первой державой и, вернув себе лидерство, устремиться к мировой гегемонии.
В качественно иной ситуации, с качественно более слабыми интеллектуальными и технологическими ресурсами по этому пути устремился Китай. Если бы «китайский» путь назывался «советским», мировое лидерство принадлежало бы сейчас нашей стране с той же однозначной определенностью, с которой в 90-е годы прошлого века оно принадлежало США.
Насколько можно понять, это была главная идея Ю. В. Андропова, выстраданная им за годы и даже десятилетия мучительного ожидания и подковерной борьбы за власть на вторых ролях.
Однако носитель этой идеи слишком быстро умер (что само по себе является внятным признаком тогдашней гнилости советской цивилизации), – и в полном своем виде его стратегический замысел так и остался неизвестным своим разрозненным без системного видения и оттого беспомощным исполнителям.
В значительно меньшем масштабе и на относительно небольших ресурсах стратегию Ю. В. Андропова попытались реализовать в 2006 году в рамках создания государственной корпорации «Ростехнологии». Объединение и реструктуризация выживших в аду либеральных реформ технологичных производств, их жесткая ориентация на возвращение старых и захват новых рынков как внутри, так и вне страны и стремление к возобновлению комплексного и рационально направляемого технологического прогресса представляли собой попытку воплотить в жизнь идеологию корпорации «Звезда» и начать ее создание заново.
Конкретные – и не вызывающие сомнений – недостатки государственной корпорации как организационной формы в ее современном российском виде очевидны, однако при всей своей значимости они не способны нейтрализовать позитивное значение качественно новой для пореформенной России системы целей и постановки комплекса вполне практических задач.
Реанимация проекта «Морской старт» и на его базе космических работ в целом представляет собой неотъемлемую часть создания и организации уверенного развития качественно нового российского высокотехнологичного комплекса.
Собственно, это и есть одно из главных проявлений современной российской инновационной модернизации в ее содержательном, реально работающем и перспективном, а не сугубо пропагандистском виде.
Глава 14
Космические технологии – основа модернизации
Космические технологии являются объективным стержнем российского технологического реванша не только в силу сохранения в этой сфере актуальности технологического наследства Советского Союза (включая возможность относительно быстрой – из-за огромной романтичности профессии – реанимации кадровой базы), но и из-за объективной слабости внешней конкуренции.
Эта слабость вызвана, с одной стороны, общим для современного человечества торможением технологического прогресса (вызванного в том числе завершением холодной войны), а с другой стороны – качественно более высокими издержками более развитых стран (вызванными в том числе и высоким уровнем социальной защиты). Глобальная экономическая депрессия делает ценовую конкуренцию все более жесткой, и это открывает для российской космонавтики многие двери, еще недавно казавшиеся запечатанными наглухо самыми разнообразными запретами, в том числе и политико-стратегическими.
