была изложена Ф. Фукуямой прямо и весьма откровенно – и в этом главное для нас достоинство данной работы. Заметим и то, что в последовавшей за этой публикацией дискуссии главный посыл об окончательном и бесповоротном банкротстве советской историографии не подвергался сомнению ни на Западе, ни даже в России. Разумеется, речь идет об историографическом мейнстриме, но в том-то и дело, что любые альтернативные историографические взгляды в 1990-е гг. оказались даже не на периферии, а на обочине исторической науки, или, говоря словами Л. Д. Троцкого, «в мусорной корзине истории».
Успешное завершение холодной войны привело к быстрому падению научного и общественного интереса к исследованию советской истории. А самое главное – к резкому сокращению финансирования всех направлений россиеведческих и советологических исследований и, соответственно, к сокращению числа исследователей и их научных публикаций по данной тематике. Эта застойная тенденция в полной мере коснулась и проблематики «Кронштадтского восстания», которая сразу оказалась на периферии научных интересов западных историков.
Тем не менее определенный интерес к тематике Кронштадта сохранился, на что указывают переиздания в 1990–2000-е гг. ключевых работ, посвященных движению матросов 1921 г. В 1991 г. была переиздана книга П. Эврича (она же вышла в 2004 г. на испанском языке), в 1996 г. вновь опубликована брошюра Е. Ярчука, в 2002 г. была переиздана работа И. Гетцлера.
В той или иной мере проблемы Кронштадта затрагиваются и в изданиях, посвященных Российской революции и Гражданской войне. Так, Шейла Фитцпатрик, профессор Чикагского университета, специалист по истории СССР, в своей работе «Русская революция» 415, посвященной Российской революции в целом, уделила внимание и Кронштадтским событиям 1921 г. Как и исследователи предыдущего историографического периода, Шейла Фитцпатрик связывает в единую цепь тамбовское восстание и Кронштадтское восстание 1921 г. Она связывает эти движения с недовольством практикой продразверстки. Как и предыдущие западные исследователи, Шейла Фитцпатрик увязывает выступление матросов с «волынкой» петроградских рабочих в феврале 1921 г. Как и советологи-ревизионисты 1960–1970-х гг., Фитцпатрик повторяет тезис о разделении путей рабочего класса и большевиков в 1921 г. Главным маркером такого разворота Шейла Фитцпатрик считает события в Кронштадте, когда «советский режим впервые повернул оружие против революционного пролетариата» 416. Выступление матросов она называет «призывом к настоящей советской республике рабочих и крестьян» 417. Такая постановка вопроса перекликается с концепцией «третьей революции» анархистов 1920-х гг. и советологов-ревизионистов 1960–1970-х гг., однако, на наш взгляд, уводит в сторону от поиска местных социально-экономических причин конфликта и не позволяет приблизиться к решению проблем исследования выступления матросов.
По тому же методологическому пути пошел и профессор Университета Северного Иллинойса, специалист по истории Российской империи и СССР Брюс Линкольн в своей общей работе «Красная победа: история русской Гражданской войны» 418. Обращаясь к событиям в Кронштадте (отнесенным им к Гражданской войне), этот американский автор, как и Шейла Фитцпатрик, считает их символом окончательного перехода к большевистской диктатуре, точно так же связывает их с недовольством крестьян политикой продразверстки и солидарностью с петроградскими рабочими. Основной акцент Брюс Линкольн делает на антикоммунистические заявления ВРК, не замечая лозунгов о беспартийном принципе избрания в советы. Но в мейнстриме западной историографии вообще приписывание кронштадтцам антикоммунистической идеологии (вместо анархической) – общее место. Откровенными антикоммунистами лидеры кронштадтского выступления стали только в Финляндии, когда начали сотрудничать с эсерами и меньшевиками. Так же, как и анархисты 1920-х гг., Линкольн считает ключевой мотивацией С. М. Петриченко и его товарищей из ВРК идеалистическую «мессианскую доктрину Третьей революции» 419
Кристофер Рид, профессор Уорикского университета, специалист по истории Европы XX века, в своей книге «Война и Революция в России, 1914–1922» 420 также дал оценку выступлению матросов. Этот автор тоже отнес Кронштадтские события к Гражданской войне 421. Но версию выдвинул прежнюю – ревизионистскую. То есть, по мнению Кристофера Рида, Кронштадт – это завершение революции, окончательный отрыв большевиков от идей революции, приход к тирании.
Обширный труд Орландо Файджеса «Людская трагедия: Русская Революция 1891–1924» 422, посвященный Революции и Гражданской войне, также затрагивает события в Кронштадте. Эта книга неоднократно переиздавалась и была переведена на 20 языков. Иллюстрируя тенденции перехода большевиков к авторитаризму и диктатуре, Орландо Файджес делает акцент на расколе в партийной организации Кронштадта, отмечая главной причиной движения подавление партией выступления рабочих в Петрограде. В петроградской «волынке» О. Файджес видит не голодный бунт, а борьбу за свободу: «…они хотели контролировать свою собственную судьбу». Такие же идеалистические причины этот автор видит и в беспощадно подавленном большевиками выступлении кронштадтцев. О. Файджес в целом повторяет уже известные концепции Кронштадтских событий, в которых основной причиной выступления кронштадтцев является не комплекс местных социально-экономических противоречий, а идеалистическое стремление очистить от авторитарных тенденций Советскую власть во всей России. Не обошел О. Файджес своим вниманием и вопрос о недовольстве матросов политикой продразверстки. Так же, как и другие западные исследователи, Файджес приписывает кронштадтцам исторически некорректный лозунг «Советы без коммунистов!». Особенностью трактовки Орландо Файджеса является особое внимание, уделенное этим автором изменению материального положения коммунистической элиты. Неоднократно отметил дискредитирующее партию материальное положение «советских боссов». Как пример такого перерождения партийной элиты О. Файджес снова, как и многие другие, отмечает комфлота Ф. Ф. Раскольникова (и вновь речь дет о нескромном поведении его супруги, снова упомянуты приемы в особняке). О. Файджес, правда, не обращает внимания на то, что, строго говоря, Ф. Ф. Раскольников не был «партийным боссом», а был командующим флотом. Стремясь в духе либеральных подходов дезавуировать поведение коммунистической элиты, О. Файджес, как нам кажется, не совсем верно и не в полной мере уловил суть и стимулирующее влияние дискуссий о «верхах и низах» и дискуссии о профсоюзах на политические процессы в Кронштадте в 1921 г.
Отсутствие новых концепций в западной публицистике и историографии в 1990–2000-е гг. иллюстрируют и статьи в революционной марксистской прессе. Показательна реакция на реабилитацию Б. Н. Ельциным («этим агентом Уолл-Стрит в современной России») участников Кронштадтских событий 1921 г. в газете «Рабочий авангард». В статье «Кронштадт и контрреволюция. Тогда и сейчас (Ельцин поет на старые антикоммунистические мотивы)» 423 авторы опираются в оценке Кронштадтских событий на позднюю версию Л. Д. Троцкого. Кронштадтцы были обвинены в контрреволюционном мятеже, а сами события трактовались так: «Кронштадт – историческая точка сближения анархизма и буржуазного реакционного антикоммунизма». Изложенная авторами точка зрения не являлась прямой репликой тезисов Л. Д. Троцкого, но только дополняла их новыми свидетельствами. Версия о контрреволюционном мятеже дополнилась, в частности, известными нам документами, опубликованными Полом Эвричем, в которых пусть и очень туманно, но описывалась какая-то подпольная организация в Кронштадте накануне выступления. Жестокость Троцкого при подавлении выступления матросов (как и в статье самого Троцкого 1938 г.) объяснялась необходимостью защитить «пролетарскую Революцию». Авторы статьи, если отбросить чрезмерную эмоциональность суждений, на
