в то время директором Арктического научно-исследовательского института в Санкт-Петербурге. Возможно, Визе подвигли на это находки, сделанные на месте зимовки нидерландцев одним из сотрудников института, палеонтологом Б. В. Милорадовичем в 1933 году. Экспедиция Милорадовича была одной из девяти, посланных для исследования архипелага в рамках Второго международного полярного года, и стала первой за более чем полстолетия для Благохранимого дома, от которого к тому времени осталось лишь нагромождение бревен и досок. В 1931 году на самой северной оконечности Новой Земли – мысе Желания – была построена метеостанция, ставшая одним из самых удаленных обитаемых мест на планете. [43]
Проведя час за чтением, я поднялся, чтобы размять ноги и насладиться прекрасной погодой. Море было спокойно, «Ивана Киреева» слегка качало, отчего незакрепленные предметы медленно двигались взад и вперед. На палубе было тепло в одной футболке. Такое спокойное плавание дает возможность проверить наше оборудование и убедиться, что оно не пострадало при транспортировке. Судя по ровному гудению, бензиновый генератор работал нормально. Рене Герритсен открыл большую серую сумку, в которой лежал наш спутниковый телефон, и собрал из четырех сегментов спутниковую тарелку. Это устройство позволит нам оставаться на связи, когда мы будем в окрестностях Благохранимого дома. Наши русские коллеги тоже разбирали свои инструменты, куря «Беломор». Двое мужчин вытаскивали из моря CTD-зонд, который измеряет проводимость, температуру и глубину. Океанографы, географы и археологи участвуют в экспедиции по приглашению Института наследия. Этот институт – связующее звено между Академией наук и Министерством культуры в российском правительстве. Институт приносит много пользы, поскольку это одно из последних действующих исследовательских учреждений, и правительство охотно консультируется с ним по вопросам охраны Арктики. Благодаря настойчивым дипломатическим усилиям Петра Боярского, институт получил в свое ведение все исторические памятники на Новой Земле и Земле Франца-Иосифа, включая зимовья, стоянки, затонувшие корабли, научные станции, заброшенные ядерные испытательные полигоны, поморские кресты, маяки, гурии, могилы и, в числе прочего, Благохранимый дом. Институт наследия, расположенный через дорогу от гостиницы «Космос», занимает несколько этажей в пятиэтажном доме, другая часть которого отдана под общежитие. Многие находки, включая остатки корабля Баренца, выставлены для просмотра на втором этаже этого здания. [44]
Вчера вечером Питер и Джордж встречались со своими коллегами, и сегодня с утра они обсуждают стратегию будущих работ. Среди четырех российских археологов только у Евгения есть открытый лист. Джорджу придется уступать ему во всём, хотя для него это полная неожиданность. Евгений, по-видимому, глубоко верующий человек, и, вероятно, именно поэтому на него была возложена главная ответственность. Нидерландским археологам позволено определять содержимое могил, но нельзя перемещать части скелетов, а все вопросы, связанные со взятием образцов тканей, еще предстоит обсудить. Евгений будет контролировать каждый шаг в исследованиях Джорджа. [45]
Питер и Джордж поделились c Ержи условиями, о которых они узнали. «Как здравомыслящие нидерландцы, мы можем счесть их вздором, но мы должны уважать их», – рассудил он. Когда я спросил его, откуда берется уверенность, что тела Баренца и Андриса не были оставлены во льдах или сброшены в море, Джордж ответил: «На Шпицбергене мы ясно видели, что выжившие продолжительное время перевозили замерзшие тела своих покойников с места на место, пока у них не получалось похоронить их должным образом. Многие гробы были даже заполнены опилками, чтобы поглощать выделяемые телами жидкости. Мертвых хоронили рядами, параллельными береговой линии, как прищепки на веревке. Это была очень устойчивая традиция и наивысшая честь, которую они могли оказать своим товарищам. С другой стороны, похороны в море, когда к ногам покойного привязывали пушечное ядро, чтобы тело ушло под воду, были редки в те дни и считались проявлением неуважения. К тому же на обратном плавании у зимовщиков не было ничего тяжелого, а без дополнительного веса тела бы остались плавать на поверхности воды. И как вы себе представляете два трупа, болтающиеся между льдинами?»
GPS-навигатор показывает, что мы идем со скоростью 17–20 километров в час, или около 10 узлов. «Иван Киреев» удалился на 189 километров от Архангельска, а я – на 2495 километров от точки моего первого наблюдения в Амстердаме. Хенк ван Вейн дал мне координаты Благохранимого дома, который находится от нас в 1434 километрах по прямой. Около полудня мы пересекли Северный полярный круг и оказались в Арктике. На холмистом побережье Кольского полуострова я заметил большие темные антенны радаров, сканирующие северный горизонт в поисках незваных гостей с другой стороны полярных льдов. Здесь, на самом северном побережье Европы, зазимовала первая английская экспедиция в Арктику под руководством Хью Уиллоби (1553). Экспедиция была не готова к холоду, и все 66 членов экипажа погибли, когда их корабли стояли на якоре в устье реки Варзины. Весной следующего года рыбаки-поморы обнаружили два судна с мертвыми экипажами… Но наша экспедиция здесь только начинается.
Стулья в столовой были привязаны к полу резиновыми жгутами. Мы сначала посмеялись, но уже после полудня, когда стало чувствоваться приближение шторма, мы в полной мере оценили предусмотрительность моряков. Сначала пришла волна, и качка увеличилась, а потом погода окончательно испортилась. Когда шторм только начинался, я понял, что теряю ориентацию, и посчитал это первым признаком морской болезни. На своей койке мне удалось немного расслабиться, но меня продолжало подташнивать. Вскоре волны стали достигать 4-метровой высоты. «Иван Киреев» был построен для ледового плавания, с неглубокой осадкой и закругленным корпусом, чтобы противостоять давлению льда. Поэтому в сильное волнение мы перекатываемся с боку на бок, как свинья, и высокий корабль здорово раскачивается. Теперь вода в балластных цистернах плескалась под полом моей каюты. Я немного постоял на открытой палубе, где можно было дышать свежим воздухом, но, как и многим другим, мне приходилось изо всех сил цепляться за стальные перила и с нарастающей тревогой ощущать сигналы своего кишечника. Каждый раз, когда позади нашего судна вздымались и обрушивались вниз горы воды, корма полностью исчезала в брызгах и пене.
В половине восьмого вечера суп выплескивался из тарелок, пока один внезапный резкий толчок не опрокинул все супницы. Груды салфеток разлетелись по полу, и в мгновение ока салон погрузился в хаос. Люди с трудом держались на ногах, и даже многоопытные русские выглядели мрачными и встревоженными. Палуба уходила у меня из-под ног. Антон, который не страдал морской болезнью, наслаждался жизнью. Голова у меня раскалывалась. Море ревело, покрытое белыми шапками пены: бесконечно ничтожные, мы были во власти всемогущей первозданной стихии, готовой в любой момент поглотить нас. Моряк Саша, стоя в открытом дверном проеме и вглядываясь в бушующую тьму, сказал, что больше
