24 июня
Вчера поел домашней окрошки… Холодненькой, из холодильника. И хоть жары за окном нет, окрошка для меня – это вкус лета. А ещё вчера, от начала и до конца, под окрошку, посмотрел футбол. Хоть я и не болельщик, чемпионаты мира смотрю по возможности целиком. Это же такой праздник!
А после концерта в саду «Эрмитаж» улетели мы в Новосибирск, где было +35 °C, и по изнурительной дороге отправились в маленький городок Яровое, почти на границе с Казахстаном, родной город Гены Бачинского. Приехали мы в Яровое – а там +40 °C.
Город Яровое находится на берегу одноимённого озера. Долгие годы он был закрытым из-за оборонного предприятия, и наверное поэтому, родившись и прожив больше тридцати лет в Сибири, я никогда не слышал про это удивительное, почти правильной круглой формы, солёное озеро. Не такое, как Мёртвое море в Израиле, но всё-таки чертовски солёное, гораздо солонее любого океана. И при этом купание в нём намного приятнее, чем в Мёртвом море, уж поверьте. Удивительное место.
Но приехал я туда не купаться, а сыграть концерт и спектакль. Два моих приятеля, родом из Ярового, лет пять тому назад затеяли, казалось бы, неподъёмное дело: они решили сделать из Ярового сибирский курорт. Того, что увидел, я увидеть никак не ожидал. Не думал, что столько можно сделать всего за пять лет. Кажется, будто курортная жизнь и прекрасные пляжи были там всегда. А на самом деле мои товарищи выровняли берега и привезли сорок тысяч тонн песка, оборудовали пляжи, сделали самый современный в Сибири открытый аквапарк, построили домики, рестораны, концертные площадки. Я ни разу не видел, чтобы кто-то из моего поколения не на словах, а на деле так возрождал и любил свою малую Родину. Я видел, как строили часовни, церкви, видел, как давали деньги на обустройство своей школы. Но чтобы вдохнуть новую жизнь в родной город – такого я не видел. В Яровом живёт тысяч двадцать-тридцать человек. А за прошлый год там отдохнуло больше двухсот тысяч: люди сюда едут из Новосибирска, Барнаула, Кемерово, Новокузнецка, даже из Омска и Томска.
Они могли бы поехать и в Сочи или в Крым, но как же им приятно отдыхать в хороших условиях «у себя», потому что сибиряки на берегах Ярового не у кого-то, а «у себя».
Непонятно, насколько ребятам хватит сил содержать всё это хозяйство, ведь сезон длится не более двух с половиной месяцев, а остальное время построенное простаивает. Они хотят развивать и зимние варианты отдыха, и лечение, и прочее. Это сложно… Но я впечатлён тем, как люди занимаются, любят и надеются. И устал оттого, что в основном вижу и слышу, с каким пренебрежением и чуть ли не с брезгливостью люди говорят о своих родных городах, посёлках и деревнях, не желая иметь с ними ничего общего. При этом, по возможности, разворовывают и опустошают родные места… А их дети зачастую не знают о том, где родились родители.
Видел в Яровом пятиэтажку, где на первом этаже жил Гена Бачинский. Типичная хрущёвка силикатного кирпича. Типичный дворик, маленький городок. Гена тоже с большой теплотой говорил о своём родном месте. Мы, наверное, поэтому с ним сразу и подружились.
Кстати, в Яровое мы приехали – было +40 °C, а на следующий день уже +14 °C и ливень. Такова Сибирь-матушка, середины не бывает.
Принял сегодня грустное, но осмысленное решение. Сегодня понял и даже уже распорядился, что спектакль «Планета» больше никогда исполняться не будет. В этом сезоне я ни разу его не исполнил и почувствовал, что его жизнь закончилась. Спектакль прожил восемь лет, за это время он много менялся и наконец дошёл до своей финальной черты.
Грустно было давать распоряжение о том, чтобы декорации, такие непростые и так хитро сделанные, были разобраны и удалены со склада. По сути, они будут выброшены… и пролетающие один раз самолётики, и окно, на которое текла вода и на котором работали автомобильные дворники, и наклоняющаяся комната, и небо. Мы не сможем всё это хранить: за хранение на складе нужно платить деньги. На память оставим только спутник и мотылька.
Закончился спектакль. Возраст персонажа перестал совпадать с моим, а возраст героини – с возрастом актрисы.
История сорокалетних совсем другая. Пусть остаётся «Планета» на DVD, на бумаге и в памяти…
Казалось бы, восемь лет… – мало или много? Когда зимой 2001 года мы репетировали этот спектакль в Центре Мейерхольда на Новослободской улице, улица была совсем другой. За восемь лет её так плотно застроили, что не продохнуть. И даже не верится, что она была когда-то другой. Но дома останутся, а спектакля больше не будет. Спектакль жив, пока играется и исполняется. Видеозаписи и тексты – это не спектакли, это документы. Прощай, «Планета»! (Улыбка.)
Все, кто написал комментарии, самым лучшим образом попрощались с «Планетой». Спасибо! У «Планеты» была прекрасная и романтическая судьба. После сокрушительной и злобной критики спектакль нашёл своего зрителя, проехал всю страну, блистал в Берлине, Нанси, Вене, Париже и даже в основной программе знаменитого Авиньонского фестиваля. Его видели очень много людей, нам удалось сделать хорошую видеоверсию. Текст этого спектакля есть и опубликован…. Мне гораздо печальнее вспоминать про свои кемеровские спектакли. Например, мой самый сложный и для меня безусловно лучший спектакль театра «Ложа» «Люди в поисках гармонии», над которым я работал больше года, в 1996 году был показан публике в зальчике на восемьдесят мест всего девять раз. Больше никто не хотел приходить: у него кончилась публика, он никому не был нужен. От него и текста не осталось, а сохранилось всего несколько фотографий да обрывки плохой видеозаписи. А с последним моим кемеровским спектаклем «Было тихо» вышло ещё печальнее. Семь месяцев репетиций, четыре показа – и конец… Зрители его не приняли.
По поводу декораций и реквизита «Планеты» я ваши пожелания с радостью услышал. Декорации не могут быть переданы какому-либо другому театру. Дело в том, что наши декорации – это авторская работа сценографа Ларисы Ломакиной, сделанная специально для этого спектакля, в моей режиссуре и исполнении. В этих декорациях никто другой работать не может. Спектаклей «Планета», поставленных по моему тексту, довольно много, особенно в Европе. Но тот, кто решит его ставить, пусть сам придумывает декорации (улыбка). Однако когда решим освободить от наших декораций склад, мы сообщим об этом здесь, и все желающие смогут взять себе что захочется или что достанется. Никаких аукционов я, разумеется, устраивать не буду. (Улыбка.)
Кое-что там можно взять. Красивые деревянные мостки на круглых деревянных столбиках, да ещё с железным каркасом, вполне могут украсить дачный участок. Занавески могут кому-нибудь пригодиться, они двухцветные и переливаются (к тому же ткань негорючая, потому что специальная, театральная). Может, кому-то захочется взять маленький пуфик-диванчик, на котором ютилась героиня. Пластмассовое зеркало из её же комнаты. Кого-то порадует изодранный в гастрольных турах абажур на металлическом каркасе. Кто-то, может быть, захочет взять книжку Б. Акунина «Азазель», которую героиня за восемь лет так и не смогла дочитать до середины… Гитара, которую уже не настроить, но можно повесить на стенку, морская фуражка….
В общем, мы придумаем, как это отдать в хорошие руки, то есть в ваши.
Один мой друг, прочитав мою запись про рыбалку, купил мне удочку (хорошее дело – ЖЖ). На днях, наверное, съезжу на пруд, обязательно ранним утром. Вечером тоже люблю, но пока вечером – футбол, который я смотрю раз в четыре года.
Настроение, благодаря вашим словам в комментариях, сильно улучшилось.
Спасибо.
P. S. Большая просьба: не надо мне желать удачной рыбалки, и вообще давайте про неё не будем. А то сейчас начнётся (улыбка).
Летом 1994 года мне посчастливилось быть в Брюсселе, и финальный матч чемпионата мира по футболу компания моих бельгийских приятелей и я пошли смотреть в итальяское кафе в районе, где преимущественно живут итальянцы. А финал, если кто не помнит, был Италия – Бразилия. Из многих окон в том районе были вывешены итальянские флаги, люди выносили на улицы телевизоры, все кафе и ресторанчики были забиты до отказа, и во всём чувствовалось ожидание триумфа.
Я не очень хорошо помню сам матч, он был какой-то тягомотный. Итальянцы, конечно, кричали, шумели, но выплеска эмоций не происходило. В дополнительное время напряжение итальянских болельщиков стало таким, что, казалось, воздух уплотнился. Все повскакали с мест и прильнули к барной стойке и экрану. Поскольку матч меня интересовал не сильно, я смотрел по сторонам….
И увидел человека, сидевшего в полном одиночестве в дальнем углу. Это был мужчина (мне, двадцатисемилетнему, он показался пожилым, а сейчас я думаю, что ему было немного за сорок). Худощавый, можно сказать, худой, хрестоматийно итальянской внешности. Он оделся как на праздник: идеально белая рубашка и светлый, недорогой, но по-итальянски шикарно сидящий костюм. Волосы с проседью тщательно уложены. Перед ним стояли маленький графинчик с вином и бокал, наполовину полный. В руке он держал маленькую чашку кофе, и было видно, что он давно её держит и кофе остыл: поднёс её ко рту минут двадцать назад, да так и замер. В другой руке у него была погасшая тонкая дешёвая сигара с длинным пеплом. Этот мужчина явно отсутствовал в реальном мире. Он весь был в футболе. Остальные кричали, громко обсуждали происходящее, а он был там.
