гораздо более возвышенную, чем западным писателям-материалистам. Если наш имам – пастырь, что гонит свою паству на луга, то писатели – не что иное, как преданные пастушьи собаки, ведущие овец в соответствии с приказом пастуха.
В задних рядах засмеялись. Я оглянулась и увидела Заррин и Виду; те перешептывались. Нассрин внимательно смотрела на Ниязи, рассеянно пожевывая карандаш. Фарзан отмахивался от невидимой мухи, а в перерывах между этим делом таращил глаза и моргал, изображая интерес. Я снова повернулась к Ниязи; тот говорил:
– Спросите себя, что вы выберете – охрану священной духовной миссии или материалистическое вознаграждение в виде денег и общественного положения, которые развратили… – тут он, не отрывая глаз от бумаги, выдержал паузу, словно вытягивая бессодержательные слова на поверхность листа, – …развратили, – повторил он, – западных писателей и лишили их произведения духовности и смысла. Вот почему наш имам говорит – перо могущественнее меча.
На задних рядах еще сильнее зашептались и захихикали. Никудышный судья Фарзан не обращал внимания на нарушителей, но один из друзей Ниязи воскликнул:
– Ваша честь, не могли бы Вы приказать джентльменам и леди с задних рядов относиться к суду и прокурору с почтением?
– Приказываю, – спохватился Фарзан.
– В этой битве с Великим Сатаной наши поэты и писатели играют ту же роль, что наши преданные солдаты, – продолжал Ниязи, – и в раю их ждет та же награда. Перед нами, студентами, будущими хранителями культуры, стоит трудная задача. Сегодня мы водрузили победоносный флаг ислама в логове шпионов на нашей собственной земле. Наша миссия, как заявил имам, – очистить страну от упаднической западной культуры и…
Тут Заррин не выдержала и встала.
– Возражаю, ваша честь, – воскликнула она.
Фарзан взглянул на нее с некоторым удивлением. – В чем суть вашего возражения?
– Этот процесс посвящен «Великому Гэтсби», – ответила Заррин. – Прокурор уже отнял пятнадцать минут нашего драгоценного времени, но не сказал ни слова об ответчике. Куда он клонит?
Несколько секунд Фарзан и Ниязи непонимающе смотрели на нее. Затем, не глядя на Заррин, Ниязи произнес: – Это исламский суд, а не «Перри Мейсон» [38]! Я могу излагать суть обвинения, как захочу; сейчас я растолковываю контекст. Я хочу сказать, что не могу принять «Гэтсби», будучи мусульманином.
Фарзан, пытаясь играть свою роль, провозгласил:
– Что ж, тогда продолжайте.
Возражение Заррин расстроило Ниязи, и, немного помолчав, тот оторвался от своих конспектов и раздосадовано произнес:
– Ты права, оно того не стоит.
Несколько секунд мы размышляли, что именно того не стоит, а потом он продолжил:
– Мне не нужно читать по бумажке и не нужно говорить об исламе. Доказательств и так достаточно – они на каждой странице. Каждая страница этой книги, – он перешел на крик, – доказывает ее вину! – Он повернулся к Заррин, и одного взгляда на безразличное выражение ее лица было достаточно, чтобы он вспыхнул. – С самого начала революции мы твердим, что Запад – наш враг, Великий Сатана, и не из-за его военной мощи, не из-за его экономической мощи, а из-за… из-за… – он снова выдержал паузу, – …из-за его зловещей атаки на нашу культуру, на самые ее основы! Наш имам называет это культурной агрессией. Я бы назвал это изнасилованием нашей культуры, – Ниязи употребил выражение, которое в Исламской Республике впоследствии стали употреблять сплошь и рядом, критикуя Запад. – Хотите увидеть пример культурного изнасилования? Не нужно ходить далеко – все есть в этой книге. – Он взял экземпляр «Великого Гэтсби», лежавший под его конспектами, и потряс им в нашу сторону.
Заррин снова встала.
– Ваша честь, – произнесла она с едва скрываемым презрением, – все это безосновательные заявления, ложь…
Ниязи не дал судье ответить. Почти вскочив со стула, он воскликнул:
– Ты дашь мне закончить? У тебя еще будет возможность высказаться! Я скажу, почему, я скажу, почему… – Тут он повернулся ко мне и более спокойно произнес: – Мэм, прошу прощения за резкость.
Мне к тому времени все это уже начало нравиться, и я ответила:
– Прошу, продолжайте, и помните, что я здесь в роли книги. Я выскажусь в конце.
– В период правления безнравственного режима Пехлеви, супружеская измена, может, и была общепринятой нормой… – продолжил Ниязи.
Заррин не унималась.
– Возражаю! – выкрикнула она. – Утверждение не основано на фактах.
– Ладно, – согласился Ниязи, – но ценности в этот период были такими, что за измену не наказывали. Эта книга пропагандирует нелегальные связи между мужчиной и женщиной. Сначала мы видим Тома и его любовницу, сцену в ее квартире, – даже рассказчик, Ник, оказывается втянутым в их дела. Он не одобряет их обман, но не имеет ничего против собственно их сношений и того, что любовница сидит у Тома на коленях, и… и… эти вечеринки у Гэтсби – вы же помните, леди и джентльмены, что Гэтсби – главный герой книги? И кто он такой? Шарлатан, совратитель чужих жен, лжец… и этого человека Ник восхваляет, этого человека он жалеет – этого разрушителя семей! – Ниязи распалился, описывая этих сношающихся развратников, лжецов и совратителей чужих жен, которые свободно разгуливали в блистательном мире Фицджеральда, не страшась гнева и кары Ниязи. – Единственный человек, достойный сочувствия во всей этой истории – обманутый муж, мистер Уилсон, – заключил Ниязи. – Когда он убивает Гэтсби, его руку направляет Бог. Мистер Уилсон – единственная жертва. Он единственный символ угнетенных в этой… в этой… стране Великого Сатаны!
Проблема Ниязи заключалась в том, что даже когда он распалялся и не читал по бумажке, он все так же монотонно бубнил. Хотя теперь он делал это громче и почти вскочив с места.
– В этой книге хорошо только одно, – сказал он, размахивая провинившимся романом перед нами, – она разоблачает безнравственность и упадок американского общества. Но мы недаром боролись, чтобы избавиться от этого мусора; пора такие книги запретить! – Он упорно называл Гэтсби «этим мистером Гэтсби» и никак не мог заставить себя назвать Дейзи по имени – отзывался о ней как об «этой женщине». По мнению Ниязи, в романе не было ни одной добродетельной женщины. – Какой пример мы показываем нашим невинным скромным сестрам, – обратился он к товарищам, которым некуда было от него деться, – вручая им такую книгу?
Он продолжал и все больше входил в раж, но со стула так и не встал. – Гэтсби непорядочен, – воскликнул он; голос его сорвался на визг. – Он зарабатывает нелегальными методами и пытается купить любовь замужней женщины. Роман якобы об американской мечте, но что это за мечта? Неужели автор хочет предложить нам всем стать нарушителями супружеских обетов и бандитами? Америка погрязла в пороках и упадке, потому что это и есть их мечта!
