— Несмотря на вышеупомянутые идеологические противоречия, «западники» сами протягивали нам руку дружбы. Почему?
МЯГКОВ: Со стороны Запада, я бы подчеркнул — со стороны США, это во многом вынужденный был союз, ради достижения каких-то собственных интересов и ради того, чтобы война, агрессия, не коснулась непосредственно Западного полушария...
РЖЕШЕВСКИЙ: Совершенно понятно, почему проявлял инициативу Черчилль — от вступления СССР в войну с Германией зависела судьба Великобритании. Аналогичная тенденция была и в отношениях с США, но здесь инициативу проявили мы: в ноябре 1939 года Сталин отправил письмо Рузвельту, выражая надежду, что совместными усилиями удастся не допустить дальнейшего расширения агрессии.
ЧУРИЛИН: Хоть и небеспроблемно, но удалось создать определенные военно-политические связи и с Чехословакией. Если бы ситуация развивалась более благоприятно для нашей страны, возможно, что этот мини-блок, мини-союз мог бы стать достаточно серьезной несущей конструкцией Европейской безопасности. Однако совместными усилиями двух антагонистов — фашистской Германии и англо-французской группировки, — судьба Чехословакии была решена, чем был, кстати, нанесен удар и по нашей безопасности. Мы оказались без союзника в Европе. Зато Советский Союз смог защитить единственного своего союзника в Азии, и этот вопрос сейчас почему-то забыт...
ЗИМОНИН: Да, ведь уже в самом начале Второй мировой войны мы проявили себя как надежные союзники. 1939 год — это Халхин-Гол. Японцы решили захватить Внутреннюю Монголию и Внешнюю Монголию, а в случае успеха дойти и до Байкала. Мы, по договору с Монгольской Народной Республикой, ввели войска и помогли остановить и разгромить группировку противника, а тем самым — выйти Монголии из Второй мировой войны. Монголы об этом говорят с глубокой благодарностью. Я председательствовал на конференции, где один монгольский историк сказал так: «Жуков — это Божий дар миру! Благодаря Жукову Монголия была вне военных действий до 1945 года, когда мы тоже помогли СССР»
ЧУРИЛИН: Монголию мы защищали энергично и очень эффективно, — все посягательства японцев на захват этой территории были отражены. При этом мы понесли существенные потери, но выполнили свой союзнический долг.
— Тогда возвращаемся в Европу, где союзнические отношения только еще утверждались, и все было очень непросто.
ЧУРИЛИН: Действительно, диалог с западными демократиями у нас тогда не удался. То, что Чехословакия рухнула под напором фашистских агрессоров, являлось следствием нежелания Франции вступить с нами в практические союзные отношения.
С другой стороны, хорошо известны события августа 1939 года, когда с нашей стороны были предприняты усилия создания более плотного военного взаимоотношения с Англией и Францией. Тогда в Москве побывал целый ряд руководящих деятелей англо-французских вооруженных сил, их принимал маршал Ворошилов, велись консультации по практическим шагам по пресечению фашистской агрессии. Однако союз не получился. В свою очередь, объективно распался и англо-французский союз — после того, как большая часть Франции была оккупирована Гитлером.
— Условия перемирия между Германией и Францией были подписаны 22 июня 1940 года — в Компьенском лесу, на том же самом месте, где в 1918 году подписывала условия перемирия побежденная в Первой мировой войне Германия...
ЧУРИЛИН: Совпадения — случайные и намеренные. А вскоре — кстати, факт забытый, но интересный — англичане уничтожили французский флот. Это был потрясающий удар для общественного мнения во Франции. Какой в тот момент мог быть союз с Черчиллем, когда англичане, без всякого предупреждения, уничтожили почти все лучшие корабли, французского флота и значительное количество моряков?
ТЮШКЕВИЧ: Однако события развивались стремительно... Можно сказать, что уровень осознания опасности для Англии, Франции и других европейских стран во время «Мюнхенского сговора» был один, а к 41-му году здесь произошли очень большие изменения. Осознание военной опасности стало явным для ведущих политиков, патриотических политических сил... Откуда эта опасность будет нарастать, для большинства уже не было никаких сомнений. Поэтому и у Черчилля, и у других политиков произошла резко контрастная, можно сказать, смена отношений к СССР — национальные интересы заставили их изменить политику...
РЖЕШЕВСКИЙ: Все же мне кажется, что отсчет самого факта создания союза надо вести с 22 июня 1941 года. Тогда о поддержке нашей борьбы против немецкой агрессии заявил Черчилль, 24-го это сделал Рузвельт, а 3 июля Сталин сказал, что наша борьба против германской агрессии сольется с борьбой стран Европы и Америки за свободу и независимость... Однако, если не изменяет память, ни в одном из этих трех выступлений слово «союз» не прозвучало. Точно сказать, когда и кто произнес его первым — я затрудняюсь.
ЧУРИЛИН: Вторая мировая война была не только самой большой войной в истории человечества — она была и самой большой коалиционной войной. Практически весь цивилизованный мир был разделен на два лагеря. Один лагерь защищал интересы демократии, свободы, второй лагерь выступал с агрессивных, фашистских позиций, пытался навязать свою власть остальным...
— Как же складывалась Антигитлеровская коалиция — на первом, самом сложном этапе, какие цели преследовали ее участники?
ОРЛОВ: Черчилль говорил: «Что может быть хуже союзников? — и отвечал сам себе: — Ничего, кроме их отсутствия!» И Сталин, между прочим, то же самое говорил в своей речи перед выпускниками академий 5 мая 1941 года: «Без союзников воевать нельзя!» Обе стороны понимали, равно как это понимали и в Америке, что нужен союз.
РЖЕШЕВСКИЙ: В нашей литературе очень распространена версия о том, что создание Антигитлеровской коалиции произошло как бы в одночасье: заявил Черчилль, заявил Рузвельт, заявил Сталин — вот, так сказать, это изначальная основа... Это, конечно, не так. Такого рода союзы — тем более, в таких масштабах, да еще с такими внутренними противоречиями — мгновенно не возникают. Но несмотря на огромные трудности — войну с Финляндией, наши действия в Прибалтике, — которые не способствовали сближению, особенно с США, тем не менее начались регулярные переговоры между нашим послом Уманским и заместителем госсекретаря США Уэллесом. Таких встреч было около двадцати. На пятнадцатой, которая происходила где-то в феврале — марте 1941 года, Уэллес сказал, что если произойдет нападение Германии на СССР, то США будут на стороне Советского Союза.
ТЮШКЕВИЧ: Огромное влияние на формирование союзнических отношений оказал сам факт внезапного агрессивного нападения...
ХАЗАНОВ: Понятно, что Сталин, всем досужим домыслам вопреки, будучи серьезным политиком, не мог даже рассматривать такие планы, как превентивный удар по изготовившейся немецкой группировке. Он ведь реально понимал, что в этом случае Антигитлеровской коалиции просто не будет и что совершенно неизвестно, как поведут себя руководители Англии и США. Думаю, что когда нападение состоялось, Сталин про себя решил, что стратегически он выиграл. Другое дело, что для него оказалось полной неожиданностью, что удар оказался настолько сильный — именно это повергло его в шок, а не сам факт нападения...
ТЮШКЕВИЧ: То, что Пакт о ненападении нарушил не СССР, а фашистская Германия, сыграло огромную политическую, а потом и военную роль в формировании союзнических отношений.
— В принципе, с определенным допуском можно говорить о том, что мы вернулись на позиции 1914 года, когда страны Антанты противостояли германо-австрийскому блоку?
ЧУРИЛИН: Думаю, что нет. Тогда взаимодействие было более тесным, тогда и английские, и французские, и русские войска вели активные боевые действия — хотя, видимо, их координация была недостаточная. Но в связи с нападением Гитлера на СССР англичане просто получили передышку... Я недавно видел очень интересный документ, подготовленный в то время в нашем посольстве в Лондоне — данные об интенсивности воздушных налетов немецкой авиации после 22 июня. Нельзя сказать, что они полностью прекратились, но масштабы, частота и количество повреждений, которые наносили немцы, резко снизились. Однако, как бы то ни было, союз начал формироваться...
ОРЛОВ: Да, Антигитлеровская коалиция сложилась, и нужно было выработать определенную стратегию.
ЧУРИЛИН: Тут, кстати, надо рассматривать две стадии ее существования: формальный союз, возникший в 41-м — начале 42-го года, и активное военно-политическое союзное взаимодействие, которое пошло полным ходом с 1943 года.
ОРЛОВ: Вопрос, что приоритетнее — коалиционная стратегия, т. е. совместный, сплоченный удар по Германии, и желательно с кратчайших направлений, или национальные интересы, встал сразу же. Он, собственно говоря, и решался в ходе всей войны — стратегиями наших союзников и их вооруженными силами. Какой при этом был национальный интерес у англичан? Им нужно было сохранить Британскую империю, сохранить влияние Англии в мире — во всяком случае, в Европе, нужно было остаться равной с Америкой и не допустить в Европу Советский Союз — на те границы, которые были даже до 40-го года. Американцам же нужны были рынки, они прежде всего должны были избавиться от конкурентов — Германии и Японии, потеснить Англию и Францию на рынках и самим прийти в Европу, стать здесь первым, главенствующим членом коалиции и, опять-таки, не допустить Советский Союз далеко на запад.
