Главарь распахнул дверь с разбитым стеклом. Денни отшатнулся от нее.
— А ручки управления? — спросил он. — Как я поведу поезд без них?
— Тебе пришлют полный набор.
— Я не стану пользоваться чужой тормозной рукояткой. Вы должны знать, что у каждого машиниста есть своя…
— Тебе придется пользоваться тем, что есть, — впервые в голосе главаря прозвучало нетерпение. — Пошли!
Денни шагнул ближе к двери, но снова остановился.
— Я не смогу этого сделать. Мне придется пройти мимо трупа диспетчера. Я не вынесу этого…
— Закрой поплотнее глаза, — посоветовал главарь и подтолкнул Денни к выходу.
Непонятно почему Денни пришло воспоминание об одной шутке, которую он отпустил, когда службы в церквах впервые начали вести не по латыни, а на понятном всем английском языке: "Если бы я раньше знал, о чем тут разговор, я бы давно перестал верить в бога". Неужели теперь он будет наказан за это невинное зубоскальство? Боже! Боже милостивый! Денни совсем не то имел в виду. Дай ему выбраться отсюда живым, и ты обретешь в нем самого горячего сторонника, самого пос-пушного раба своего. Никогда больше не позволит он себе таких глупых шуток. Он не будет грешить, никогда не солжет, ни в чем не нарушит твоих заповедей. Он будет всю оставшуюся жизнь полон одной лишь доброты и веры в тебя, господи…
— Прыгай, — услышал он за спиной голос главаря.
Анита Лемойн
На какое-то мгновение раньше, чем главарь поднял свой указательный палец, Анита Лемойн отчетливо поняла, что человек смертен. Она была не в состоянии больше концентрировать все свое внимание на итальянском мальчике. Взгляд ее нервно заметался между толстой мамашей, пестовавшей своих сосунков, и старой алкоголичкой, сопевшей во сне, пожевывающей толстыми слюнявыми губами.
Да, ощущение возможной собственной смерти осенило ее, но не как мысль о самой смерти, а как понимание, что не так уж далек тот день, когда тело ее раздастся вширь, лицо покроют морщины, грудь обвиснет, и это будет концом той глупой суетливой возни, которая была сейчас ее жизнью. Она впервые вышла на улицу в четырнадцать лет. Сейчас дело шло уже к тридцати, и пора было подумать о будущем. Толстая мамаша и эта алкоголичка. Эти две фигуры показали ей два возможных варианта ее будущего, которое уже где-то рядом.
Пьяница умерла еще при жизни, это сразу видно. А что же эта толстушка? Она заперта в стенах тесной и неопрятной квартирки, вечно занята стиркой, глажкой, беготней по магазинам и едва успевает утирать носы своим соплякам. Да, эти две судьбы хуже, чем просто смерть. Может быть, сейчас самое время начать делать кое-какие сбережения, чтобы потом иметь возможность открыть магазинчик или кафешку для девчонок с улицы. Учитывая, как любят сорить деньгами эти проститутки, можно сделать из такого предприятия золотое дно. Как любят транжирить проститутки… Как любит она сама, черт возьми! Множество ненужных тряпок, ежедневная выпивка в баре, счета за электричество. А ее дурацкая привычка давать чересчур щедрые чаевые, где только можно?
Палец главаря гангстеров уперся в машиниста. Вот бедняга!
Сержант Мисковски
— И что же нам теперь делать? — спрашивал Мисковски. — Опять тронуться в путь как ни в чем не бывало?
Он все еще лежал, прижавшись щекой к грязной шпале.
— Будь я проклят, если знаю, — отвечал полисмен. — Одно могу сказать точно: крепко достанется тому идиоту, который сделал первый выстрел. Держу пари.
— Так что же нам делать? — повторил вопрос Мисков-ски.
— Я всего лишь рядовой полисмен, а ты — сержант. Тебе и решать, что делать.
— Во-первых, я не твой командир. А во-вторых, что такое сержант, когда кругом кишит высокое начальство. Без их приказа я с места не двинусь.
Полисмен снова выглянул из-за края мешка с деньгами.
— Там в конце вагона какие-то люди. Двое, нет — трое.
Сержант тоже осторожно поднял голову.
— Они открыли дверь и, по-моему, беседуют… Смотри, один из них спрыгнул на путь.
Мисковски видел, как человек распрямился после прыжка, оглянулся на дверь вагона, потом медленно и неловко пошел.
— Он идет прямо на нас, — зашептал Мисковски. — Приготовь-ка на всякий случай пистолет. Он идет сюда.
Поскольку все внимание сержанта было приковано к идущему, он не видел, как в окне задней двери вагона возник ствол автомата. Снова была вспышка, и фигура человека на путях, качнувшись, рухнула лицом вперед. По туннелю пронеслось эхо выстрелов.
— Господи! — охнул Мисковски. — Это же настоящая война.
Окружной командир
Снайпер из группы специальных операций сообщил о стрельбе в туннеле. Окружной командир был взбешен.
— Ничего не понимаю! — сказал он главному полицейскому комиссару. — У нас все еще оставалось время.
Комиссар заметно побледнел:
— Они становятся непредсказуемы. Я полагал, что они будут хотя бы придерживаться собственных условий.
— В них кто-то стрелял. В этом причина. Это обещанное наказание. Кровожадные чудовища придерживаются своих условий.
— Кто стрелял в них?
— Сомневаюсь, что мы когда-нибудь это узнаем. Снайпер, находящийся в туннеле, сказал, что, судя по звуку, это был пистолетный выстрел.
— Да, они держат слово, — сказал комиссар. — И не знают жалости.
— В этом весь смысл. Убийством заложника они предупреждают нас, чтобы мы строго следовали их инструкциям.
— А что с теми двумя, что несут деньги?
— Снайпер говорит, что они в каких-нибудь пяти метрах от вагона. Залегли, когда началась стрельба, и пока не решаются подняться.
Комиссар кивнул.
— Каковы будут ваши дальнейшие действия?
"Мои дальнейшие действия!" — мрачно подумал окружной, но понял, что был бы раздражен еще больше, если бы комиссар попросту отдал ему приказ.
— Осталось еще шестнадцать заложников. И мы не должны подвергать их опасности.
— Верно, — одобрил комиссар.
Извинившись, окружной командир взялся за радио и вызвал инспектора Дэниэлса в "Пелхэме, 128", попросив его связаться через Центральную диспетчерскую с гангстерами и сообщить им, что деньги скоро снова будут в дороге, но попросить продлить срок из-за непредвиденной задержки.
— Вы слышали все это? — спросил он комиссара, когда закончил переговоры. — Вам приходилось слышать когда-нибудь, чтобы полиция так деликатничала с убийцами?
— Ну-ну, полегче, — сказал комиссар.
— Полегче… Они заказывают музыку, а мы пляшем под их дудку. Мы! Целая армия полицейских с автоматами, гранатометами, слезоточивым газом и компьютерами! Двое мирных граждан уже убиты, а мы все еще…
— Немедленно успокойтесь! — резко приказал комиссар.
Окружной командир взглянул ему в лицо и увидел зеркальное отражение собственного гнева и отчаяния.
— Извините, сэр.
— Ничего. Я надеюсь, у вас будет шанс разделаться с ними позже.
— И я надеюсь, — сказал окружной, — но должен вам признаться, сэр, что после всего того, что произошло сегодня, я уже никогда не буду прежним человеком. И вряд ли
