Мне было приятно, находясь в Константинополе, встретить офицеров, посланных сюда еще Фридрихом Вильгельмом III для обучения турецкой армии, и найти среди них нескольких старых, еще со времен военной службы, знакомцев. Все они остались христианами и верными немцами, в то время как многие из пришедших вместе с ними унтер-офицеров приняли мусульманство и поэтому теперь занимали более высокие военные должности. Одного из таких ренегатов я встретил в Трапезунде[194], куда после нескольких дней пребывания в Константинополе попал на пароходе, который должен был доставить меня в Поти. Там я посетил прусского консула господина Герфорда, с которым познакомился еще в Берлине. Он же посчитал, что я непременно должен встретиться с местным пашой, в обязанности которого входила постройка шоссейной дороги в Персию. Слуги паши на мой вопрос, может ли он меня принять, ответили, что в данный момент он в своем гареме занят осмотром предложенных ему для покупки рабынь, но примерно через час освободится и будет рад принять нас с консулом в своем кабинете. Когда консул представил меня паше, оказавшемуся высоким, в самом расцвете сил, стройным блондином явно не турецкого вида, его лицо показалось мне знакомым. По всему было видно, что пашой владеет то же чувство. Он тщательно меня разглядывал, а потом спросил, не служил ли я офицером в магдебургском гарнизоне. После моего утвердительного ответа он попросил меня вспомнить, как 20 лет назад меня отправили проверить молниеотвод на одном из пороховых складов. А сопровождать меня было поручено тогда ему, паше, служившему там в звании пионер-сержанта. У меня об этом было лишь смутное воспоминание, и я был искренне удивлен такой прекрасной памятью на лица, какая была у высокопоставленной турецкой особы. Когда после этого консул упомянул великие технические задачи, которые были возложены на пашу, он предложил нам прокатиться по новому шоссе верхом на лошадях. В нашем распоряжении были только что приобретенные им замечательные арабские скакуны, и я охотно принял его приглашение. Прогулка эта, на великолепных лошадях, по великолепному шоссе, шедшему сначала по берегу моря, а потом по восхитительно красивой долине, была действительно чудной. После часа езды долина сузилась, а дорога сделала резкий поворот. Тут паша притормозил коня и заметил, что уже наступил вечер, а у него дома осталось еще много дел. «Наверное, он еще не закончил осмотр рабынь», – шепнул мне консул. Мне было любопытно посмотреть, что скрывается за крутым поворотом, и я сказал паше, что загляну туда буквально одним глазком, поскольку великолепный пейзаж будоражит мое воображение. Не дожидаясь разрешения, я галопом рванул вперед и через несколько десятков метров, почти сразу за поворотом, к немалому изумлению, оказался у окончания шоссе. Конечно, я сразу повернул коня и через несколько минут нагнал своих товарищей. Паша некоторое время после этого относился ко мне с явным подозрением, но я так расхваливал вид, открывшийся мне за поворотом, что он постепенно оттаял, и расставались мы уже как старые добрые знакомые. Когда мы покинули дворец вельможи, консул спросил, видел ли я конец шоссе. «Его продолжение – в кармане паши!» – усмехнулся я.
Трапезунд расположен у подножья Армянского нагорья, тянущегося вдоль всего изломанного и довольно крутого побережья моря. Красота и удобство его расположения еще больше усиливаются богатством как древесной, так и кустарниковой растительности, что характерно для всего кавказского региона. Может быть, я был бы в еще большем восторге от окружающей природы, если бы меня не подготовили к встрече с ней восторженные описания Боденштедта. Дальнейшее путешествие проходило при прекрасной погоде вдоль крутых и красивейших по форме изгибов берегов. Мы миновали Керасун[195], знаменитый своими вишневыми садами, с высот которого 10 000 греков из отряда Ксенофонта[196], завидев бушующее море, в восторге кричали: «Thalatta!»[197] В Батуме наш пароход достиг конечной точки своего маршрута, и мы пересели на маленький пассажирский кораблик, который доставил нас в не имевший собственной гавани Поти.
У окруженного со стороны суши лесами и горами Батума была своя гавань, хоть небольшая, но очень аккуратная, легкодоступная и безопасная, защищавшая порт в любую погоду. В отличие от него, Поти находится в устье реки Рион[198], в древности называвшейся Фазис, на широкой болотистой равнине. У него нет защищенной гавани, есть лишь единственный рейд, но и его многие корабли в ветреную погоду опасаются из-за окружающего мелководья. Русское правительство трижды предпринимало весьма дорогостоящие попытки соорудить мол, который защитил бы заходящие сюда корабли, но все они заканчивались неудачей. Злые языки утверждали, что первую дамбу, деревянную, сожрали черви, вторую, цементную, – море, а третью, самую дорогую, гранитную, сожрали руководившие строительством генералы. Даже если предположить, что последнее не более чем анекдот, ибо тут и правда для того, чтобы довести дело до конца, требуются колоссальные капиталовложения, что является главным препятствием для строительства каменного мола, одно то, что Россия, несмотря на неудачи, одну за другой предпринимала попытки такого строительства, означает важность для нее освоения гавани Батума. Ведь от решения этого вопроса зависит процветание кавказских территорий. Приобретение Батума было для России хорошей компенсацией за все понесенные в последней русско-турецкой войне потери.
В Поти меня встретил брат Вальтер, и дальше до Тифлиса мы ехали вместе. Эта поездка была сопряжена с большими трудностями. То же, кстати, можно сказать и о следующем моем, три года спустя, посещении Кедабека. Вначале нам пришлось пройти вверх по Риону до Орпири[199], населенного почти исключительно безбородыми сектантами, которых сюда ссылали со всей империи. Кроме дикой смеси национальностей и языков, присутствовавших на борту судна, интересным при поездке по Риону можно было бы назвать только зрелище по-настоящему девственных заболоченных лесов, стоявших по обоим берегам.
Из Орпири мы уже по суше отправились в Кутаиси, древнюю Колхиду. Расположен он у склона горной цепи, соединяющей Большой и Малый Кавказ, в удивительно красивой долине Риона. Высоко над Кутаиси будто завис один из древнейших в христианском мире знаменитый монастырь Гелати[200], построенный, по преданиям, еще в доисторические времена на святом месте. Во время второго путешествия я нашел в себе силы его посетить. Монастырь расположен на высоте нескольких тысяч футов над уровнем моря, но мои труды по подъему были щедро вознаграждены. Сам он большей частью разрушен и пребывает в руинах, но тут есть один маленький сохранившийся храм, покоящийся на четырех гранитных колоннах, каждая из которых выполнена в своем, особом архитектурном стиле. Дата его постройки теряется в глубине веков. Вообще, возраст многих памятников на Кавказе исчисляется не веками, как в Европе, а тысячелетиями. Даже если в этом есть некоторое преувеличение, все указывает на то, что Кавказ является одним из древнейших очагов человеческой цивилизации.
Сейчас в Кутаиси есть железнодорожная станция и туда можно с комфортом добраться из Поти, Батума или Тифлиса за один день. Тогда же мы считали за счастье, что новая дорога, проложенная через Сурамский перевал, значительно облегчила наше весьма трудное путешествие. В качестве компенсации перевал одарил меня потрясающей возможностью лицезреть его красоту и романтику. Здешние леса и луга полны зарослей рододендрона и высоких ярко-желтых кавказских акаций, вид цветения и аромат которых создают неповторимое впечатление яркого художественного представления. Прелести очарованию окружающей природы добавляют отвесные, высотой в несколько сотен метров, скалы, сплошь увитые плющом. По другую сторону перевала идущая по Грузинскому плоскогорью дорога на Тифлис уже теряет свое очарование. Местность здесь вокруг каменистая, изрезанная и бедная растительностью. Но один только взгляд на величественные, покрытые снежными шапками вершины Большого Кавказа сразу примиряет сознание со стерильностью и убогостью местной природы.
Тифлис, через который протекает река Кура, с севера защищен обрывистой горной стеной, которая, несомненно, является главной причиной жары, царящей в городе летом. Поэтому те местные жители, кто может, кроме городского имеют для жарких периодов второе жилье, расположенное на несколько тысяч футов выше. Его они в это время оставляют лишь в крайнем случае, если дела требуют их присутствия в городе. Сам Тифлис состоит из двух четко различающихся городов: верхнего, европейского, и нижнего, азиатского. Европейский Тифлис гордо называет себя «азиатским Парижем» или более скромно заявляет, что он первый претендент на этот титул после Калькутты. Он и в самом деле обладает вполне европейской внешностью, а проживают здесь в основном русские и западные европейцы. В этой части города расположены императорская резиденция, театр и все административные здания. Соседний же город как по виду, так и по населению чисто азиатский. Причину, почему эта местность была заселена еще в старозаветные времена, несомненно, стоит искать в знаменитых горячих источниках, которые для жителей Востока имеют даже большее значение, чем для европейцев.
